Перед Играми

— Руку держи! — голос ланисты хлестнул бичом, жесткий, поставленный голос человека, не раз строившего каркас на Игры. — Жестче! Джед старательно повторил выпад. Жестче не получилось — руку вело в сторону. Напарник — улыбчивый почка по имени Клей, — легко отбил выпад и ударил в ответ — стремительно, словно змея ужалила, не дожидаясь команды. Джед ушел в сторону. Почти — бок мазнуло холодом и плеснуло в глаза небесной синью. — Да что с тобой такое сегодня? — не выдержал Харон. — Словно аристократка изнеженная, клянусь Правом! Клей, отдохни. Бес послушно отошел в сторону. Джед равнодушно наблюдал за тем, как Харон выбирает меч — прямой римский гладиус, — взвешивает его в ладони и встает напротив. Солнце обжигало голову и плечи, висло на руках, давило к земле. Рукоять меча — легкий и гибкий шамшир, полуторная заточка, лезвие из прекрасной южной стали — жгла ладонь, молила разжать пальцы. Двигаться не хотелось. Харон помедлил мгновение, давая ученику время собраться, — и сорвался с места. Первые удары Джед отбил, потом уклонился. Потом отскочил. А потом чудеса кончились, и холодное лезвие гладиуса вошло прямо под ребра. Оно залило глаза тьмой и расцветило мир светом, отдаваясь металлическим вкусом на языке, скрипя песком на зубах — мгновение смерти, иллюзорный обман. Совсем, как вчера, в переулке. И тихо зашумел где-то на краю сознания вчерашний зов старых страниц — уводя, маня, приглашая.. — Закончили на сегодня, — сказал ланиста, когда бес поднялся с пыльных камней, — словно плюнул. — Ступай в казармы. Завтра с утра открытие Игр, ты идешь во второй паре. И добавил, уже отворачиваясь, через плечо: — Работай в полную силу на арене. В казармах было душно и пусто, только нахальный ветер, горячий, как дыхание сегодняшнего солнца, гулял по коридорам, ничуть не освежая. Бесы тренировались где-то там, снаружи. В термах никого не было — служители, видимо, не ожидали, что кто-то придет сюда среди дня. Джед не стал разводить огонь, облился прямо холодной водой, из ведра. Тело окатило свежестью и двигаться стало легче. Натянув тунику, он двинулся прямиком к своей комнате. Есть не хотелось. Пить, впрочем, тоже. Жил он в крыле младших, с недавних пор один — соседа по комнате перевели в другой каркас всего несколько дней назад. Комната, залитая солнечным светом, напоминала большую жаровню, из тех, что предназначены для торжественных пиров аристократов. Джед даже входить не стал — закрыл дверь и сел прямо на пол у стены — в коридоре было все-таки прохладнее. В голове мерно шумело — то ли пробивался странный зов, то ли кровь билась в висках. Время — бесконечность, вечность? — легкими песчинками забиралось в горло, сушило глотку. Как вчера. И дышать — трудно. Темно.. Как Марцелл выносит это годами? Веками?.. Припадочный, говорите? Станешь тут припадочным, когда зовет — ведь зовет же, зараза! Кто?.. Не разобрать. Только шепот — шелест, вздох? — и запах, как от старого, проржавевшего насквозь железа, забивает ноздри. Даром не нужна такая вечность, когда жить — тошно. — Ты чего это тут? — пророкотал над головой бас, и Джед открыл глаза — когда и задремать-то успел? Или не спал? Рядом замер рыжий бес, рыжий, как пламя, и натянутый, как струна — Полидевк, ветка, брошенная в каркас Харона совсем недавно. — Да в комнате жарко, — пожал плечами Джед, вставая. — А... Ну, я чего зашел-то… Мы с тобой завтра второй парой идем, ты с чем работать привык? — С ножами, — честно ответил Джед. — Аха, — ветка помедлил, прикидывая. — Тогда я сеть возьму. И трезубец. Интереснее будет. Джед промолчал — сейчас ему было все равно, пусть даже этот рыжий выйдет завтра с пехотным луком. Полидевк истолковал его молчание по-своему: улыбнулся широко и подбодрил: — Не волнуйся, я чисто работаю. Будет быстро Быстро, да. Всего лишь миг иллюзии, вкуса-цвета-запаха. Мары. Смерти?.. И можно будет снова встать — навстречу солнцу и арене, голосам и лицам, и шелестящему шопоту в голове. Улыбка рыжего угасла. — Сходил бы ты в город, парень, — предложил он неожиданно. — Не могу. Ланиста приказал в казармы. — Ты иди, а я с Хароном поговорю. Проветрись, а то не будет у нас завтра боя, чую, — Полидевк коротко хохотнул. Мысль о проветриться была хороша — вдруг и правда в раскаленном городе найдется свежий уголок для молодого беса? Джед молча кивнул. — Лучше всего напиться, — совершенно серьезно посоветовал Полидевк. — Помогает.. Иногда. В зеленых, искристых глазах ветки стыло ледяной коркой понимание. А город встретил беса духотой и солнцем, и тяжелым зноем раскаленных кирпичных стен и голосами спешащих куда-то людей. Джед легко двигался через толпу, не обращая внимания на тычки и брань прохожих. Мимо поста Паучьей центурии — молодые пауки скользнули по нему равнодушным взглядом и только старший подобрался, царапнул вниманием, запоминая. Мимо белых стен ремесленного квартала — на одной из них сидел смуглый мальчишка и старательно прилаживал на рогулину тугой ремень. Мимо торговой площади — там толпа бурлила особенно сильно, и визгливые голоса торговок нахваливали свой товар. Мимо, мимо, мимо... До пустого узкого переулка в самом начале бедных кварталов, закрытого легкой тенью домов вокруг. Здесь было тихо, лишь одинокая кошка старательно вылизывалась на старой, разбитой мостовой, да сидела на камне — куске какого-то древнего памятника — старая женщина с большой корзиной у ног. — Не поможете, досточтимый? — просто спросила она. — А то плохо мне что-то. И корзина вот тяжелая. — Это все жара, мистрисса, — сказал бес, помогая незнакомке встать и подхватывая и правда тяжелую корзину. — Мистрисса.., — задумчиво протянула старуха. — Давно меня не называли так. — Вам куда? — спросил Джед, поддерживая ее под руку. — Прямо по улице, еще дома три. Бес послушно двинулся вперед, держась тени. — Квартал обнищал, — сообщила старуха. — Раньше здесь были дома побогаче, а теперь город растет. Правда, я не застала. А лет через двести, — шепнул назойливый шорох в голове — на месте теперешних вилл встанут лачуги. И ты поведешь внучку этой… домой, бес... Бессмертный, бесправный... Джед мотнул головой, отгоняя чужие — чьи?.. — слова. — А вот мы и пришли, — сообщила старуха. — Давай-ка я тебя чаем угощу. И не думай даже отказываться — вид у тебя неважный. Бес послушно кивнул. Внутри дома было почти темно — после слепящего жара снаружи, и как-то непривычно тихо. Джед присел на стул в большой комнате — темные пятна стершихся фресок на каменных стенах, следы прошедшего времени, — и замер, внимательно наблюдая, как хозяйка принесла откуда-то большой медный чайник, две чашки из тонкого фарфора, разлила темную ароматную жидкость... Бес едва пригубил — терпкая горечь скользнула в горло, прибивая першащую в глотке пыль, дикий след вчерашнего вечера. Замысловатый узор — изящные, едва заметные взгляду нити, — щекотал пальцы, зовя прикоснуться. Бес потер бок чашки, отслеживая невидные изгибы. — Это от сына осталось, — сообщила старуха. — Он раньше лавку держал, тащил в дом всякие штучки, вроде этой. Не в этот дом, в другой, в торговом районе. Джед ничего не сказал, даже головы не поднял, внимательно рассматривая чашку. — Тот дом конфисковала Канцелярия, — продолжила она, помолчав немного — как раз, чтобы сделать глоток. — У сына жена умерла родами. Молодая еще была. А он на ближайших Играх ушел к ней. На манеже — бесы, они это быстро делают. Потом оказалось, что у него разрешения на реализацию не было, вот Канцелярия и лютовала. Меня Права лишили, — в голосе старухи мелькнула усмешка. — Живу вот теперь, совсем старая стала.. Джед поднял голову и встретился со спокойным, темным взглядом напротив. А шея у женщины тонкая, хрупкая.. — Всегда можно уйти, — твердо сказал бес. — А зачем? — неожиданно улыбнулась старуха. — Я еще успею. Право — оно штука такая, никуда от меня не денется. А тут солнышко светит, и соседи хорошие. Только спина болит.. У нее был твердый, безмятежный взгляд, у женщины, выбравшей жизнь. Воспоминания и сны, духота за окном и обжигающий жар чая, разговоры ни о чем на улице. Обычная жизнь, без Права — Я тебе к чему говорю все это? — сказала вдруг старуха. — Ты на моего сына похож — волосы, ну как у него. И взгляд.. У него такой же перед Играми был. Ты.. Не делай этого, ладно? Попросить беса не умирать... Так не бывает. Не в этом древнем, пропитанном Правом и временем городе. Старуха истолковала молчание беса по-своему: опустила взгляд, зачастила, словно смутившись: — Вы, молодые, любите Правом раскидываться, легко вам все, на раз. Только не дело это... — Я не буду, — тихо сказал бес. Старуха замолчала, и стало слышно, как хрипло, тяжело она дышит. Джед легко скользнул со своего стула, шагнул вдоль стола. Накрыл старую, узловатую ладонь, замершую неподвижно на скатерти, своей рукой. Пальцы старухи дрожали, видно, нелегко ей дался этот разговор. — Я не реализую свое Право, мистрисса, обещаю. Женщина вздрогнула. — Ты очень похож на моего сына. Я, когда против солнца смотрела поначалу, думала, он.. — в тихом голосе мелькнули слезы. — Вы бы отдохнули, мистрисса. Это все жара. — Да уж, — старуха вскинула голову, и Джед увидел улыбку — жалкую попытку ее, на одной гордости: — Заманила к себе, несу какую-то чушь.. — Это ничего, — качнул головой Джед. — Только мне надо идти. — Да-да, — закивала старуха, — я провожу. Она суетливо довела его до дверей, и уже через порог спросила — почти в спину, робко: — Ты не зайдешь ко мне как-нибудь?.. После Игр? — Да, конечно, — кивнул Джед, улыбнувшись. — До свидания. Он чувствовал ее взгляд до самого перекрестка — тревожный, требовательный. Уже выворачивая на площадь, бес понял, что не слышит сухого шелеста — внутри было пусто и спокойно. Ты можешь звать меня сколько хочешь, вечность. У меня есть дело здесь, на ближайшие Игры так точно. Надо убедить одну старуху, что некоторые возвращаются. А ты... Ступай к Марцеллу, а? Ему не привыкать. И его нигде не ждут. Чумазый парнишка налетел на беса сзади, врезался, да так, что осел на землю. — Ты куда так летишь? — улыбнулся бес. — Змея запускать! — важно пояснил сорванец, поднимаясь на ноги. — А можно с тобой? — неожиданно даже для себя спросил Джед. Мальчишка смерил беса оценивающим взглядом. — А халвы купишь? — спросил он наконец. — Куплю, — заверил Джед. — Тогда пошли, — мальчишка уверенно нырнул в толпу. Бес, не задумываясь, шагнул за ним. А вокруг шумела, толкалась, кричала, пахла... жила торговая площадь. Как вчера. Как сегодня. Как всегда.