Твоя бедная киска болезненно сжимается, когда Годжо грубо потирает чувствительный клитор через промокшую ткань, хитро улыбаясь и бормоча тебе на ухо то, какая ты хорошая девочка.
Милые постанывания, которые ты издаешь, извиваясь под его пальцами, приводят его в самый настоящий восторг. О, да, детка, давай, стони для него, покажи, как сильно, ты хочешь его, только для того, чтобы тот дал тебе нечто большее, чем пальцы.
Он ни в коем случае не против того, чтобы ты проявляла инициативу в этом плане, поэтому вперёд, зажми его между своими бедрами и пройдись своими руками по его туловищу — но он будет удовлетворен, только когда ты кончишь.
Он никогда не оставлял тебя разочарованной, а ты всегда старалась вести себя как послушная девочка в его присутствии, впрочем, таковой ты и являлась. Словно шелковая млела под его взглядом и томно, но кротко шептала ему на ухо о своём желании. И ты чувствовала, что с ним, ты сможешь получить всё что захочешь.
Всегда реагируешь на него одинаково — однообразность утомляет всякого, но только не того, кто редко видит какую-никакую, но стабильность в своей жизни.
Это стоит того, то зрелище, когда твоё смущенное личико принимает самое соблазнительное выражение, каждый раз, когда он заставляет тебя дойти до края. Это вынуждает его хотеть испортить тебя больше.
Возле кровати стоит коробка, наполненная разнообразными вещами. В том числе и его любимыми — теми, которые заставляют тебя издавать чудесные звуки, те, которые показывают то, как мило твое тело реагирует на его прикосновения, которые заставляют тебя извиваться под ним и стонать в чистом удовольствии — ими так удобно изводить тебя!
И, он даже готов признаться, что никогда бы не смог достичь того же эффекта пальцами или языком, да, именно поэтому ему так нравится использовать их на тебе.
Немного порывшись там, он достаёт небольшую не распакованную коробочку с небольшой надписью «hitachi» в уголке.
Медленными движениями, он вскрывает коробку — ты бы и дальше наблюдала за этим, выглядит почти эстетично, особенно из-за того, что этот человек не особо славится своей аккуратностью, но его глаза, прикрытые белоснежными ресницами, манили тебя ещё больше. Повинуясь непонятному порыву, ты обхватила его лицо своими руками и притянула к себе, игнорируя недоуменный взгляд Годжо.
Твои мягкие губы сминали его, и в тоже время ты, в порыве страсти, прикусывала и свои и чужие уста, стремясь почувствовать больше, намного больше, утопая в похоти и непонятном обожании, которое заставлял тебя испытывать Сатору.
И вот уже его язык исследует каждый уголок твоего рта, не прекращая снимать упаковку с игрушки и тихо включая её, выставляя самые низкие настройки.
Если ты жаждала его, он хотел лишь поразвлечься с тобой, а против Годжо не попрёшь, как бы ты этого не хотела.
Впрочем, противиться было не просто бессмысленно, но ещё и глупо, в конце концов, в итоге ты ведь все равно получишь желаемое, так почему бы не устроить ему шоу и заставить его хотеть тебя, также сильно, как ты желаешь его?
В его сверкающих глазах плескался интерес, а из твоего рта выливались сладкие стоны, сплетающиеся в одну симфонию, и звучащие словно прелестная трель, в ушах Сатору.
О, он ещё успеет развлечься с тобой, столько разных мыслей проносится в его голове, пока у тебя — ни одной, кроме той, как же хорошо он заставляет тебя себя чувствовать. Ты с трудом отцепляешь одну из рук от простыней и прикрываешь глаза ей, тихо хныча и сдерживая слезы, готовые вот вот потечь из твоих глаз горячими крупными градинами.
Нет, это не слёзы боли, вовсе нет, но слезы удовольствия, которое буквально сочится из тебя.
Сатору увеличивает мощность и ты хватаешься руками за его плечи и скрещиваешь ноги за его спиной, прижимаясь к игрушке мягкими половыми губами и вздрагивая каждый раз, как только он надавливает ею чуть сильнее.
Твои жалобные всхлипы были пропущены мимо ушей, впрочем, сейчас ты даже не желала об этом думать — в погоне за долгожданным освобождением, ты лишь бессвязно бормотала что-то и бессильно цеплялась за спину Годжо, оставляя на ней лёгкие царапины, которые станут незаметными уже к утру.
Сладко, сладко до того что приторно, ты больше не можешь этого выносить, стоит услышать привычное «
Куколка?..» освобождение накрывает тебя с головой.
Мужчина отбрасывает все ещё вибрирующее устройство в сторону, держа твои, дергающиеся в легкой судороге, ноги, пока ты ловишь воздух ртом, стараясь восстановить дыхание и проглотить текущие слезы.
Так мило.
Годжо снова лезет в коробку, в общем-то, все твои попытки устроить что-то красивое — соблазнительное, что бы то ни значило, были успешно провалены ровно в тот момент, когда ты превратилась в хныкающее и стонущее, беспорядочное месиво, которое только и способно на то что стонать для Сатору.
Цепочка звякает в его руках и твои соки стекают с пальцев мужчины прямо на прищепки.
О, вибрирующие зажимы, одно из его любимых занятий — цеплять их за твои аккуратные соски и играться с твоими сиськами, наблюдая за тем, как ты шмыгаешь носом и прикрываешь распухшие веки руками, словно пытаясь спрятаться от него, в тоже время раздвигая свои ноги, желая больше его ласки.
Иногда, он просто продолжает играть с твоей киской, пихая туда свои длинные и чертовски гибкие пальцы — каким-то неведомым тебе образом он всегда умудрялся попадать ими в твоё сладкое местечко и главное то, что ему почти не приходилось прикладывать никаких усилий.
Несмотря на то, с какой ухмылкой и удовлетворением, с какой напускной услужливостью он это делает — маска постепенно сползает, выдавая его нетерпение.
В штанах Сатору — каменный стояк, а улыбка дрожит, как и его голос.
Он аккуратно проводит пальцами по твоим губам, ты же, собирая в кулак крупицы разума — обхватываешь их губами и проводишь язычком, посасывая их, ухмыляясь ему в ответ про себя.
Ему сносит крышу.
Беловолосый издает хриплый стон, чуть ли не рыча кидая дилдо обратно в коробку, судя по всему не попадая в неё. Рывком сдергивает слабо затянутые и почти уже слетевшие с твоих сосков, прищепки и быстро освобождается от ненужного уже, нижнего белья.
Он проводит своим членом между твоими половыми губами, собирая ваши соки. Где-то там щелкает крышка бутылочки со смазкой, которая впоследствии, с характерным хлюпаньем выливается на его эрегированный орган.
Ты чувствуешь, как она течет вниз по твоей заднице, приятно охлаждая то пульсирующее, казалось бы раскалённое месиво, которое ты ощущала внизу. Ты уже не могла шевелить мозгами в достаточной степени, чтобы можно было выдать хоть что-нибудь адекватное, а из твоего рта непрерывно сыпались стоны.
Конечно, он не позаботился о том, чтобы как-то обезопасить тебя и себя, но это и не нужно — ведь если бы был хоть какой-то риск, тебя бы здесь не было.
Пальцы Годжо впиваются в твоё бедро и ты послушно отодвигаешь его, давая ему проникнуть в себя. Ты обхватываешь его спину руками и проводишь ими по его торсу, останавливаясь где-то в районе ребер и сжимая его бока, когда он делает пробный толчок.
Даже после игрушек его обхват ощущался в тебе как нечто очень большое. Слишком,
слишком,
слишком-слишком.
Твои прекрасные глаза в который раз закатываются от чистого кайфа. Теплое дыхание Сатору мягко щекочет твои красные уши.
Ты уверена, что сейчас выглядишь просто ужасно, но слова Годжо о том, как ты прекрасна, так льстят тебе, что ты охотно веришь ему, полностью отдавая себя в его руки.
Он бы соврал, если бы сказал, что не хочет побольше поиграться с тобой, но то, как он чувствовал себя сейчас — было слишком чудесным, чтобы можно было хоть как-то описать словами. Возможно, в нем тоже есть капелька мазохизма.
Твою нижнюю часть сводит судорогами, ты точно достигла предела — чувствуешь, что кончаешь, но, почему же, черт возьми это настолько больно?
Впрочем, Годжо уже не замечает этого — он только запрокидывает голову и громко стонет, когда чувствует болезненную, лихорадочную пульсацию твоих стен.
Кончая, через несколько толчков, он окидывает взглядом тебя, распластавшуюся на кровати и осторожно отодвигается, отпуская твои руки.
Тут же слышишь, как хлопает дверь душевой. Возможно, тебе тоже стоит сходить туда, или, как минимум в туалет, но он даже не удосужился помочь тебе подняться, не говоря уже о том, чтобы довести ослабевшую тебя до туда.
Что-то внутри глухо щелкает, когда ты допускаешь у себя мысль, что ему все равно на тебя, но ты тут же отбрасываешь их, стараясь подняться с кровати и заставить свои ватные ноги шевелиться.
***
—
Что ты делаешь? — спрашивает он, сбрасывая с себя твои руки и равнодушно глядя в твои глаза.
Ты вздрагиваешь.
Что?
Тянешься к нему вновь, обхватывая его, теперь уже холодное тело своими руками и утыкаешься носом в его грудь, зарываясь поглубже в вырез белоснежного халата. Он не шевелится. Всё его тело будто окаменело.
Осторожно поднимаешь свои глаза вверх и встречаешься с ледяным взглядом прекрасных глаз. Это то самое чувство — будто в груди что-то с треском лопается. С оглушительным, просто невыносимо болезненным треском.
—
Отпусти меня и собирайся.
Тебе уже давно пора.
