***
3 марта 2022 г. в 22:08
Я бы хотел оказаться волком — практически чувствую, как им становлюсь… Достаточно вспомнить надменный, полный издевки и лживого превосходства спокойный голос, обнуляющий людские страдания так громко и уверенно, словно не может быть никаких сомнений в правоте озвученных слов, а кричащие от ужаса и боли со всех сторон люди — это так, раскрытая этим бессердечным мерзавцем фальсификация… Мои челюсти ноют, удлиняясь, заостряясь в волчью пасть. Зубы выдвигаются из десен, словно перочинные ножи, решившие явить всю длину смертоносного костяного оружия. Сутулые плечи тянет к земле, скелет деформируется без боли, сплошным тянущим сжатием, опусканием. Ногти чернеют, утолщаются в собачьи когти, тупые, но оттого способные оставить раны лишь шире. Впервые меня не ранит, что я так близок к полу; что вынужден глядеть на никчемного, зазнавшегося человека с совершенно пустой головой; что нахожусь на четвереньках на ободранных досках узкого темного коридора, пока он стоит, широко разведя заплывшие жиром плечи. Сейчас это не унизительно, ведь в моих покрытых толстым темным мехом лапах достаточно сил для прыжка…
Он не ожидал подобного, как всегда переоценивал себя; оттолкнувшись от старого дощатого пола, я с глубоким рокочущим рыком уперся мощными передними лапами в его мертвую, тихую, безучастную грудь, и, не выдержав такого толчка, стокилограммовая туша глухо рухнула на пол! Его зажмурившаяся голова еще не успела отскочить при ударе от досок! — в полутьме сверкнули острые клыки и захлопнулись капканом на плече у самой шеи. Я бы запросто мог разорвать ее саму, но не хотел перервать сосуды, обогревающие высохший, как осенний лист, мозг в этом токсичном теле. Кровь, хлынувшая из колотой клыками раны мне в пасть, была горькой, как ушная сера, вязковатой, но багровой — идеальный цвет для заката человеческой ожесточенной тупости. Широкие ладони уперлись в мою шею, вцепились в мех под громкий отчаянный человеческий крик, силились оттянуть, защититься!.. Все тщетно. Я высвободил клыки из агонизирующей плоти, лишь когда сам того пожелал, чтоб захватить челюстями футболку и кожу под ней. Язык засыпал пеплом привкус пыли, грязи — человеческого сала, пропитавшего ткань за недели непрерывной нóски, но ничего, терпимо, окрасившая следом вновь пасть новая порция крови была значительно хуже… Я упивался не ею, а отрывистыми, раздирающими горло и легкие криками…
Сильными рывками влево-вправо я рвал не только одежду — отслаивал кожу и жир от дрожащего мяса. В безумной муке моя жертва, слишком долго напрашивающаяся на эту малоприятную роль, подсунула руку меж моих челюстей, утопленных в кровавой пене. Словно чудовищный механизм, я стиснул клыки — и меж них хором хрустнули пальцы. Пришлось оставить наполовину оторванный лоскут кожи с туловища; еще один уверенный укус, рывок головой — и несколько фаланг остались в пасти, а изувеченная рука отдернулась к полу. Я не имел ни малейшего желания проглатывать эту ядовитую дрянь, но разжевал только для того, чтобы, если все-таки мне помешают, если пристрелят как бешеного пса, этот ублюдок не смог пришить пальцы обратно. Я заберу у него все, что смогу, ровно так же, как он забрал у меня меня же самого.
Следующая атака пришлась на живот. Я рвал ошметки плоти долго, разбрасывая их по сторонам: непросто было прорваться через толстый панцирь жира, однако все-таки добрался до кишок и дернул их наружу. Я вытягивал их все, каждый чертов поворот многометрового шланга, стараясь не рвать, но от неизбежных проколов клыки покрывал невыносимо горький кишечный-желудочный сок. Терзаемый ослепительно белыми челюстями подонок бился в болевых судорогах: мозг не справлялся с происходящим, но сознание не отключалось — ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ. Продырявленный желудок влажно упал на обрывки футболки. В очередном стремительном броске, наклонив голову набок, я сдавил клыками сердце, мясистое, горячее, панически трепыхающееся впустую, — и резко подался назад. В течение каких-то мгновений я вытягивал крупные сосуды, и от натяжения они практически могли звучать, словно струны контрабаса. Но путы лопнули, забрызгав мертвенно-бледное, уже остекленевшее лицо кровью. Получше перехватив освободившееся сердце, я сжал его клыками — наружу выстрелили багровые плевки. ВОТ ЕГО Я СОЖРУ С УДОВОЛЬСТВИЕМ. КОМПЕНСАЦИЯ. ТЫ ВСЕ РАВНО ИМ НЕ ПОЛЬЗОВАЛСЯ.
Разрывая сочный, слегка жестковатый трофей, прожевывая по кускам и глотая, я думал о том, чем займусь после. Продолжу счищать плоть с костей, чтоб на досках, покрашенных свернувшейся кровью, остался скелет, а потом растащу по косточке и его. Чтобы каждый кусок горькой плоти сгнил, превратился в зловонную жижу; чтобы всякая кость разрушилась в пыль, коя забьется меж досок, а после — этот дом будет снесен. Дабы не осталось ничего. Ни воспоминания. Ни отравляющей меня ярости.