На расстоянии пяти сантиметров
День особенно холоден. Погода на протяжении недели до невозможности мерзкая: дожди не прекращались ни на сутки, словно кто-то намеренно припрятал годовой запас осадков; небо затянулось свинцовыми тучами, через занавес которых не желало показываться солнце; ядрёный морской воздух настырно пробивался в грудь. Короткими перебежками между выступов крыш домов и зданий Чуя добирался до штаба в порту. Но одежда с каждой новой дистанцией стремительно промокала насквозь. Капли с прядей уже давно стекали по шее, неприятно холодя кожу. Приняв решение переждать усилившийся ливень, Накахара набрёл на ближайший заброшенный склад. Найти новую проблему, ещё и в такую ужасную погоду не хотелось. Но проблемы всегда поджидали Чую там, где он меньше всего ожидал их встретить. Вот и сейчас, приметив в углу чёрный сжавшийся комок, слабо напоминающий человека, Накахара громкими шагами и с явным раздражением подходил ближе. Но подготовленную с боевым пафосом речь прервал звонкий кашель. Белые концы около лица и встрепенувшиеся ленты Расёмона сужали выборку возможных врагов до одного единственного подчинённого. Подтрунивающее над Чуей волнение ускорило темп. — Эй, Акутагава, — он потрепал по плечу и перевернул на спину лежачего. Перед взглядом открылось алое пятно на белой контрастной рубашке и заляпанное той же кровью жабо. Разодранная щека, будто прокатанная по бетонному полу, и разбитая губа дополняли общую картину. Ругнувшись про себя, Чуя мгновенно перекинул чужую руку через шею, придерживая Акутагаву за талию. Казалось, ещё чуть-чуть, и Рюноске бессознательно свалится вниз, уже не в силах обратно встать. — Идти можешь? — Накахара-сан, не стоит… — Попытки отстраниться тщетно разбились о крепко сдерживающие бок руки и мокрый кашель. По пальцам в перчатках медленно стекала тёплая тёмно-красная кровь. — Да перестань, пойдём уже. Мнимое сопротивление Акутагавы препятствовало благородным позывам Чуи уже не первый раз. Почти каждая тренировка Дазая, граничащая с пытками, оставляла после себя плачевной исход в виде полуживого тела, благополучно оставленного в забытых богом местах. И то ли по стечению удачных обстоятельств, то ли по велению судьбы, именно этот исход чаще всего наблюдал напарник Осаму. К чьему-то счастью, разгар процесса всегда оставался за полем зрения и был лишь поверхностными, но крайне точными и ужасающими догадками, к которым редко хотелось возвращаться в свободные минуты. Иначе большего разочарования и гнева на Дазая было бы не миновать. Однако его фантазия была не измеряема и только подкрепляла сложившееся о нём в обществе мафиози мнение. Ведь кто бы ещё мог намеренно стрелять в собственного ученика? За окном отбивал свой ровный ритм дождь. В помещении витал запах лекарств. Подписанные склянки стояли ровно в ряд в белых шкафах. Хрустела пачка новых, поспешно открытых марлевых бинтов. Обрабатываемый участок кожи колко пощипывало. Хотя кожей это в привычном понимании слова язык не поворачивается назвать: полосчатая рана, представляющая собой полый каналец с повреждёнными верхними тканями, которая при малейшем отклонении траектории пули легко бы перешла в сквозную. Весь худощавый торс напоминал настоящее поле боевых сражений, без живого места. — Да уж, “повезло”, что по касательной пошло, — с горькой, саркастичной ноткой в тоне подметил Чуя, накладывая тугую повязку. — Извините за неудобства, — осипшим голосом проговорил Акутагава. Завитые от влаги мягкие рыжие волосы щекотали, заставляя втягивать живот. Исподлобья Накахара стрельнул злобным, замученным взглядом. Слушать непонятно за какие проступки извинения порядком надоело, и если проблему нельзя решить непосредственно через её организатора, то стоило попытаться повлиять на главного участника. — Слушай, неужели тебе не влом терпеть его выходки? — Я сам совершил ошибку. Не успел защититься. — Рюноске говорил словно заученный текст, как мантру, крутящуюся в сознании без перерывов. Этот холодный и спокойный отчёт выводил Чую из себя, словно в первый раз. Хотя за время их знакомства нужно бы привыкнуть к поддающимся только искалеченной напрочь логике речам Акутагавы. — И что? Это не повод на подчинённых отыгрываться! Этого ублюдка перебинтованного стоит иногда спускать с небес на землю, — сам того не заметив, Чуя вдавливал охлаждающую мазь на ссадины, остановившись лишь после тихого шипения, — чёрт его знает, что он там ещё надоумит себе. Захочет, и вовсе в один момент убьёт. — Уже пытался, — Акутагава виновато опустил глаза. Ливень за окном новой волной обрушился на портовый городок. Накахара недовольно цыкнул. С твердолобой упрямостью ему всегда сложно совладать, а особенно с той, что исходит от человека, который без зазрения совести и других сдерживающих факторов рвётся на амбразуру в числе первых, не щадя никого, в том числе и себя. Чужие слова просто не способны протиснуться в трещины идеально гладкой гранитной стены его убеждений. Чуя это давно понял, хоть и никогда не принимал. Но исправить здесь что-либо трудно, если не невозможно. Остаётся только раз за разом промывать кровоточащие порезы, осторожно смазывать пурпурные синяки, завязывать узелок на разорванных концах марли, закрывать аптечку, с толикой неугасающей надежды никогда не открывать её снова. Накахара сжимал кулаки до побеления костяшек под перчатками. Резким движением дёрнув ручку двери, норовящей сорваться с петель, Чуя молча захлопнул её так, что дрожь пронеслась по стенам штаба.Закат
Но Дазай умел оставлять ранения не касаясь. Глубокие, долго заживающие, гниющие со временем. Ему не обязательно для этого говорить, пользоваться огнестрельным или холодным оружием, даже применение способности не задействовалось. От его присутствия воздух становится ядовитым смогом, земля уходит из-под ног. Пульс учащается, давление резво скачет, дыхание устраивает гонки на колесницах. Легче в этот момент почувствовать свинец в голове, чем слышать его обманчивый смех, гуляющий в чертогах разума. Но отсутствие Осаму оказалось страшнее. Вместо свободно дышащей груди и открытых кандалов ощущался тяжкий груз ответственности, лёгшего всего на одни плечи. Поднятие в должности, разборки с новыми группировками, защита слабых позиций организации, бумажная волокита, увеличенная вдвое, а может, и больше, потери и подбор недостающих кадров, рутина, рутина, рутина. И один неуправляемый подчинённый. Акутагава внешне не менялся: всё те же хмурые глаза, сведённые к переносице редкие брови, вечно опущенные уголки губ. Но тлеющая тоска по тому, кто этого никогда не заслуживал, ясно вырисовывалась в каждом жесте: больше нет отчаянно бросающихся выпадов, когтистых танцующих чертей Расёмона, а слова слетали с непосильным трудом. Итак вечно молчаливого Рюноске нельзя было расшевелить на простой дежурный разговор — теперь же и вовсе не дождаться короткого приветствия. Но Чуя не так юн, чтобы переживать уход самого ненавистного, но всё-таки когда-то похожего на друга человека в той же палитре эмоций. Он уже давно научился вымещать скребущие сожаления в разливающийся теплом по организму гнев, растворять ненужные раздумья в злорадных усмешках и в бутылке дорогого коллекционного вина. Но Акутагаве этот способ ещё не знаком, не до конца изведан, недопонят. И Накахара не даст пройти ему тот же путь, по которому сам когда-то ступал. Свет из витражных окон коридора смеркался с новым пройденным метром. Бегающие по стенам игривые лучи и блики исчезали в тёмных переулках здания. Нагромождённые каменные стены-охранники крепостью становились у железной двери. Кабинет босса — сердце главного штаба, красный алмаз, защищённый надёжнее государственного компромата и секретных сведений специальных служб. Но оказаться за его порогом страшнее, чем побывать на Божьем суде, ведь муки за совершённые грехи придётся испытывать не в метафорическом загробном аду, а наяву. Уже внутри просторного помещения в нос ударил тягучий смрад стали, больничных палат, сладкий аромат детских духов и зефира. Через панорамные стёкла во всю стену проникали кровавые закатные лучи. Из-за них белые квадраты на шахматной плитке отсвечивали розовым. За столом восседал Мори, подпирая склонённую набок голову согнутой кистью, тщательно осматривал двух появившихся перед ним людей. В багрово-фиолетовых радужках сверкали заинтересованные внимательные блики, тонкие губы растягивались в плотоядной улыбке. В давящей тишине прорезался томный, глубокий голос: — Чуя-кун, Акутагава-кун, рад вас видеть. — Добрый вечер, Мори-сан, — сказав в унисон, двое людей подошли ближе, становясь на аляпистый ковёр. Огай внимательно и неторопливо вчитывался в бумаги, положенные перед ним: аккуратный и подробный отчёт с полученными от информатора документами. Акутагава застыл с заведёнными назад руками, приосанившись, часто то приподнимая, то опуская голову вниз; Накахара же казался менее обеспокоенным, уверенно не отводя взгляд от Мори, лишь изредка постукивал носком туфель по ковру. — Что ж, с одной из задач вы справились. Однако я правильно понимаю, что агента Сэдэо мне не встретить? — Босс ухмылисто поглядел, прищуривая лисьи глаза. — Я бы с удовольствием послушал рассказ о том, какие же “непредвиденные обстоятельства”, о которых говорилось в докладе, помешали вам доставить его живым, — Огай шёл по своей чётко выверенной и заранее намеченной линии, полз как змея, подбираясь всё ближе и ближе. Никто из двоих стоящих не решался заговорить первым, словно провинившиеся дети перед строгим родителем, пока Мори не обратился лично: — Акутагава-кун, тебе совершенно нечего мне рассказать? Первый раз находился под руководством нового исполнителя и никаких впечатлений? — мягким баритоном говорил Мори. Рюноске колебался. Но шумно кашлянув, он собирал скачущие мысли в кучу и, чувствуя на своей ноге прижимающий с силой к полу лакированный ботинок, так и кричащий “не сболтни лишнего”, начал говорить привычным беспристрастным тоном: — Агент Гото Сэдэо оказался предателем, который вёл всё это время двойной шпионаж. Поэтому, возникли сложности при захвате цели. На месте уже находились вражеские отряды. В ответ на это Мори хитро хмыкнул. — Безусловно, за предательство Сэдэо бы ждало неминуемое наказание, — голос босса приобрёл серьёзные оттенки, — но крайне безрассудно избавляться от доносчика потенциально полезной информации так быстро. Зачем же ты это сделал, Акутагава-кун? — Мори выдёргивал признание щипцами. Рюноске вмиг застопорился; веки распахнулись чуть шире обычного. Повисшую тишину можно было бы без труда разрезать на мелкие кубики. Не будь стоящего рядом, будто статуи Чуи, и Акутагаву пробрал бы лёгкий тремор. В этот же момент, когда Рюноске открыл рот, подключился Накахара, переводя внимание босса на себя: — Я виноват в случившемся. Неправильно рассчитал силу броска блока в попытке остановить ту машину, но видимо от того и произошёл взрыв, — Чуя говорил слишком уверенно, без единой паузы и запинки, словно пересказывал чистейшую правду. Мори слегка изогнул брови, вновь расплываясь в хитрой улыбке. — Не ожидал от тебя такого, Чуя-кун, — зрачки проникновенно уставились на “виновника”. — Раз так, не считаешь ли нужным ответить за свой проступок? Акутагава судорожно переводил взгляд то на Мори, то на Чую, в ожидании объяснений от последнего. И готовящегося запротестовать и опровергнуть все ранние высказывание Рюноске вновь осёк железный голос: — Считаю. Так что предлагаете, Мори-сан? — Как показывает практика, мои предложения мало кому нравятся, — со стороны казалось, что они вели свой безмолвный диалог, ведя параллельно ещё одну сюжетную линию, которую Акутагава до сих пор не мог распознать, — но сейчас, наверное, будет исключение. Чуя-кун, под твою ответственность всего лишь перейдут миссии нижестоящих. Это послужит не только на благо Мафии, но и ты подучишься управлению способности, если не справляешься без Дазая-куна, — на последнюю фразу Накахара раздражительно фыркнул. — На этом думаю с вами проститься, раз для меня нет больше вестей. Покинув кабинет, двое направились к лифту, ведущему к одному из секретных путей. Кабину окутывало молчание, сдерживающее собой злостные крики и ругань. Накахара стоял спокойно, опираясь на одну из стенок, словно всё произошедшее несколько минут назад прошло идеально по задуманному плану, в который почему-то не был посвящён заранее Акутагава. — Зачем? Зачем вы это сделали? — проговаривал он с пониженным голосом, выдавливая каждое слово. — Что, даже “спасибо” не скажешь? — расслабив лицо, вдруг с ехидной ухмылкой ответил Чуя. Такая реакция на своевольное спасение жизни Рюноске немного забавляла. — Я не просил вас меня прикрывать! — Акутагава сжимал прикреплённые сзади себя перила, которые легко могли оторваться под силой приближающейся ярости. — За труса меня принимаете? Я и без ваших подачек обойдусь! — Да не в этом дело! Окажись ты на моём месте, и мы бы сейчас не болтали в этом лифте. Им-то сейчас не выгодно терять ещё одного главаря, а вот избавиться от рядового работника, убивающего всех подряд, не составит проблемы. А если б и не избавились сразу, то придумали чего похуже, поверь. Акутагава на миг остановился. Но от чего-то лицо его исказилось в ещё более гневном выражении, щёки пламенели, подол плаща перебивчиво трясся, будто слова Чуи задели его, как самые жестокие оскорбления, и опозорили до конца оставшейся жизни. — Вам какая разница! Слова полоснули по живому. Мысли, почему же он воспринимает протянутую руку помощи за поднесённый к горлу нож, перекрывали острую потребность выплеснуть накопившуюся агрессию на босса, доказавшего непригодность Чуи в качестве наставника, на пресловутого Дазая, бросившего их одних без объяснений причин, на проваленную вдребезги миссию и всех её участников, которые не смогли поймать всего одного глупого предателя, и на Рюноске, не способного принять его искренние и чистые побуждения с распростёртыми объятиями, ведь опыт прошлых лет никогда не позволял такого сделать. Прозвенел звук, уведомляющий о прибытии на нужный этаж. Двери лифта мягко раздвигались. Первым вышел Чуя, сказав напоследок внезапно разочарованно: — Какой же ты всё-таки идиот. Акутагава недоуменно продолжил стоять на месте и пристально глядеть в удаляющуюся спину.Собаки и шляпы
Дни, заполненные постоянной работой, слились в один неразборчивый поток дел. Остановки в нескончаемом количестве поручений совершались всего на несколько часов в сутки: на обеденный перерыв и недостаточный для полного восстановления организма сон. Но если это цена за чуть более вежливое отношение Рюноске, Чуя готов заплатить её в двойном объёме. Акутагава направлялся прямиком к одному из выходов штаба. За окнами через пару часов должны были зажечься уличные фонари; вечерние холодные сумерки проникали через открытые форточки. Ночь обещала быть тиха и мирна, если бы не мчащийся навстречу Накахара, суетливо пытающийся кого-то найти. — Эй, Акутагава! Рюноске замер, наблюдая за подходящим Чуей, на ходу достающим что-то из карманов. — Ты не занят на вечер? — Нет. А что? — Накахара редко обращался к нему с какой-либо просьбой, а уж видя его обеспокоенный чем-то вид с торопливой речью, отдающей холодным приказом, Акутагава внимательно выслушивал. — Попрошу тебя вот о чём, — передавая в руки ключи от своего кабинета, Чуя продолжил разъяснять план действий, — в десять часов должны доставить один груз. Тебе просто нужно проконтролировать и расписаться за меня. Коробку оставь в углу. В подробности можешь не вдаваться. А сейчас спешу, заранее спасибо! Опешив от внезапного задания, ещё и с передачей особо ценного товара, Акутагава напоследок лишь спросил: — До скольки вас ждать? — Через пару часов уже вернусь! Кивнув в ответ, Акутагава поменял маршрут к назначенному месту. По общему объяснению задание не представляло из себя нечто сложное, однако нужно с вниманием к деталям и с готовностью абсолютно ко всему подходить к каждой миссии. Особенно данной от того, кто сейчас в одиночку расхлёбывает все последствия недавнего провала. Хотя Рюноске до сих пор считал тот поступок лишь новым условием, которое обязывало его быть в долгу перед Чуей, где-то глубоко внутри закрадывались скользкие сомнения об истинных мотивах Накахары, будто он правда тогда безрассудно подставился под удар презрения босса. Но любые сомнения принято отметать, избавляться от них решимо и бесприклонно. Они всегда приводили только к новым разочарованиям. Зайдя и включив свет, Акутагава бегал взглядом по ранее незнакомой локации. Первым в глаза бросился царящий на столе хаос, похожий на затесавшийся в помещении ураган: неразборчивая кипа макулатуры, валяющиеся на ней же ручки и грифельные карандаши, по краям расставлены несколько кружек быстрорастворимого кофе, запах от которого служил заместо освежителя воздуха. На столике в центре, по обе стороны которого находились небольшие диванчики, рассчитанные не более, чем на два-три человека, валялись в разнообразном и мало совместимом наборе вещи: пара перчаток, грязный стеклянный бокал с бордовыми подтёками, еженедельные газеты и журналы, с записанными на них телефонными номерами. Неужели преждевременное нападение? С этой мыслью Рюноске продолжил осматривать кабинет, но никаких улик, хоть как-то говорящих о проделках врагов, а не обычном беспорядке, не удалось найти. До прибытия курьера около получаса. Акутагава решил распределить бумаги на стопки. Вариантов скоротать время больше и нет: чтение газет с непримечательными новостными сводками не занимало, заваривание чужих пакетиков дешёвого кофе могло обернуться неприятными упрёками (и, по правде говоря, как-таковое желание попробовать горьковатый химический коктейль не возникало), а вглядываться в одну точку на стене попросту глупо. Но сейчас наконец предстала возможность, хоть и такой мелочью, отплатить Чуе. Лежавшие на столе бумаги оказались непроверенными отчётами, разбросанными документами о давних поставках, начатыми, но недописанными докладами о проведенных операциях. Отсортировав их по категориям, Акутагава окинул взглядом получившиеся стопки: что-то больно кольнуло при увиденном объёме. Все те миссии, о которых говорилось на листах, были возложены на Накахару по его вине. Если бы тогда, поумерив пыл и не поведясь на очередную провокацию со стороны врага, Акутагава бы не убил того злополучного агента и пошёл бы наперекор лживым словам руководителя в кабинете Мори, Чуе бы не пришлось перевыполнять трудовой план. От раздумий оторвал раздавшийся по двери стук. На входе стояла молодая девушка с картонной коробкой, замотанной скотчем. Поздоровавшись, незнакомка резво начала говорить: — Кашимура-сан, верно? — звонким высоким голоском спросила она. Рюноске мрачно на неё глядел, не решаясь так быстро ответить. Задорный и ребявчивый вид сбивал его с толку: разве так должен выглядеть передатчик особо опасного груза? На её вопрос Акутагава настороженно подтвердил: — Да, верно. — Отлично! — девушка начала доставать из сумки планшет с договором о получении, продолжая сбивчиво и увлечённо болтать: — Как же трудно было добираться до сюда! По каким-то катакомбам лезть, да и люди здесь как-то странно на меня смотрели… На стойке регистрации и вовсе чуть за сумасшедшую не приняли. Да, не клиника здесь, а нечто! Тц, что ж это такое, где ручка… Акутагава пристально следил за каждым действием незнакомки. И в голове созревало множество вопросов: неужто девушка и правда не в своём уме и смогла пробраться на особо охраняемый объект, ещё и по запасным ходам, или же она — специально посланный враг со спектаклем одного актера для потери бдительности, или всё так и должно было быть, а Рюноске не понимает всей продуманности и гениальности этого мероприятия? Но Чуя говорил не вдаваться в подробности дела, и потому, взяв найденную с радостным воскликом ручку, юноша повторил по памяти на нужном отсеке документа размашистую подпись Накахары. — Заказ у вас уже оплачен, так что, благодарим за покупку и желаем вам приятного вечера! — проговорив с энтузиазмом, девушка поклонилась. — До свидания, — дверь почти сразу закрылась, оставляя Акутагаву наедине с появившемся посреди комнаты товаром. Разгорелось любопытство посмотреть, что же находится внутри тяжеловесной коробки, доставленной такой странной личностью. Но прочно закрепившиеся в голове указание не трогать что-либо без разрешения не дали узреть содержимое. Основное поручение выполнено, а дальнейшее его не касается и волновать не должно. Рюноске подвинул коробку в угол и вновь сел за рабочий стол. Теперь оставалось дождаться Чую, обещавшего вернуться через абстрактные несколько часов. Скорее всего, очередная мелкая миссия, с которой бы Накахара без труда справился и на этот раз. Гуляющий по кабинету взгляд привлекло стоящее возле вешалки зеркало во весь рост. Издалека оно показалось замутнённым или кривым, и, подойдя ближе, Акутагава тщательно вглядывался в гладкую поверхность, принесённую с какого-то склада и полностью заляпанную. Рядом стояла вешалка с причудливой шляпкой. Вкус Чуи в одежде довольно специфичен, и внезапная шалость попробовать себя в роли человека, задающего модный настрой в мафии, побудила примерить головной убор. Тогда Акутагава убедился в двух вещах: ему совершенно не идут шляпы и зеркало необходимо протереть. Незапланированная уборка затянулась: то избавиться от мозолящей глаза серой пыли на ящиках и столе, то очистить посуду от кофейно-винных разводов и убрать по нужным шкафам, то полить полузавядший цветок на подоконнике. Работать в такой обстановке гораздо приятнее (по заключению Акутагавы) как и ему, решившему выполнить проверку и дописывание некоторых отчётов, так и Чуе, у которого времени на поддержание порядка совсем не было. Незаметно пролетело время. На настенных часах стрелка перевалила за полночь. Сине-розовый закат давно растворился в серо-чёрной мгле. Золотое солнце сменялось на серебристую луну. По пустым коридором раздавались чеканные шаги. Распахнув дверь, первым делом Чуя кинул на вешалку порвавшееся в нескольких местах пальто, встал перед зеркалом, распутывая слипшиеся от пота и грязи волосы, утомлённо, но быстро и нервозно приговаривая: — Чёртво Агентство! Все планы спутало! То одно, то другое! Что ж им неймется всё… Но заметив отражение Акутагавы, Накахара приутих. Голова Рюноске лежала припечатанной к столу, не шевельнувшись на громкий приход; подозрительно что-то накрывала верхняя часть туловища, глаза закрыты. В сумрачном помещении горела только настольная лампа. Мягкий жёлтый свет, исходивший будто от зажжённой свечи, а не от электрической лампочки, обволакивал тёмную фигуру. Промелькнуло на миг волнение. Сразу же подойдя к столу, Чуя принялся нащупывать пульс, прислушиваясь к дыханию. Но, услышав размеренное сопение, в момент успокоился. Конечно, Рюноске заснул. Что же он ещё мог делать в четырёх стенах поздним вечером после утомительной работы? Правда то, в каком неудобном положении задремал Акутагава, всё ещё казалось странным обстоятельством. Аккуратно подхватив тело на руки, Накахара перешёл к дивану. Акутагава был удивительно лёгким для своего роста, будто Чуя нёс не человека, а образец скелета, какой стоял раньше во врачебном кабинете Мори. В следующий раз он обязательно его накормит, лично проконтролирует питание подчинённого. Пристроив аккуратно спящего, стараясь ни в коем случае не разбудить, Чуя обходил рабочее место. Оставалось заняться всей непроверенной макулатурой, сроки сдачи которой неустанно приближались. Протирая руками лицо, сметая любые признаки усталости, к Накахаре подступило осознание: бумажный бардак бесследно пропал. Недоумённый взгляд невзначай проскользил по комнате: все письменные принадлежности распределены по местам, собранная в папки подписанная документация ровной полосой простиралась на крае стола, стеклянно-керамические кочки исчезли. Наведённый порядок показывался деталями. Даже дышать стало легче. Внутри разливалось бурлящей лавой чувство безмерной благодарности. В мировом океане нет столько воды, сколько находилось в учащённо бьющемся сердце теплоты. Этой энергии хватило бы для питания светом всего города, а может, и страны. Отдавать намного привычнее, чем получать. Но у всего существует предел. Казалось, только на тонкой ниточке держалось сильно колеблющееся и крайне нестабильное состояние поддерживаемой нормы. И такой незначительный жест, сделанный неконтактным и внешне грубым Акутагавой, окончательно её разорвал. Чуя присел напротив Рюноске. Даже во сне он будто был занят всеми будничными хлопотами: напряжённые мышцы лица не расслаблялись ни на секунду. Несмотря на это, Акутагава напоминал озлобленного на всё человечество щенка, оставляющего болючие укусы, но которого хотелось приласкать, пригреть и уберечь. Рука своевольно потянулась к чёрной макушке. Осторожно, медленно, боясь прикоснуться и спугнуть. Ладонь бережно поглаживала, пальцы зарывались в короткие пряди. Но вдруг, запястье схватила тёмная лента, обвив и тем самым обездвижив руку. Глаза напротив тут же распахнулись. — А, это вы, — Акутагава резко поднялся, меняя положение на сидячее, и освободил пойманную цель. Лицо Чуи исказилось в лёгком испуге. Слишком уж внезапно пришлась эта атака. — Ну и реакция! — Потирая запястье, Чуя встал и отошёл подальше, к столу. И через непродолжительную паузу, немного нервно проговорил: — И с какого момента ты уже не спал? — Начиная с того, как оказался на диване. — Что же ты сразу не встал тогда? Небось разыграть решил! — Выжидал, чтобы напасть неожиданно. Думал, пробрался кто-то чужой, — с почти незаметным конфузом в интонации сказал Рюноске. Чуя не находил себе места. Ощущалось, будто его застали за каким-то чересчур постыдным занятием, которое позором омрачит представление Акутагавы о нём. Крутя ручку, чтобы как-то отвлечься от неловких мыслей, Накахара перевёл тему: — Извини, что задержался. Возникли некоторые проблемы на задании… Ты, кстати, далеко отсюда живёшь? Могу подвезти, — потупив взор на городские огоньки, лишь бы не встречаться взглядом с Рюноске, через короткую запинку Чуя добавил: — если хочешь, конечно. — Нет надобности, — не так уверенно, как обычно, отрезал Акутагава. Собравшись, он стоял у двери, но заметил вновь коробку. И поддавшись любопытству, спросил: — Позвольте узнать, что за груз здесь находится? — Груз это громко сказано, — усмехнулся Чуя, — там собачий корм. Акутагава удивлённо уставился на посылку: ни одно из предположений даже близко не стояло к правде. Но вспомнив раннее лежащую на столе газету с рекламой какого-то приюта на первой странице, всё становилось на свои места. Теперь Акутагава убедился ещё в двух вещах: Чуя очень любит собак и перчатки необходимо снимать перед тем, как гладить других.Секреты
По городу проносился прелый запах листвы, жёлто-бурым ковром осыпающей дороги и тротуары. По утрам появлялся иней, который тонким слоем искрился на траве; дождевые капли превращались в лёд. Морозный переход от конца осени к первому месяцу зимы никогда не нравился Чуе: уж чересчур неприятно холодил ветер, а белые падающие снежинки постоянно липли на ресницы и волосы. Но с тёплыми мыслями о горячей ванне Накахара шёл на парковку. Задержка на собрании казалась самым худшим завершением дня: скучные разглагольствования с неравным распределением обязанностей. В целом ничего нового. Однако все ожидания от жизни всегда рушились, звонко разбиваясь о шутки судьбы. И, подходя к автомобилю, Чуя на миг задержался, услышав приглушенное тиканье. Чутьё подсказало не ступать дальше и в этот раз не ошиблось: в ту же минуту Чую окатила раскалённая от взрыва воздушная волна. Железные обломки пролетели на несколько метров, подобно брошенному с силой мячу. На одном из этих обломков (вроде, бывшей дверцы) была выцарапана озорная фраза: Подарочек от меня Стало понятно, кто именно мог постараться над такой идиотской забавой. Хотелось взвыть от безнадеги: издёвки Дазая преследовали даже после его ухода; последняя электричка покинула станцию ещё час назад, а добираться пешком в морозную ночь до ближайшей гостиницы — сущий ад для теплолюбивого и одевшегося не по погоде Чуи. Сейчас он впервые пожалел, что живёт так далеко от штаба. Но делать нечего, кроме как возвращаться в неуютный рабочий кабинет и переждать несколько часов до рассвета. Возвращаясь обратно, Накахара издалека заметил чёрный длинный плащ и тут же решил воспользоваться предоставленным шансом: —Эй, Акутагава, постой! Обернувшись на внезапно раздавшийся посреди тихой парковки голос, Рюноске озадаченно поглядел на Чую. — Домой уже идёшь? — Да. — Слушай, тут такое дело, — не любя плутовать, Чуя подобрался к сути вопроса, — могу переночевать у тебя сегодня? Акутагава уставился ещё с более выраженным замешательством и молчаливо стоял. Такая нелепая и странная с виду просьба мгновенно поставила в тупик. Хотя всё поведение Накахары за последнее время воспроизводило похожий эффект: все невзначай кинутые слова похвалы за успешно выполненные поручения, резко вброшенные вопросы о самочувствии и даже созыв на совместный обед в один из перерывов в плотном графике — все эти попытки пройти через колючую проволоку высокого забора навевали тревожные помыслы. — Зачем? — Этот мудак во всём виноват! — настроение мгновенно переменилось. — Решил напомнить о себе и подорвал машину. — Рюноске подозрительно покосился, однако не выглядел удивлённым такому событию. — Но ладно, если не хочешь… — Хорошо. Можете остаться у меня. Снежный вихрь успокаивался. Белые хлопья падали на пальто, оставляя мокрые следы. Молчаливую обстановку хотелось разбавить каким-то разговором, но кроме обсуждения рабочих моментов тем больше не находилось. И хоть Чую нельзя было назвать скучным собеседником, но к Акутагаве, вокруг которого словно выстроена неприступная крепость, сложно найти нужный подход. Однако видеть его искры ответного тепла определенно стоило того. Трескучая дрожь пробегала по телу, а у Акутагавы будто организм функционирует по альтернативной программе. Обратив на его непоколебимый вид внимание, Чуя прервал тишину и спросил: — Тебе не холодно в одном плаще-то идти? — Накахара усерднее натягивал шляпу, чтобы не продул зябкий ветер. — Нет, — сказав, Рюноске поглядел в запорошенную размытую даль, сделавшись более задумчивым, словно что-то вспоминая, — в детстве, в это время было намного холоднее. Он никогда раньше не затрагивал, даже поверхностно не касался своего прошлого. Чуя не понаслышке знал, на каком социальном дне провёл свои детские года Акутагава, но что он делал для выживания, о чём думал и чем жил — Накахара не мог и предположить. Но в его безграничной злости он всегда видел что-то понятное и знакомое. Спустя короткую, не наполненную словами прогулку, двое доплелись до квартиры. За железной дверью скрывалась узкая прихожая с несколькими парами обуви, светлые тона стен и мебели. До этого момента воображение Чуи вырисовывало мрачное убранство около готического стиля, будто Акутагава живёт не в обычном двухэтажном многоквартирном доме, а в высоком каменном замке на окраине города, нагоняющем трепещущий ужас на его жителей. Но что удивляло больше, так это увидеть повешенный на крючок плащ, который, казалось, уже врос в тело Рюноске с корнями, стал второй кожей и настоящей защитной оболочкой. Почувствовав на себе этот заворожённый взгляд, Акутагава развернул голову вбок, переводя зрачки к уголку глаз: — Вы же не думали, что я по дому в плаще хожу? — Совсем за дурака меня держишь! — недовольно цыкнув, Накахара сразу проследовал прямо, попутно объясняясь: — С момента побега Дазая видеть тебя в одной рубашке непривычно, вот и всё, — но почувствовав в собственных словах некий укор, Чуя попытался смягчить его глупой шуткой, и, оторопев, добавил — Кто ж тебя знает, может ты в нём и моешься? На лице Акутагавы промелькнула незаметная эмоция то ли удивления, словно его секрет мгновенно раскрыли, то ли недопонимания, как более грамотно ответить на этот вопрос. Чуя хорошо понимал, что юноша не совместим с юмором, и смех услышать в его голосе невозможно, но такая каменная серьёзность и тяжесть в непринуждённом общении были неповторимым феноменом. И тогда, не приукрашивая сарказмом речь, Акутагава спокойно сказал: — Иногда приходилось так делать. Не зная, что на это ответить, чтобы не выкопать себе яму глубже, Чуя сменил тему: — Кстати о мытье, — смутившись от снова лишнего вопроса, Накахара вспомнил о приоритете в завершении дня, — где душ принять? — Влево по коридору. Полотенце возьмите на нижней полке в шкафу. Пройдя вглубь, Чуя убеждался во мнении, что это простенькая служебная квартирка мафии: малогабаритная, со совмещённой кухней и гостиной, с двумя комнатами, правда, непонятно зачем нужными (неужели Рюноске и одной не хватает?). Но после столь дерзкой просьбы Накахара решил не борзеть и не задавать довольно нетактичный вопрос вслух. В конце концов, раз босс предоставил именно это жилище, значит так и должно быть. Бессмысленных и безрассудных поступков он никогда не совершал. Акутагава был невозмутим. Их хорошо скрываемую тайну никто не сможет распознать, даже Чуя, свободно расхаживающий по квартире. Гин вернётся с миссии только под утро, её комната заперта и иные мелкие признаки проживания в доме сестры почти удалось оставить незамеченными. Но даже при их обнаружении всегда можно сослаться на свои чересчур странные вкусы и предпочтения, нежели подвергать возможной опасности семью. С этими спокойными мыслями Акутагава проследовал на кухню разогревать вчерашний ужин. Морочиться с приготовлением нового не было нужды и возможности: из оставшейся пары яиц и молока на утро должен выйти завтрак. Чуя рылся в полупустом шкафу: кроме одинаковых наборов рубашек и нескольких старых кофт с изношенными брюками на полках ничего не было. Хотя вся комната Рюноске выглядела так, будто в ней никто и не живёт, никогда не спит на аккуратно заправленной серым покрывалом кровати, не пользуется чёрным невысоким комодом с тремя ящиками. Только четыре потрёпанные книги на навесной полке, в названиях которых говорилось что-то об истории живописи, населяло комнату присутствием владельца. Украдкой оценив расхожие с образом интересы Акутагавы, Накахара прихватил полотенце. Зайдя в ванную, он решил не запирать дверь. Кроме Рюноске, копошившегося на кухне, здесь всё равно никого нет. Настроив напор и температуру душевой лейки, Чуя встал под обжигающие струи воды. Подмороженные с улицы мышцы оттаивали, напряжение постепенно спадало, усталость стекала в водосток, рыжие локоны прилипали к лицу. Постояв несколько минут под обтекающим расслаблением, Чуя принялся искать моющее средство: абсолютно любое, будь это даже хозяйственное мыло, которое скорее всего использовал Рюноске (иначе объяснить его спутанные и сухие волосы, напоминающие солому, нельзя). Но взглядом Накахара набрёл на зелёный шампунь с яркой яблочной отдушкой и этикеткой с цветочным узором. Сразу созрело две версии: либо использование приятно пахнущей смеси приходится только на особые праздники, помеченные красным днём в календаре, и вкусы Акутагавы настолько утончённы, либо, крайне маловероятная и непредсказуемая — помимо него в квартире проживает девушка. Мысленно усмехнувшись такому повороту событий, Чуя усомнился в собственном рассудке: насколько же отчаянная должна быть спутница, чтобы ужиться с таким непростым характером? Хотя падких исключительно на необычную внешность и таинственный взгляд особ было предостаточно — Чуя и сам видел толпу сменяющихся каждую неделю “дам сердца” напарника. Но вообразить такие же повадки и у Рюноске невозможно. Но с другой стороны, не зря же он был учеником Дазая? Отогнав странные мысли, Накахара принялся намыливать голову, с напором растирая шампунь. Смыв мыльную пену и выйдя за пределы ванны, он стал обтираться, пытаясь сосредоточиться на этом действии. Нет, всё же это несусветный бред! Девушка и Акутагава? Чуя готов поспорить на сожжение всего гардероба, чем верить в возможность такого союза. Да и делать столь поспешные выводы всего по одной незначительной детали? Абсурдно. Хотелось бы так заключить, если бы не появившийся на долю секунды в проёме двери женский силуэт. Полусонную девушку взбодрил украдкий взгляд на гостя. Она тут же закрыла дверь, что-то торопливо говоря. Далее были слышны только её поспешные шаги. Завидев сестру в коридоре, Рюноске с неменьшим удивлением принялся её расспрашивать: — Ты разве не на миссии должна быть? — Нет, её на утро перенесли, — переходя на взбудораженный шёпот, Гин продолжила: — а Накахара что здесь делает? И почему заранее не предупредил? — Долго объяснять. — Но он обо всём догадается! — девушка говорила взволнованно, до сих пор поражённая появлением в их ванной комнате одного из высших чинов мафии. Обсуждение прервал зов с другого конца квартиры. — Акутага-ава, подойди сюда! — Сейчас, — Рюноске направился к доносившемуся голосу. Из-за двери выглядывала одна лишь голова, с волос которой падали капли. Накахара жестом подозвал к себе, намекая на срочность дела. — Слушай, вещи сменные найдутся? Некрасиво-то в таком виде появляться. Кротко кивнув в ответ, Акутагава почти в ту же минуту возвратился с первой попавшейся под руку одеждой. Когда-то её купила Гин под предлогом необходимости сменного комплекта для дома. Понятие “дом” на тот момент было незнакомо им обоим: неоткуда было черпать информацию, когда жизнь под открытым небом и в полуразрушенных бараках не подразумевала ведение быта и обустройство жилища. Но сестра всегда искренне стремилась к его созданию: что раньше, измождённая за день, перед сном она находила силы для сооружения подобия кровати на бетонном полу, что сейчас, даже такая мелочь вроде пижамы или домашнего халата за бесценок, посоветанных пронырливым продавцом, казалась для неё несоизмеримо важной. И хоть для Рюноске сотворение дома было задачей непервостепенной, и по началу отвергаемой по причине “лишней мороки”, со временем он свыкся с мыслью о том, что всё-таки существует одно место, обладающее толикой безопасности. Получив одежду, Чуя вновь скрылся за дверью. Мятая футболка мешковато висела, а края штанов волочились по полу, в очередной раз глумливо напоминая о невысоком росте. Однако, этот вариант определённо лучше, нежели ощущать на чистом теле пропахшую потом и гарью рубашку. Пока Акутагава суетливо расставлял тарелки и приборы, подошедший сзади Накахара согнутой в локте рукой обхватил его шею, с ехидством в голосе начиная разговор: — И что же ты сразу не сказал, что с подружкой живёшь? В такое неловкое положение поставил, конечно! — Накахара-сан, вы не так поняли, — чуть стыдливо стал объясняться Акутагава. Отпустив его, Чуя несколько раз похлопал того по плечу. — Да ладно тебе, всё я понимаю, — усаживаясь за стол, Накахара стал в усмешливой, и в то же время в немного поучительной манере болтать, будто передавал житейскую мудрость: — Я в твои года тоже с девчонками гулял, отношения даже пытался строить, хотя было бестолку, — Чуя наклонился вперёд, и снизив тон, заговорил: — Но ты там помни, семью заводить в семнадцать, а уж тем более с твоей деятельностью вообще не вздумай. Надеюсь, ты знаешь, откуда дети берутся-то? — Накахара-сан! Вдруг появилась девушка, сменившая спальную майку и шорты на лёгкое ситцевое платье по колено, с воздушными короткими рукавами-фонариками. Длинные смоляные волосы опадали водопадным каскадом; тонкие руки заведены за спину. Фигура подобна балерине из музыкальной шкатулки: хрупкая, с изящными линиями. Милый и переливистый голос завершал художественную композицию. — Здравствуйте, — девушка проследовала плавной походкой к стулу. Поприветствовав в ответ и представившись “начальником с работы”, Чуя с остальными принялись за поздний ужин. Спустя небольшую паузу, заметив, что девушку не спешит сама называть имя, Накахара из вежливости задал вопрос: — А как тебя зовут? Гин напряжённо переглянулась с братом, выискивая какую-то подсказку. И тогда, девушка назвала первое пришедшее в голову имя из недавно прочитанного романа, не подумав над фамилией: — Кацуми. Она ничего более не сказала. За столом царила пронизывающая неловкая тишина. Чуя стал пристальнее осматривать девушку: на вид она не намного старше, скорее даже и младше Рюноске, и на удивление они невероятно схожи между собой. Взгляды их одинаково серьёзны и холодны, острые скулы и неразличимые между собой вздёрнутые носы. Тогда созрела странная догадка, озвученная вслух, но поданная как шутка: — Вы прямо как брат с сестрой. От этого замечания Гин застопорилась, округлив глаза. Рюноске, не показывая изумление от настолько верного предположения, коротко подтвердил: — Да, так и есть. Накахара ранее никогда не доводилось слышать о родственниках Акутагавы: в досье эта информация почищена, а другие служащие, не желающие приближаться к юноше ближе, чем на расстояние вытянутой руки, и вовсе не могли знать об этом. Зацепившись за крючок доверия, Накахара продолжил вести беседу: — Ого, что же ты раньше не говорил! Кацуми, а ты ещё учишься или работаешь уже? — Работаю. От этого ответа закралось неприятное ощущение: такая молодая девушка, с тяжёлой судьбой и братом, работа которого ставит под постоянную угрозу их жизни, вынуждена жить не размеренными школьными днями. Чуя тоже пережил события не из простых, но он всегда был наделён силой, которая безупречно поддерживает видимость мощи перед внешним миром, словно твёрдый фундамент под ногами. Но вот она, казалось, сделана из хрусталя, что может однажды разбиться из-за нечаянного падения. И что будет с ней, окажись она одна перед натиском жизни? И думает ли об этом Рюноске, в очередной раз играясь с удачей? Чуя невзначай глянул на настенные часы. — Тебе стоит тогда выспаться перед рабочим днём. А то брат твой недосыпает и уже на призрака похож! — нарочно припадая ближе к Гин и делая вид, будто они незаметно перешёптываются, Чуя добавил: — по ночам-то спать не боишься? Я бы на твоём месте остерегался спать с духами, — сестра усмехнулась, прикрывая появившуюся улыбку рукой. Рюноске лишь закатил глаза и с напускным равнодушием пробурчал: — Глупая шутка. Чую такая реакция умилила: Акутагава был похож на обиженного ребёнка, искреннего и неподдельного в своих эмоциях. И он никогда бы не подумал, что Рюноске, который терпел издёвки оскорбительнее, может уколоть такое простое, невинное сравнение. Тихий ужин закончился скоро. Свет погашен, шорохи утихли. Несмотря на то, что стрелка часов неустанно двигалась, на тёмном ночном небосводе висела ясная луна, белое свечение которой заменяло любую лампу. Чуя лежал на расстеленном в гостиной футоне. Глаза никак не хотели смыкаться — сон не желал приходить. Всё с теми же ясными мыслями, что и несколько часов назад, он продолжал прожигать взглядом одну точку на потолке, иногда меняя положение на бок, в попытках найти удобную позу. Приняв то, что полноценно выспаться уже не получится, Накахара задержал внимание на таинственном блокноте в непримечательной серой обложке, который лежал на коробчатом старом телевизоре. Кроме этих нескольких деталей интерьера в комнате всё равно ничего не наблюдалось. Открывая первую страницу, Чуя ожидал встретить там будничные заметки или скучные списки, что обыкновенно хранятся в записных книжках, но увиденное его ошарашило. На каждом отдельном листке красовались пейзажи. Первый — зимний лес с голыми ветвистыми деревьями и грозными соснами, со снежными сугробами с голубым налётом и светившим размытым солнцем, озарявшим лучами верхушки. Перевернув страницу, он переместился в следующее время года: тонкие стволы вишни, над которыми кучились нежно-розовые цветы. Лепестки кружились над водной полосой, отражающей перистые облака. На третьем листе поджидало лазурное море: солнечные блики искрились на волнующихся остриях. Белая пена ударялась об скалистые берега, в некоторых местах с прорастающей на них зеленью. Солоноватые брызги будто касались кожи, а прибойный ветер освежал. На четвёртой картинке, будто на фотографии, запечатлена еловая роща. Словно детально прорисованные зелёно-изумрудные иголки отдавали приятным смолистым ароматом. Землистая тропинка уводила вглубь, загадочно ведя за собой путника. Но роща выглядела гостеприимно и, в какой-то степени, сказочно: через ветви елей пробивались лучи, создавая бледно-жёлтую дымку над тропой с лужами, появившимися после дождя. Завершающим изображением стал луг, с затхлой охристой травой и рыжей кудрявой листвой на маленьких деревцах, сверху которых налегал серый туман, передавая оттенок очаровательной лёгкой грусти. Дальнейшее собрание картинок ограничивалось незаконченными набросками. Чуя, словно заколдованный, всматривался в рисунки, аккуратно ощупывал нанесённые на бумагу кусочки невиданной красоты природы, оставляющие восковые следы на пальцах. В сумерках цвета казались насыщенными: где-то пробивались и яркие штрихи, которые не скрыл даже полумрак. Но от созерцания рисунков оторвал разразившийся в тишине грохот. Чуя подскочил, оставив блокнот, сперва спешил к комнате Рюноске, откуда продолжал доносится звук, похожий на глухой стук. Распахнув дверь, Накахара увидел валяющегося на полу юношу, который брыкался и отбивался от пустоты, сипло приговаривая: — Пусти…пусти! Способность Акутагава не задействовал, лишь пытался за что-то ухватиться руками и жмурил закрытые глаза. Поняв, что это не нападение ухищрённого эспера, а мучавшие во сне миражи, Чуя подошёл ближе и резко тряхнул за плечо. — Рюноске! Эй, очнись, Рюноске! Акутагава замер; немигающим взглядом он озирался по сторонам, громко и глубоко дыша. Остановив взгляд на появившемся ночном госте, стал успокаиваться; накативший разом в глазах испуг пропадал. Опираясь на край кровати, Акутагава медленно приподнимался. — Кошмар приснился? — вкрадчиво и более тихо спросил Чуя, сев рядом. Рюноске ответил одним утвердительным кивком, после этого сказав: — Не хотел вас будить. — Да не важно, я всё равно не спал, — попытавшись свести напряжение у Акутагавы, Чуя решил отвлечь ненавязчивыми речами: — а сестрёнка у тебя крепко спит, даже ухом не повела. Пальцы чуть сильнее впились в одеяло; Рюноске повернул голову, потупив взгляд на стену напротив. На озарённом луной худом лице отчётливее вырисовывались тёмные круги-впадины под глазами. Раньше Чуя не рассматривал его так пристально, но под этим ракурсом, чёрно-белый контраст проявлялся явнее, и ранее казавшийся грозным вид стал смертельно замученным. Почти беззвучно шевеля губами, Акутагава немногословно сказал: — Уже привыкла. Часто снятся в последнее время, — сделав небольшую паузу, продолжил: — Правда, сейчас был хуже. Заметив, как с явным волнением и неловкостью он изъяснялся, Чуя не стал узнавать подробностей содержания. Было понятно одно — чтобы в такой агонии отчаянно с кем-то бороться и вымаливать о пощаде должно присниться что-то ужасающе страшное, притупляющее все остальные чувства и разум, о чём Рюноске не признается и под дулом пистолета. Но находить нужные слова в таких ситуациях у Накахары получалось с попеременным успехом, и сегодня удача была не на его стороне. — Ладно, до рассвета не так уж долго осталось. Поспи спокойно, — порываясь вернуться обратно в бессонную деятельность, Чуя вспомнил об одном моменте: — Кстати, я тут один блокнот нашёл, с рисунками, — Акутагава, заинтересованный в продолжении, внимал, — это ты так красиво рисуешь? — Откуда вы узнали? — настороженно спросил юноша. — Да так, пару книжек у тебя заметил, — голова качнулась в сторону полки, — такие пейзажи в Йокогаме и не встретишь. Людей не пробовал рисовать? — Нет. Никто не согласится долго неподвижно сидеть, а писать портреты незнакомцев бессмысленно. Тут же к Накахаре пришла увлекательная идея, которая незамедлительно была озвучена: — А на мне потренируешься? — Чуя приблизился и положил руки на плечи, с нескрываемой улыбкой и блеском в глазах, — не сейчас, но в какой-нибудь свободный час? Акутагава задумчиво молчал. Тёмно-серые радужки скользили из угла в угол . Поперхнувшись, он прохрипел, уведя ладонь ото рта: — Если вы всё ещё не хотите спать, то можем сделать и сейчас, — Рюноске встал и направился к ящикам комода, откуда после непродолжительных шибуршаний достал листок, твёрдую подложку в виде какой-то папки и необходимые материалы. Чуя наблюдал, не ожидая такого быстрого согласия, и ждал, пока Акутагава, как главный творец и распорядитель на эту ночь, не приступит к кропотливой работе. Начав скребсти бумагу, он попеременно поднимал и опускал взгляд, сосредоточенно выводя на ней фигуры и линии. Кисть руки словно порхала, вновь и вновь нанося лёгкие штрихи карандашом. Затем, хмурясь, брал ластик и с нажимом отбеливал нужный участок. Иногда прерываясь и останавливаясь, Рюноске давал односложные указания повернуться чуть влево, наклонить голову немного вбок, подбирая наилучший угол падения света. Взявшись за цвет, он водил мелками где-то точечно, где-то размашисто и плавно вёл черту, а кое-где ритмично закрашивал целые участки, не забывая менять оттенки. Чуя словил себя на одной простой мысли — созидание у Акутагавы выходило не хуже разрушения. И только от одного его горевшего увлечённостью облика в груди разгорался не меньший интерес. За окном разливалась голубо-лиловая заря; бело-жёлтое солнце слепящим кругом всходило всё выше и выше, и его мягкие и шлейфовые лучи просачивались внутрь незанавешенной комнаты, борясь с ночным мраком. Веки стали слипаться, но пытались держаться широко раскрытыми. — До-олго ещё? — зевая, протянул Чуя. — Совсем немного, — продолжая всё также водить по листу, доводя до совершенства и личного перфекционного идеала детали, обнадёживал о скором конце Акутагава. Но через две минуты он подал портрет на оценивание. Яркие голубо-льдистые точки зорко глядели, ворох огненных локонов танцевал на бумаге. Чуя никогда не мог подумать, что нанесённый обычными мелками рисунок может так проистекать жизнью от рук того, кто эти жизни отнимал. И то, каким был здесь представлен образ Накахары не могло не вводить в исступление: вместо злостной ухмылки, свидетельствующей о непобедимом, диком нраве или серьёзной мины лидера была ясная улыбка. От чего-то сердце затрепетало, и Чуя беспрерывно разглядывал вручённый труд. Акутагава волнительно выжидал, пока не последовал отклик: — А говорил, что не умеешь! — Чуя приободрительно похлопал по плечу. — Это правда мой первый портрет, — чуть замешкавшись от такой реакции, произнёс спокойно Акутагава. — Конечно, лучше, чем сама природа меня никто не создаст, — Накахара притянул к себе ближе за шею, снижая тон и опаляя почти беззвучным шёпотом ухо: — но твоё творение вышло не хуже. Молодец, Рюноске. Дыхание перехватило; казалось, виски пульсировали, а давление резко подскочило. Акутагава не спешил отстраняться, точно также как и Чуя не торопился убирать руку с его шеи. Время на миг остановилось. В повисшей тишине слышно, с каким неуправляемым темпом стучит сердце. Медленно и осторожно наклоняясь вперёд, Накахара ожидал резкого отстранения, внезапно отвёрнутой в сторону головы, что его остановят на полпути, пока на это есть шанс. И тогда он уйдёт, неловко что-то пробурча, и сведёт всё к нелепой шутке или придури дремлющего сознания. Но Акутагава сидел в том же волнующем трепете, задержав дыхания, приподал ближе, сокращая расстояние. Губы Чуи мягко коснулись только самого уголка рта; большой палец проводил по гладкой щеке. Пробуждалось буйство чувств, что заколачиволось и держалось под мнимым контролем долгое время. За окном разгоралось рассветное зарево, отгоняя холодную ночь.***
Ранним утром шорохи из прихожей пробежались по стенам и полу. Возвращаясь к расстеленному пустому футону, Накахара выглянул из-за угла. В скором темпе обувался человек с подвязанным кверху хвостом и в тёмной мантии с порванным подолом. — Гин? — раздался удивлённый голос. Девушка обернулась. Изумлённые взгляды встретились, задавая друг другу немые вопросы. Завязав узел на ботинках, Гин вышла, сразу заперев за собой входную дверь. Чуя, недоумённо пожав плечами, пошёл досыпать пару часов. Полуулыбка появилась на лице. Становиться частью чьих-то секретов приятно. Быть этим секретом — приятно вдвойне.