Дуэль

Рассвет пришел внезапно: вот только вроде было темно, а уже в следующий миг лес вокруг зажегся ярким золотом первых солнечных лучей. Джед невольно прищурился. — Хвала.. — зацепило ухо тихий шепот сбоку. — Кому? — поинтересовался бес, не поворачивая головы. — Регасу Лучезарному, — признался Тин. — За новый день. — Я бы на твоем месте Богов лишний раз не дергал. Хватит нам еще Высших, с лихвой. Тин не ответил, впрочем, он вообще мало говорил с того дня, как им пришлось покинуть деревню. Мать и сестра Тина уехали раньше, а отец остался — следить за порядком, как он сказал. Джед не возражал: видел предвкушение боя, светившееся в серьезных глазах бывшего императорского советника — его тоже звал Бог, родовой бог Войны. Не бесовское это дело — наводить порядок в разваливающемся мире, но ученика — даже против его воли — Джед был обязан спасти. Или хотя бы попытаться. Впрочем, Тин не возражал — послушно прощался с отцом, послушно шел следом по лесу, послушно ел... Вот только молчал почти все время, и бес не трогал его — пусть придет в себя, привыкнет, втянется в новый, горящий жаждой убийства, мир. Лучезарное светило меж тем исправно заливало крохотную лесную поляну, просвечивало теплым багрянцем сквозь сомкнутые веки. "Может, и правда, хвала, — расслабленно подумалось бесу. — За новый день моей вечности..." — Я его не слышу, — неожиданно сказал Тин. — Кого? — все так же негромко спросил бес, впитывая всем телом ленивое спокойствие летнего утра: негромкий шелест ветвей над головой, шершавую твердость ствола за спиной, запах хвои... Собираться — с силами, мыслями, духом — не хотелось совершенно. Вечность, а, вечность, почему ты не можешь быть такой всегда? Иль не заслужил я покоя?.. — Марата, — словно через силу выдавил Тин. — Не чувствую. Джед все-таки открыл глаза, чуть повернул голову. Ученик сидел на траве почти у самых его ног, ковырял травинкой старую, сухую хвою, укрывающую землю. Лук и колчан лежали рядом, под рукой — молодец, бдит.. — Это Лесная держит барьер, — пояснил бес. — Все-таки ее земля. — А когда перестанет? — не поднимая головы, почти шепотом спросил Тин. — Прорвемся, — успокоил его Джед. Тин вскинул голову, и бес неожиданно увидел слезы в светлом, совсем детском взгляде. Опуститься на колени рядом: судьба, почему ты так любишь бросать в бой детей?.. Долгий взгляд, глаза в глаза — чуть-чуть скучного опыта в обмен на смятение. — Я боюсь, — признался Тин. — Верю, — кивнул бес. — Страшно идти против Бога. — Нет!— яростно мотнул головой мальчишка. — Я не этого боюсь! Я не знаю, как сражаться без Воина в душе. Я не умею!.. Да, парень, не зря ваш кровожадный бог так ценит твою семью... — Я не смогу, — снова понурился Тин. — Сможешь. Ты только не нутром сражайся, а головой. Или я зря тебя учил? — бес добавил в голос ехидства. — Нет, не зря, — поднял голову Тин. — Не говорите так, Учитель! — Вот и прекрасно, — кивнул бес. — Соберись, они идут. Тин вскочил на ноги мгновенно: лук в руках, взгляд — собранный, внимательный, — по стене зарослей. Не мальчишка, но воин. Боец. Эх, хорошая у тебя все-таки кровь, малыш, правильная.. Вопросов парень не задавал, хоть и видно было, что не слышит он никого. — Расслабься, — бросил Джед. — Мимо не пройдут. Сам бес всем своим саларским опытом чуял: к ним идут. Продираются через лес, шумя, топая, пыхтя. Рвутся сквозь заслоны Хранительницы. Далеко Божьему воинству до Девятикратных: вон как нашумели, мертвого поднимут. Ну что ж, вечность. Видать, покоя я так и не заслужил.. Лук Тина запел вовремя: за миг до того, как бес был готов бросить команду "стреляй!". Парень бил на слух, коротко, точно, уверенно кладя стрелы. И не промахивался, за это Джед был готов поручиться. Сейчас бы скользнуть в лес — раствориться, исчезнуть, — зайти с тыла, и.. Но нельзя — где-то рядом, на грани не слуха, но чутья, дрожит багряным призраком боевая ярость, ждет своего часа — захватить, подавить, присвоить! А потому нельзя оставить ученика, держа наготове скуку и тоску, чтобы закрыть, защитить, если вдруг. Не отдать зовущему Богу. Тин пока держался молодцом: ни капли азарта, ни мига предвкушения схватки — холодный расчет и стрела за стрелой — в уверенной руке. Как жаль, малыш, что стрел всего полсотни, а этих, Благословленных, гораздо больше. Когда колчан опустел, Тин без сожаления отбросил в сторону лук и достал меч. Первая волна солдат накрыла мирную поляну черным сукном формы, тусклым блеском стали и алым багрянцем крови. Нахлынула и осталась — первыми телами на земле. Малый круг прошел среди них бывший гладиатор — малый круг истинной смерти, а Тин двигался рядом — убивая. Каждый шаг — на холодном рассудке, каждый удар — на четкой выучке. Трудно, малыш, но держись, прошу тебя. Перевести дух им не дали — от стены деревьев пошла вторая волна врагов. Джед почувствовал, когда Тин сорвался — посреди горячки боя рассудок дрогнул, захлебываясь чужой кровью, и выжидающая за гранью ярость радостно взревела, вливаясь в сосуд-Посвященного. Безумный вихрь заплясал по поляне, расшвыривая в стороны тела солдат — живое воплощение Марата-Воина танцевало пляску боевого безумия. И не было в том танце ни следа от Тина. Бесу понадобилось совсем немного времени, чтобы скользнуть ближе. И всего пара ударов сердца — чтобы скрестить меч со своим учеником. Движения которого были стремительны и уверены, а взгляд — безмятежно-светел и чист. Джед поймал этот невидящий взгляд — из глаз мальчишки ему радостно улыбалась Ярость. И замерли на краю поляны солдаты в черной форме — Благословленные не желали мешать Верховному. "Здравствуй, Бог, — шагнул вперед бес, — вот и встретились". Сталь зазвенела, встречаясь со сталью — разговор на двоих. Знаешь, Бог, я станцую эту партию не с тобой. С Тином. Удар — как на тренировке, помнишь, Тин? Тогда было уже почти совсем темно, и ты чудом не спотыкался о корни деревьев... Я сам показал тебе, как отражать этот удар, помнишь? Ну же! Молодец... Следующее па, Тин. Этот финт, да? Вы делаете его чуть-чуть иначе, с выпадом вперед. Я показывал его тебе на тесном крыльце придорожной таверны, помнишь?.. И ты улыбался мне. Верный саларский меч послушно выплетает вязь ударов, превращая кровавый бой насмерть в изящный танец, и в ясном взгляде мальчишки мелькает первое недоумение. Ярость не понимает, ярость теряет напор, увязнув в тонком кружеве точных движений. Вот так, Бог. Прости, но я уже общался с тобой лично, мне неинтересно. Безумие пытается вскипеть снова и проваливается в стылую безучастность скуки. Бой бывает и таким — четко рассчитанный танец на двоих. Если, конечно, хватит умения удерживать и направлять — вести партнера за собой. У беса хватало. Будь Марат здесь лично, и все сложилось бы совсем по-другому — отчаяннее, быстрее, безнадежнее, совсем, как на турнирном поле тогда. Но сейчас они стояли на Окраинах, в лесу Хранительницы, еще держащей — из последних сил — свои земли. И Богу приходилось довольствоваться молодым телом посвященного. А тело — помнило. Почти год вливал Джед свое умение — рефлексы, скорость, манеру движений — в это юное тело, и вливал не зря. Сейчас, втягиваясь в знакомый ритм, оно освобождалось от оков Божьей воли, от власти родовой крови. Не воин, но учитель встал против Марата, взывая к памяти ученика. Давай, малыш, я знаю, ты можешь... Когда в мальчишеском взгляде угасла ярость, бес остановился. Тин замер напротив — прямо посреди шага, с нелепо вскинутым мечом. — Я... сумел. Голос его дрогнул, еще не веря, не решаясь наполниться радостью. Меч растерянно качнулся и опустился, наконец, вниз. — Да, — твердо ответил Джед. — Я свободен! — звонкий голос, юный, ликующий, разбил напряженную тишину, наполняющую воздух. И стена солдат качнулась вперед, делая первый шаг вперед — Верховный ушел, оставив людям невыполненное дело. — В лес! — бросил бес уже двигаясь к деревьям по другую сторону залитой кровью поляны. Да, Тин, теперь ты свободен. Мы оба свободны, и нам совсем незачем снова вступать в бой с целой армией. Ни к чему нам это... Давай, Хранительница. Лес рванулся навстречу, послушно ложась под ноги Скользящему и его ученику.