***
Переживать раньше времени? Да нет, переживания оказались к месту и ко времени. И об этом свидетельствовал уже второй положительный тест на беременность. И непонятно, что Акааши удивляло больше всего: что, как оказалось, забеременеть можно не в течку, или что произошло это всё как никогда «кстати». Ну, для кого как собственно. Бокуто, наверное, будет на седьмом небе от счастья. А что Акааши? Да ничего. Истерики не случилось, слёз — тоже, просто образовалась какая-то досада в груди, саднящее чувство, которое так и дразнило тем, что Кейджи вытащил «счастливый» билетик с первого раза. Вот только радости тоже не было: той, которую обычно испытывают будущие отцы, узнав про беременность. А ещё появилась какая-то злость на себя, что не подумал о таком возможном исходе. Не обошлось и без претензий к Бокуто, который совершенно игнорировал любые разговоры о предохранении ведь «да ладно, ничего не будет не в эти дни, а если будет, то это значит, что так распорядилась судьба», каждый раз лукаво подмигивая, будто намекая о некоей неизбежности. Доподмигивался… Акааши услышал, как в замке провернулся ключ, и закатил глаза: сложно прятать свои состояние и раздражительность, поэтому парень принял решение сказать обо всём Бокуто сразу, честно и без предложения вариантов. — Ака-а-а-аши, я дома! — послышалось в коридоре. Омега сделал пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться и подавить в себе весь негатив, но ничего хорошего из этого не вышло. Вдруг белая голова показалась в дверном проёме на кухне, сияющая улыбка озарила всё вокруг. — Как твои дела-а-а? — протянул он, попутно чмокая парня в щёку, на что тот выдавил из себя натянутую улыбку. — Хорошо. Как тренировка? — Прекрасно! Я никогда не чувствовал такого подъёма! — принялся рассказывать альфа, попутно перебирая прядки на голове у Кейджи. — Ощущение, будто сегодня должно произойти что-то очень хорошее, поэтому я поймал волну и забил все мячи. Ну почти… — Оставьте мои волосы в покое, Бокуто-сан. Альфа резко выпрямился и непонимающе уставился на омегу. Акааши уже давно перестал называть его на «Вы», делая это только в те моменты, когда Бокуто переходил границы или делал что-то непозволительное, поэтому сейчас парень пытался понять причину такого обращения, но не мог. — Я что-то не так сказал? — осторожно спросил он на пол тона тише. — Присядь, — вздохнул Акааши, осознав, что больше тянуть не может: боялся сделать хуже. — Бокуто, я… — попытался продолжить, но запнулся и закусил губу. Признаться оказалось не так просто, хотя парень знал, с какой искренностью отреагирует его партнёр на новость. Знал и то, что подвоха ждать бессмысленно, ведь это сделает Котаро счастливым. Но слова почему-то не складывались в предложения, сердцебиение участилось слишком сильно, а руки похолодели. Сомнения давили неподъёмным грузом на плечи. Действительно ли он этого хочет? А может… — Ну не томи же! — взмолился тот, во все глаза пронзительно смотря на парня, не давая единого шанса уйти от этого разговора. — Ты станешь папой, — сказал наконец Акааши и… так сразу вдруг полегчало. — Что? — с недоумением переспросил тот, а в глазах огоньки будто заискрили. — Ты станешь папой, — уже спокойнее повторил омега, чётко проговаривая каждое слово. — Это правда?! Ты не шутишь? Кейджи, господи, я так давно об этом мечтал! Я так счастлив! Бокуто подорвался с места и подлетел к парню, заключая его в объятия и поднимая со стула, крепко-крепко прижимая к себе. — Бокуто… — прокряхтел тот еле слышно. — Бокуто, поставь меня на место! — Прости-прости. Я не должен был сжимать тебя так сильно, я ведь могу навредить малышу. «Началось», — пронеслось в мыслях у Акааши. — А как ты себя чувствуешь? Ты чувствуешь себя беременным? «Тысяча и один вопрос, прямо как у детей в пять лет», — всё ещё продолжал внутренний диалог Акааши, но озвучил совсем другое. — Чувствую себя как обычно, вроде. Не успел он и слова добавить, как Бокуто вдруг опустился перед ним на колени, прислонился ухом к животу и обнял так трепетно и осторожно, приговаривая: — Ну привет, малыш. Я очень рад, что ты есть! Я люблю тебя. И папу твоего тоже очень люблю! С этими словами Котаро поднялся, притягивая омегу к себе и целуя в губы нежно и в то же время чувственно, заставляя все сомнения уйти на второй план, а Акааши — раствориться в ласках, отпустить ситуацию, принять всё, что сейчас происходило, и поверить в лучшее. Наверное, всё же стоит дать ему шанс?.. Ведь Акааши Кейджи любит Бокуто Котаро, но то, как ловко он заставляет его мозги отключаться и переставать мыслить рационально одним лишь поцелуем, иногда раздражает.***
Осознание пришло не сразу. Поначалу, скорее, даже присутствовало какое-то отрицание своего положения, ведь в жизни Акааши ничего не поменялось. Кроме, пожалуй, Бокуто, который каждую свободную минуту интересовался его самочувствием и прикладывал ухо к животу, спрашивая, почему он до сих пор не чувствует, как ребёнок шевелится. Захотелось прочитать ему курс биологии и дать полистать учебник с картинками, чтобы объяснить, что эмбрион размером с ягоду почувствовать рукой через околоплодные воды, матку и мышцы живота невозможно. Правда, в таком случае пришлось бы ещё и объяснять, что такое воды, поэтому «ещё рано» стало универсальным ответом. Вопрос о том, чтобы взять Тацую на пару дней, решился у Акааши сам собой. И не то чтобы Кейджи не хотел потренироваться взаимодействовать с детьми, — хотя по факту никакие тренировки не помогут подготовиться к этой нелегкой роли родителя, — просто он не хотел разочароваться. В первую очередь, в Бокуто и его тотальной неготовности к отцовству. А надеждами на лучшее жить гораздо проще, чем пытаться посмотреть ситуации в глаза, принять её и предпринять хоть что-то. — И что тут сделаешь? — вздохнул Акааши, с грустью осознавая, что любимый снова постирал его белую рабочую рубашку со своей красной футболкой, превратив её в нечто, цветом напоминающее клубничное безе. Видимо, розовый неожиданно оказался любимым у Бокуто-сана. Самообман — прекрасный выход. Притворство, что дела замечательно и что всё как-нибудь само потом решится — то, чем стал жить Акааши изо дня в день, уходя с головой в работу, привычную рутину и будущее отцовство, по вечерам выбирая клинику для постановки на учёт и ведения беременности. А может, это просто кризис шести лет, если такой вообще существует? В голове Акааши — так точно, ведь по-другому оправдать внезапную раздражительность на партнёра, на его слова и поступки, которые раньше не вызывали подобной реакции, на ссоры на пустом месте не получалось. Раньше он принимал Бокуто любым. Так что же изменилось? Определённо, Акааши Кейджи всё ещё любит Бокуто Котаро, но уже будто какой-то другой любовью, не безусловной, особенно когда у купленного йогурта не тот вкус, что он просил. Это всё гормоны. Точно, гормоны.***
Беременность Акааши можно было назвать идеальной, как и его самого. Он часто гулял на свежем воздухе, слушал классическую музыку, читал малышу вслух, смотрел хорошие добрые фильмы и старался правильно питаться. Врачи говорили, что его анализы словно из учебника по акушерству и гинекологии из колонки «идеальные показатели». Парень был одним из тех, кого беременность делала ещё красивее, статнее. Кожа стала мягче, цвет лица ярче и ровнее, волосы блестели и казались гуще. Даже форма живота была такой, что Акааши хоть завтра можно было вербовать моделью для разворота журнала. В этой чёрной водолазке, нежно обтягивающей тело, и строгом пиджаке он бы сошёл за произведение искусства. В галерее, которой работал, парень совмещал приятное с полезным — любовался экспонатами и прекрасными картинами, искренне считая, что это благоприятно скажется на малыше. Да, протекание беременности Акааши определённо можно было назвать идеальным. А для многих идеальным казался и его партнёр: о подобной заботе мечтали многие. Но обратная сторона медали пестрила недовольством — Кейджи с этими многими был не согласен. — Акааши, ты действительно пойдешь в этом на работу? — спросил Бокуто, оценивающе окидывая парня взглядом, в котором любовь и желание смешивались в один коктейль с ревностью. — А что тебе не нравится? — закатив глаза, фыркнул тот. — Мне очень нравится, — прошептал альфа на ухо, резко прижимаясь сзади и оглаживая живот ладонями. — А нет ничего более свободного кроя? Я не хочу, чтобы на тебя смотрели другие альфы. — Я при всём своём желании не смогу спрятать свой живот, — выдавил Акааши, прикусывая губу от удовольствия, потому что Котаро переключился на его шею, оставляя на ней невесомые поцелуи, от которых почему-то начала кружиться голова. — Ладно, могу надеть свитер, только если ты отпустишь меня, — сдался он, — я опаздываю. — А может, ты вообще не будешь работать? — вдруг добавил он, наконец выпуская Акааши из объятий. Омега отчего-то почувствовал, как в нём пропадают остатки нежности, сменяясь раздражительностью, ставшей лучшей подругой за последнее время. — Почему это? Я люблю свою работу, — попытался пока ещё спокойно проговорить Кейджи. — И уходить не собираюсь. — Но ты так много времени проводишь на ногах, — промурлыкал Бокуто, состроив лицо сожаления и сочувствия. — Вдруг тебе станет плохо? А я не смогу тебе помочь. Акааши тяжело вздохнул, прикрывая глаза ладонью. — Мне станет плохо, если ты ещё раз об этом заикнёшься, — кинул тот. Это был уже не первый случай, когда Котаро пытался убедить его не ходить на работу. Однако в последнее время спасал аргумент, что выставленные в галерее картины Клода Моне успокаивают и создают чувство уединения, а лишать себя таких важных эмоций во время беременности было нельзя. — Но я же хочу, как лучше! — воскликнул парень. — Разговор окончен, — оборвал Акааши и хлопнул входной дверью. Уже через секунду на его телефон посыпалась тирада СМС: «Ты забыл шарф». «Акааши, вернись, там холодно, ты простудишься!!!» «Может, тебе такси вызвать?» «Ты ничего не взял с собой поесть!!!» «Будь аккуратен, отдыхай почаще, я заеду за тобой после работы». Да, Акааши Кейджи любит Бокуто Котаро, но не любит, когда тот включает гиперопеку. Однажды, когда срок был ещё не таким большим, как сейчас, Акааши перед работой мучился от приступа токсикоза. В тот день Бокуто не хотел выпускать его из дома. Но, как следствие, пошёл вместе с ним на работу: таскался повсюду хвостиком и в итоге чуть не свалил какую-то статую. За тот день Акааши ни разу не почувствовал даже малейшего шлейфа недомогания, но с тех самых пор Бокуто никогда не забывал ему напомнить о том, что плохо может стать в любой момент. Если бы каждый аргумент Акааши в пользу того, что с ним не происходит ничего сверхъестественного и не нужно его оберегать на каждом шагу, был картиной, то он заполнил бы ими галерею и позвал всех на выставку под названием «Беременность — не болезнь. Масло. Холст.»***
Кейджи вышел из здания галереи, вдохнув вечерний воздух, который своей свежестью сразу навёл порядок в голове. Прямо перед глазами стояла машина Бокуто. Любимый махал рукой и радостно улыбался, но Акааши этой энергичности не оценил. — Ну, как прошёл рабочий день? — Нормально, — сухо ответил Акааши, садясь в машину, хотя предпочёл бы пройтись сегодня пешком. Нормально — в последнее время всё происходящее в своей жизни он мог описать именно так. Ни плохо, ни хорошо — просто нормально. Просто рамки, в которые он загнал самого себя, пытаясь разобраться в чувствах к Бокуто, не давали чувствовать себя счастливым. Будто огромный знак вопроса повис в воздухе, постоянно напоминая о том, что что-то не так. Когда удавалось об этом не думать, всё возвращалось в норму. Но если Акааши давал сомнениям прорваться, то заранее знал, что ночь окажется бессонной. И сегодня, к счастью, навязчивые мысли не тревожили. Пара провела вечер, как обычно: за нормальным ужином и таким же по определению фильмом, если не считать, что Бокуто во время просмотра несколько раз заснул, а после переспрашивал, что он пропустил, не особо вникая в подробности. На титрах Кейджи устало поднялся с дивана. — Я спать, — бросил он, удаляясь. Парень прилёг на кровать, выдавливая на ладонь порцию увлажняющего крема с запахом лаванды, и стал аккуратно втирать в живот. Вечерние процедуры — то немногое, что приносило хоть какое-то удовольствие, если бы не одно но… — А можно мне? — вдруг игриво раздалось со стороны двери. «И как я могу ему отказать, когда он смотрит так?» — улыбнулся Акааши, позволяя чужим рукам перенять инициативу. Бокуто работал очень старательно, будто растирал не крем, чтобы не пропустить ни одного миллиметра этой и без всяких косметических средств бархатной кожи. Кейджи прикрыл глаза, отдаваясь этим тёплым рукам и мягким движениям, полностью расслабляясь. Было приятно, даже слишком. А потом Бокуто решил продолжить делать массаж губами, оставив на шее мокрую дорожку из поцелуев и начав двигаться всё ниже и ниже… — Прекрати… — прошептал парень, но вышло больше похоже на стон, чем на просьбу. — Ты всё ещё злишься на меня за то, что было утром, Акааши? — вполголоса произнёс Бокуто, продолжив двигаться ниже, почувствовав, как парень прогнулся в спине. — Да, злюсь, — прозвучало неуверенно и неубедительно чересчур. — А твоё тело говорит об обратном… — томным голосом проговорил альфа, накрывая ладонью пах парня, медленно поглаживая твёрдый член через ткань боксеров. Однако его рука тут же оказалась зажата между бедрами. — Просто расслабься, — прошептал Бокуто, ухмыляясь, до сих пор оставаясь заключённым. — Не хочешь? А если так… Кейджи не успел предпринять ничего ровным счётом. Не заметил, как сам оказался пленённым губами Бокуто, увлёкшими за собой в сладкий поцелуй; губами, от которых сотни мурашек пробегались по спине; губами, которые лишали рассудок здравости; губами, от которых бдительность засыпала мёртвым сном, расслабляя тело и пуская руку Бокуто дальше. Акааши чувствовал, как внизу всё горело, пульсировало, хотя альфа всего лишь обхватил член рукой, даже не начав ей двигать. И это ожидание начало приводить к безумию, когда парень неосознанно подался вперёд, улыбаясь при мысли, что только что проиграл эту битву. — Другое дело, малыш, — прошептал Котаро, проведя пальцем по головке и заставив Кейджи вздрогнуть. Этот умоляющий взгляд раззадоривал ещё больше. Бокуто ухмыльнулся, проникаясь уверенностью, что прощение заслужил точно. Примкнув к взмокшей шее, он наконец освободил Акааши от нижнего белья. Устроившись между чужими бёдрами, Котаро прикоснулся кончиком языка к внутренней поверхности и начал вырисовывать на коже узоры. Дразнил, изводя омегу ещё больше. А как долго ещё Акааши смог бы терпеть эти издевательства — знал только Бог. Или Бокуто, который в следующий момент обхватил головку губами и осторожно засосал её, вытянув из уст омеги стон, который больше невозможно было сдержать. Альфа провёл языком по основанию, лаская, раззадоривая ещё больше. На запястье начали появляться следы от зубов — хотелось оставить такие же на шее Бокуто. Но всякие мысли на этот счёт моментально испарились, когда любимый обхватил член губами, вобрав его целиком в рот. Бокуто двигал головой вверх и вниз, то ускоряя темп, то замедляя, кайфуя, когда Акааши запустил руку в его волосы и начал толкался в его горло сам. Разрядка была уже близко. Котаро податливо двигал головой в такт нетерпеливым движениям, стараясь от стонов любимого не сходить с ума. Но, кажется, потеря рассудка оказалась неизбежной, когда в следующий момент Акааши задрожал и излился Бокуто в рот, чувствуя, как тело утонуло в эйфории. Акааши Кейджи любит Бокуто Котаро, но… Пожалуй, сегодня больше слова не нужны.***
Кейджи проснулся посреди ночи от того, что кто-то тряс его за плечо. Он еле разлепил глаза, чувствуя тяжесть во всём теле ото сна, который не хотел выпускать из своих цепких лапок мира грёз. Когда он увидел взволнованный взгляд Бокуто, дрёму сняло как рукой. — Что-то… случилось? — проговорил он, приподнимаясь на локтях. — Акааши… — пролепетал Бокуто, чуть ли не плача, чем изрядно заставил Акааши беспокоиться. — У тебя же другая фамилия… — Что? — не понимал Кейджи, откровенно начиная раздражаться. Если это очередной приступ внезапных вопросов посреди ночи, которые могли бы подождать и до утра, то кто-то сейчас точно пострадает… — Мы ведь с тобой не в браке. У ребёнка будет моя фамилия, а у тебя будет совсем другая. Тебе не обидно? — Серьёзно? — рявкнул Кейджи, просыпаясь окончательно. — Ты разбудил меня, чтобы спросить это? — Нет, я хотел спросить у тебя совсем другое. Ты выйдешь за меня? Акааши удивлённо вскинул брови. Получается, Бокуто серьёзно пришёл к выводу о свадьбе только потому, что у него и ребёнка будут разные фамилии? А как же кольцо, цветы, ужин в ресторане? Где всё это? Ради чего он жертвует сейчас своим драгоценным сном, который в последнее время стал роскошью из-за постоянной бессонницы? Живот такой большой, что даже улечься сложно. — Бокуто, давай спать, — проговорил парень дрожащим голосом, чуть ли не плача от обиды, и кое-как перевернулся на другой бок, стараясь успокоить дыхание и не сорваться. Он сжимал угол одеяла в ладонях, пытаясь успокоить бушевавшую внутри бурю из эмоций: раздражения с примесью злости и щепоткой отчаяния. Акааши Кейджи любит Бокуто Котаро, но только не когда он будит ради какой-то херни! Хотя, погодите-ка… Ему же вроде как только что предложение сделали? А что в ответ? Акааши тупо выбрал сон. Кейджи только сейчас отчётливо стал ощущать горечь и обиду, которые пропитали воздух и разлились по комнате вместе с всхлипываниями на второй половине кровати. В груди как-то неприятно заныло, ведь он только что своими же руками ранил дорогого человека. — Хей, — прошептал Акааши, аккуратно касаясь руки Котаро, но тот лишь повернулся к нему спиной. — Посмотри на меня. — Ты меня не любишь, — жалобно простонал тот. — Люблю. И выйду за тебя. Повернись ко мне, — ласково произнёс Акааши, разворачивая парня обратно и встречаясь с его глазами, полными солнечных зайчиков, хотя на дворе была глубокая ночь. Акааши накрыл губы будущего мужа поцелуем, а после — наконец-то уснул до утра в его объятиях.***
Акааши сидел на диване, сложив ноги у Бокуто на коленях, а тот разминал ему отекшие ступни и смеялся с какой-то дурацкой комедии, которая шла по телевизору. Омега почти не смотрел на экран. Он глубоко дышал, пытаясь насытить лёгкие, но воздух почему-то казался таким тяжелым, как и голова, которую невозможно было поднять с подлокотника. Всё тело ломило, и если это хоть как-то можно было списать на последние недели беременности, то подступавшую к горлу тошноту — нет. — Принеси мне воды, пожалуйста… — из последних сил проговорил Акааши. Парень почувствовал острую нехватку в кислороде. Бокуто суетился на кухне, а ждать его не хватало спокойствия. Дойти до заветной форточки получилось, а вот вернуться обратно уже нет. Кейджи лишь резко вдохнул, хватаясь за живот, а из глаз будто посыпались искры от пронзительной, скрутившей пополам боли. Он попытался разогнуться, но стало только хуже. Стоны сорвались на крик, но казалось, это не являлось поводом для беспокойства: скоро должно было отпустить. Главным стало, чтобы отдышаться получилось до возвращения Котаро, а иначе — придётся приводить в чувства не только себя, но и его. — Акааши? — вдруг раздалось с другого конца комнаты. — Что с тобой? — Всё нормально, — процедил тот, пытаясь выдавить улыбку. «Главное, сохраняй спокойствие», — повторял про себя Кейджи, молясь, чтобы адская боль отступила, но в следующую секунду… — Акааши, у тебя кровь! Омега опустил глаза вниз, а от вида расплывающегося алого пятна на спортивных штанах стало по-настоящему дурно. Оно становилось всё размытее, а крики Бокуто — тише и дальше, будто громкость и чёткость убавили на минимум, выкрутив на максимум боль. — Помоги… — только и успел прошептать Кейджи перед тем, как отключиться. Акааши открыл глаза, щурясь от яркого света, заливающего пространство. Странно. Последнее, что он помнил, — это вечернее шоу по телевизору. Сколько он спал? День? Неделю? — Ты проснулся, — такой родной голос послышался над ухом, заставив через силу повернуться. — Как ты себя чувствуешь? Насколько сильно у него болел живот, парень понимал только сейчас. Он попытался приподняться и посмотреть, что послужило причиной, но тут же застонал, ощутив уколы тысячи иголок, пронзающих насквозь. — Лежи, тебе нельзя двигаться, — немного взволнованно проговорил Бокуто, поглаживая Акааши по голове. — Бедный мой мальчик… — О, так вы очнулись! — бодро проговорил врач, зайдя в палату. — Что… что случилось? — еле слышно простонал Кейджи, всё ещё не осознавая, в чём дело. — У вас произошло отслоение плаценты, началось сильное кровотечение. Если бы этот молодой человек вовремя не положил лёд вам на живот, кровопотеря была куда серьёзней. Операция длилась около четырех часов, но прошла успешно. — Что с ребенком? — задал свой главный вопрос Акааши, чуть ли не плача, вспоминая, что был всего лишь на тридцать шестой неделе, не доносив своё дитя до положенного срока. — С ним всё хорошо, — вмешался Бокуто. — Я видел его, он так похож на тебя, — проговорил он с улыбкой, моментально подарив облегчение. Акааши выдохнул и расплакался от накативших эмоций, но тут же скорчился от спазма в животе, которыми теперь сопровождалось даже дыхание. — Мы вколем ещё обезболивающего. Поспите, вы потеряли много крови. — Я хочу видеть сына. — Обязательно увидишь! — приободрил Котаро, сжав руку омеги. Скрыл тот факт, что их сын находился в палате интенсивной терапии. И нет, его жизни больше ничего не угрожало: кислород был необходим, чтобы лёгкие расправились полностью. Но заставлять Акааши волноваться не хотелось. — Вам обоим нужно набраться сил. — А что у тебя с рукой? — спросил парень, увидев белую повязку на локте у альфы. — А, это? Да так, пустяки, одолжил тебе немного крови, — посмеялся Бокуто. Губы Акааши вдруг задрожали, а пальцы сильнее сжали его ладонь. Кейджи прикрыл веки, чувствуя, как Бокуто прислонился лбом к его лбу, попытавшись спрятать страх, пережитый за эту ночь, и слёзы счастья, которые омега отчетливо ощущал на своих щеках. В груди отчего-то заныло. Наверное, стена сомнений, которую Акааши возводил долгие девять месяцев, — наконец-то дала трещину.***
Акааши открыл глаза и осмотрелся. Это было его первое утро дома с тех пор, как их с сыном выписали из больницы. Вторая часть кровати, а также кроватка Харуки, уже пустовали, а с кухни доносились странные звуки и запах блинов. Кейджи медленно прошёл по коридору, опираясь рукой о стену: швы предательски болели даже спустя неделю после кесарева, а голова до сих пор не перестала кружиться. — Доброе утро, — проговорил он, посмотрев на хлопотавшего у плиты Бокуто с улыбкой. Наблюдать за тем, как он обращается с маленьким человечком в люльке, умиляло. — Хей, ты зачем встал? — воскликнул тот, сразу же оказываясь рядом и усаживая Кейджи на стул. — Тебе же ещё нельзя вставать. — Так вкусно пахло едой, что я не удержался. — Это, вот, тебе, блинчики с домашними сливками и каплей малинового джема, — альфа поставил тарелку перед изумленным парнем. Впервые за всё время его любимое блюдо было подано правильно, ровно в тех пропорциях, в которых требовалось, и без клубничного варенья и сгущёнки. — Про тебя я тоже не забыл, — обратился он к сыну, подхватывая его на руки так умело, будто делал это тысячу раз, начав кормить смесью из бутылочки, которая вдруг волшебным образом оказалось у того в руках. И когда только Бокуто успел её развести? — Кстати, как спалось? Харуки сильно плакал ночью, ты, наверное, не выспался. От услышанного округлились глаза. Акааши не помнил, как просыпался этой ночью от каких-либо звуков. Его сын плакал, а он даже не слышал. И Бокуто не разбудил… — Кстати, я взял декретный отпуск на пять недель, чтобы тебе помогать, — добил альфа окончательно. С каждым днём, проведённым в роли новоиспеченных родителей, стена сомнений и страхов крошилась, рушилась, превращаясь лишь в пыль. Начала, когда Бокуто всю ночь не отходил от больничной кровати Акааши, протирая ему лоб мокрым полотенцем и поднося воду к губам, помогая справиться с последствиями операции и наркоза; когда он подносил к его лицу малыша, чтобы тот поцеловал его в лоб, потому что было сложно подняться; когда уже дома отбирал у уставшего до чертиков Кейджи плачущего младенца, чтобы тот смог поспать подольше, или когда готовил им ужин на пару дней вперёд. А ещё когда поздней ночью заваливался в кровать, уложив Харуки, и утыкался носом омеге в шею. Страх того, что малейшее дуновение ветра пропитает этой пылью воздух, пустив её в глаза, однако оставался. Что если наслаждаться счастьем семейной жизни рядом с тем, кого любит больше всех на свете, не получится? Нет… была пора остановиться. Кейджи провёл ладонью по волосам мужа, любуясь его спящим и умиротворенным лицом после нескольких часов попыток уложить сына спать, поцеловал в лоб и укрыл одеялом поплотнее. Настало время рассеять эту пыль над океаном их собственной любви, в которой Акааши пообещал себе больше не сомневаться.***
Акааши сидел в кресле и кормил малыша, пока Бокуто был занят стиркой, с которой теперь научился справляться на раз-два. — Хей, ты взял не ту бутылочку! — вдруг послышалось над ухом, а голова Бокуто опустилась подбородком на плечо. — Надо было эту смесь делать в жёлтой. Ну ты и балда. — Кто ты и куда дел моего мужа? — изумился Акааши, выгнув бровь. Оказывается, для каждой смеси Бокуто завёл свою бутылочку. — О, смотри, он так на хомячка похож! — вдруг воскликнул парень, сжав пальцами щёчки мальчика. — А, показалось, — рассмеялся омега, так искренне и так по-доброму. Да, Акааши Кейджи любит Бокуто Котаро, но… Больше никаких но.