Пластиковый контейнер замороженной вишни

Сегодня после школы Кенни с друзьями ходил в их любимое кафе, правда, быстро оттуда смылся, чтобы наверняка успеть в супермаркет. Он честно признался, что ему нужно будет посидеть с сестрой, и все прекрасно его поняли. Стэн - хороший парень, хотя быть таким его никто не просит. Он дал Кенни сделать маленький глоток молочного коктейля из своего стакана через полосатую соломинку, и тогда тот вспомнил об одном из самых простых блаженств на этом свете — ощущение холодного шоколада, соблазнительно расползающегося по языку. Дома Кенни уже ждет ободранный диван, из которого кое-где торчит хитрая пружина, коврик у порога с грязной надписью «Добро пожаловать», трещащий о своем телевизор с уличной распродажи и полный холодильник дешевого пива. А еще дома его ждет Карен — маленькая, худая, невзрачная, с большими любопытными глазами, как у уличного котенка, — всем своим видом источающую искреннюю и невинную жизнь. Сидит, наверное, и ждет. На друзей смотреть всегда интересно. На улице у Кайла на щеках выступает пунцовый румянец. Стэн всегда смешно морщится, когда стряхнутый с шапки снег попадает на нос. А Картман… А что Картман? Он всегда один и тот же. У него взгляд какой-то сухой и злобный. После прогулки, как только они расходятся в разные стороны, Кенни шагает в супермаркет и сует кассирше маленький контейнер, в котором, перекатываясь с края на край и стукаясь друг о друга в хаотичном движении, багровеют ягоды вишни. Он кидает на кассу денег и стремглав вылетает из магазина — как бы ягода не растаяла в его кармане по дороге домой. Вчера Кенни снова порвал куртку, пока перелезал через забор, и теперь то ли от иллюзии незащищенности, то ли от того, что куртка действительно недостаточно теплая, сегодня погода кажется ему особенно промозглой. Ветер норовит забраться под одежду, располосовать ему лицо холодным дуновением, а снег будто бы специально лезет в ботинки и жжет лодыжки. Жизнь кажется посредственной и необратимой. Хоть ты пинаешь шину во дворе, хоть рисуешь в тетради голых женщин — некрасиво, как умеешь, — ты все равно зачем-то жив. Сегодня он даже не остановится у витрины того магазина за углом, в котором на всеобщее обозрение нагло выставлялись худеньке манекены. Женщина в красном белье. Женщина в белом белье. Женщина-кошка в черных чулках. Интересно, зачем им вообще так много белья? До дома осталось пройти всего пару улиц. Кенни кажется, будто он находится где-то между небом и землей и никогда не существует однозначно. Он сам себя где-то потерял, а где именно, уже не помнил. Задние сидения чужих автомобилей, всегда разные — одни липкие и в крошках, другие тщательно вычищенные и пахнущие освежителем, школьная парта, школьный спортзал, школьный двор, школьная парковка, своя комната — лишь изредка, — с потертыми стенами и выцветшим портретом очаровательной модели, которая будет хоть всю вечность смотреть на него так же загадочно, как смотрела всегда. Во сне, в котором он опять летит где-то среди облаков, наяву, когда он — просто мальчишка с обычными интересами и тягой к запрещенному, интригующему и неизведанному, он — это, наверное, уже не он. Во дворе лает лохматый пес, пока Кенни проходит мимо соседского дома. Ветер дует нагло и надрывисто, разнося по воздуху запах собачьих консервов и соленой рыбы. Ему уже не впервые кажется, что на мысли о своем предназначении можно потратить хоть целую вечность, но упустить нечто по-настоящему значимое. Пусть то мнимая радость или настоящие ценности — главное, чтоб было за что держаться. Он идет мимо трещин в тротуаре, куда-то вглубь своего захудалого района. Вдалеке уже виднеется дом, зеленый, грязный и облезший, в который всегда возвращаться так странно — не понимаешь, стоит ли этому радоваться. Кенни запускает ладонь в дырявый карман, нащупывая свой контейнер, и руку сразу обжигает приятная прохлада. В мире столько всего интересного, на что многие его друзья привыкли не обращать внимание, будь то воинственные доспехи героя новой компьютерной игры или облезлый кот с помойки, которому какой-нибудь шестиклассник отдавил велосипедом хвост. Все это почему-то воспринимается людьми как данность, которую ценить нет никакого смысла. Но Кенни почему-то нравятся мелочи в вещах и людях, хотя, может быть, в этом он слишком серьезен. Может, поэтому и Карен он любит так сильно. Кенни считает, — одна секунда, две секунды, три секунды, — и слышит после своего стука в дверь энергичный скрип лестницы и топот маленьких ножек. Дверь распахивается, и добрые глазки младшей сестры тут же высвечиваются игривым бликом в темном дверном проеме. — Кенни! — восклицает она с каким-то наивным ребяческим взвизгом. — Что ты там прячешь за спиной? И когда он, улыбаясь тепло и приветливо, протягивает ей свой пластиковый контейнер замороженной вишни, что-то меняется в ее невинном лице. Карен теперь не грустная изможденная девочка с испачканным лицом, на которую с утра прикрикнул проснувшийся с похмелья отец, над которой посмеялись в школе за заношенную зеленую кофточку и которая заботливо накормила за домом свою тряпичную куклу булочками из песка; теперь она просто ребенок — счастливый, мечтательный и заслуживающий самого лучшего. Они сидят вместе на уличной скамейке у дома, смотрят на стайку голубей, порхающую над крышей, и слушают скрип снега под ногами. Кенни выплевывает вишневые косточки через правое плечо, а Карен предусмотрительно складывает их в ладошку. — А если посадить? — шутливо спрашивает Кенни, крутя в пальцах маленькую косточку. — Они же не вырастут, глупый! Кенни улыбается: такая маленькая, а уже все понимает. Они сидят так до тех пор, пока солнце не начинает садиться за горизонт. Завтра их будет ждать еще один интересный день. А пока — приятного аппетита, маленькая сонная девочка. Приятного аппетита, грустный потерянный мальчик.