Die Tasse

Тарелка разлетается на мелкие осколки у его ног. И, отчего-то, не так, как в недавно прочитанной книге. Падение фарфоровой вазочки лишь отдаленно напоминает величественную симфонию. Просто до боли тихий писк умирающей посудины. Вот она отталкивается от ладони и элегантно пикирует вниз к своим товарищам. Осколки хрустят, придавливаемые тапками к полу. Марио все еще пылает аки огнедышащий дракон и извергает пламя тарелка за тарелкой. Он даже не смотрит на тумбу, рука сама тянется за очередной несчастной. Сейчас, пожалуй, выместить злобу не так важно. Этот пункт плавно отходит на второй план, сменяемый самим процессом. Гетце важнее просто что-то разбить. Показать свою ярость, недовольство и усталость. Баварцу надоело. Ему надоели редкие встречи, вечные дожди в омерзительном Дортмунде... Казавшийся некогда родным, город теперь вызывает в девятнадцатом только одно желание. Купить билет на обратный рейс и как можно скорее. И еще это животное... Как только пятая тарелка маминого сервиза пафосно поцеловалась с полом, на кухню прибежал он. Испуганно тявкающий, скользящий по полу на коротких лапках мопс. Марио перешел к тяжелой артиллерии. Ладонь на ощупь обхватила кружку и поднесла к лицу. От нее все еще пахло мерзким кофе, который Марко временами заваривал себе. Она будто бы летела навстречу смерти с особенным удовольствием. И вместе с ней разлеталась по полу черно-желтыми осколками эмблема разлучившей их команды. Собака раздражающе визжит, заставляя Гетце поминать черта. Сей персонаж, впрочем, был одним из самых безобидных ругательств, произнесенных им за вечер. - Это тебя в Мюнхене научили? - Ройсу уже все равно. Он сегодня, наверное, уже раз в двадцатый слышит, как его ненавидят. Но вот баварские словечки были явно чем-то новым. Одиннадцатый смотрит устало и даже не пытается спорить. Несчастное животное, едва ли понимающее, что происходит, мечется позади гостя, боясь наступить на останки посуды. Девятнадцатый злится и игнорирует метания мопса. - Эти... эти постоянные перелеты, этот... этот бесяще дождливый Дортмунд, эта... эта... собака! - Марио с трудом собирает слова в предложения. - Я устал, Марко. - Ты приезжаешь сюда, не я, - Марко говорит тихо, обводя глазами погибший сервиз фрау Гетце. - Я не прошу тебя об этом. Не зову в гости. Поверь, мне есть, чем заняться в воскресенье помимо покупки посуды. Мне есть, на что тратить деньги. Ройс лениво отпихивает осколки тапочком и покидает кухню, оставив девятнадцатого сожалеть в одиночестве. Пес уже не тявкает, он тихо скулит. Баварец съезжает по тумбе вниз и задирает голову, созерцая, как переливается пыль от света люстры. Они остыли, оба. Одновременно ли, или же по отдельности, но одиннадцатый уже свыкся с этой мыслью. Марио, лишь осознавший произошедшее, кажется убитым. - Столько лет... - шепчет так, будто бы они знакомы несколько десятков. Рука сама находит голову животного и почти с любовью треплет. Гетце ненавидит собак. - И все для того, чтобы в лучших традициях дамских романов уничтожать запасы посуды. Ты мог себе такое представить? Мопс смотрит испуганно, но продолжает подставлять голову чужой ладони. Вряд ли он понимает, из-за чего сегодня стоял такой грохот. Едва ли понимает, что ему говорят. Баварцу наплевать. Он хочет высказаться. А Марко не желает слышать. Девятнадцатый долгое время пусто смотрит на гору осколков, среди которых прячутся черно-желтые. Собака тихо дышит в ладонь и трется об нее носом, смотря его глазами. Насмешливое совпадение. Ройс не привык орать. Он выпускает пар в одиночестве, а после приходит с аптечкой. Бинтует порезы, приводит в чувство парой пощечин. Марио отводит взгляд, пытаясь избавиться от навязчивой мысли. Этот день можно обвести в календаре красным. В этот день их чувства официально умерли, погребенные под осколками разбитого сервиза. Объятия кутали холодным безразличием. Голос сквозил пренебрежением. Куда ушло все то, что когда-то было? Марко гладил его ладони и пытался что-то донести. Гетце машинально кивал, вздрагивая всякий раз, как большой палец проходил по запястью. В этот день девятнадцатый возненавидел мерзкую приторность одеколона Ройса. Сегодня Марио впервые сбегает от собственных чувств. Они должны разбраться в них, но он лишь вскакивает, хлопает дверью и прячется в дождливых улицах ненавистного города, ожидая самолет. Гетце боится завершить все раз и навсегда, он слишком привязан к этому человеку. Но можно заглушить в себе правду и жить прошлым, отягощая друг другу существование. С сегодняшнего дня он учится не дышать. Воздух слишком сильно пахнет тем, от чего девятнадцатый пытается убежать - правдой. Правдой, что их больше нет.