Весна

Ветер путался в волосах, руки путались в чужих пальцах. Сплетались ветви клёна над головами, солнце ещё не жалило, но уже грело. Была весна. Деля один несоразмерный пуховик, укутавшись в него, двое смотрели на пруд: на уток, на водомерок, на медленно расползающиеся круги на поверхности. Иногда взгляды соскользали и встречались, и было тепло и немного волнительно. Бакуго говорил, что им надо готовиться к предстоящим экзаменам, Киришима смеялся и клянчил ещё пятнадцать минут на воздухе, вне пансионных стен. Через пятнадцать минут никто и не думал пошевелиться. Киришима помнил, как всё начиналось. Ему было четырнадцать. Волосы, ещё не тронутые краской, блестели угольным цветом, доходили до кончиков ушей. Глаза боялись смотреть выше горизонта. Он тащил тяжеленный чемодан до своей новой комнаты, извинялся перед каждым встречным, что занимает половину и так узкого коридора, мямлил "здравствуйте" всем, кто выглядел старше. Большинство новых лиц было, конечно, старше. Ему посчастливилось задеть Бакуго в коридоре, пока тот шёл в соседнюю - как оказалось, свою - комнату. Задеть, наверное, было бы преуменьшением, потому что Киришима умудрился проехаться колёсами своего конгломерата прямо по ноге грозного парня, который выглядел старше, выше и намного злее. Перепуганный и пристыженный подросток поспешил извиниться. Бакуго огрызнулся. Киришима огрызнулся в ответ. Так и началась их дружба. Киришима вёл себя тихо, поначалу. Но стоило только появиться намёку на доверие в их отношениях - и у него открылось второе дыхание. Он болтал без умолку, иногда превышал допустимые децибелы, первое время Бакуго это сильно раздражало. Темы для разговора у Киришимы начинались с архитектуры здания, высоких потолков и мягкого, сырого мха на внешних кирпичных стенах и заканчивались вкусным обедом. Если Бакуго успевал вставлять слово, два огромных рубина выпытывающе смотрели прямо ему в душу, и у него возникало ощущение, что эти глаза выхватывают что-то изнутри, как пинцетом, долго и бережно, что-то важное и личное. Его это пугало. Киришима становился его самым близким другом. Бакуго помнит день, когда случилась странная череда событий. Они сидели за огромным столом за обедом, вокруг была куча людей, все смеялись,ели и разговаривали. Киришима затих, и Бакуго насторожился. Что-то было не так, и это заметил весь зал - вся столовая уставилась на новенького. Что-то внутри него щёлкнуло и сжалось. Бакуго понял, что дело было в запахе. Одно из худших воспоминаний, связанных с Киришимой, началось в тот момент, когда застывшие ученики начали отмирать и тянуться к нему. Кто-то под предлогом помощи, кто-то откровенно хотел быть ближе, потрогать, понюхать. Бакуго схватил его за руку и увел оттуда как можно скорее. Он никогда не бегал так быстро. Он натянул воротник футболки до носа, хотя чувствовал, что вот-вот задохнётся, но коварный запах уже пропитал весь воздух, и Бакуго затащил его источник в комнату, захлопнув перед собой дверь. Когда Киришима тихо, испуганно спросил, что происходит, его друг уже мчался за преподавателем. Это был день, когда весь пансион узнал, что Киришима раскрылся как омега. Слухи распространялись с ужасной скоростью. Их отказывались считать просто друзьями, Киришиме в стол подкладывали письма с угрозами или мерзкими унизительными предложениями, Бакуго считали насильником и абьюзером. Кто-то сказал ему в лицо, что пользоваться новеньким в своё удовольствие в одиночку - нечестно. Он пришёл в соседнюю комнату с подбитым глазом, покоцанный, готовый взорваться в любую секунду. Киришима не переставал плакать, укачивая его на своём плече и бережно заклеивая ссадины. Что они испытывали друг к другу не могли представить ни их одноклассники, ни преподаватели, ни они сами. Киришима требовательно смотрел в его глаза, пробуя сформулировать просьбу. Бакуго знал, к чему это ведёт. В тот вечер у Киришимы на плече появились чёткие отметины ровного ряда зубов. Больше их никто не трогал. Они помнят, как это произошло, только частично - кислорода безжалостно не хватало, чтобы вздохнуть или сформировать хоть одну здравую мысль. Бакуго снова окружил пряный, плотный запах. Его словно можно было пережевать и проглотить, сделать своим собственным. Бакуго пытался сосчитать - он чувствовал корицу, вино, имбирь, гвоздику и что-то острое, совсем глубинное, мягкое и спрятанное в гуще сплетения ароматов. Уткнувшись носом в белую шею, он пытался выцепить эту колкую нотку, хватал её, тащил на себя, делал глубокий вдох и тут же закашливался. Киришима ловил запах перца, прижавшись к макушке блондина. Что-то в их запахах всегда роднилось, что-то диктовало им держаться рядом, что-то определяло их чувства лучше мыслей и слов. Они держались за руки, когда это случилось. Вопрос дружбы отпал сам собой. Теперь, когда взгляды соскользали и встречались, было тепло и немного волнительно. Клён шуршал кроной, ловя ветками ветер. Киришима потянулся, чтобы приземлить невесомый поцелуй не бледную щёку. Бакуго ответил прикосновением губ к губам. Была весна.