Славный город Верн

Таверна старого Папаши Бьона, та, что в переулке возле площади Свободы, никогда не жаловалась на отсутствие посетителей. В любое время дня и позднего вечера — до самой третьей стражи, когда Папашина дочка, красавица Брина, весело напевая, убирала главный зал, из которого наконец-то уходили последние завсегдатаи. Что больше привлекало народ в таверну — темное ли гдальское пиво, что исправно завозили в заведение Папаши каждый четный день, жареные ли ребрышки, приготовленные по семейному рецепту, унаследованному Папашей от отца вместе с таверной, или прелести юной Брины, которая улыбалась так, что только Веселые Братья умудрялись сохранять на лицах печаль, положенную им по уставу их сурового Ордена, — этого не знал никто. Но каждый уважающий себя вернец хоть раз да бывал в этом радушном заведении. Сейчас в главном зале таверны было пусто, как в желудке нищего, прикорнувшего возле обители Доступных Сестер, разве что в дальнем от стойки углу заседали трое офицеров в форме ландвера, глотая знаменитое темное пиво — пузыристое, с шапкой упругой пены, с привкусом карамели, — с такими мрачными лицами, словно по их душу вот-вот должны были прийти все некроманты Чуриха с самой Нижней Мамой заодно. Последнее не сильно грешило против истины — и должны были, вот-вот, на днях. Правда, не за ними, а за всем городом, и не из Чуриха, а из соседней сатрапии, на границе с которой и стоял развеселый город Верн, за неприступность и мощь своих стен прозванный цитаделью. Что всколыхнуло мирную и сонную обычно сатрапию, последний раз воевавшую с Реттийским королевством лет так три сотни с хвостиком назад, чем молодой монарх, Эдвард Второй, сумел разозлить старого сатрапа Болеяна Отчаянного, этого в славном городе Верне не знал никто. Слухи, конечно, ходили, разные слухи... кто говорил, что барон Волегуд, посланный Эдвардом Вторым на ежегодные чествования соседского властителя, повел себя крайне неучтиво, отказавшись принять участие в традиционных плясках на горячих углях. Кто рассказывал, что юный наследник сатрапии удрал от сурового нрава своего отца да прямиком в столицу Реттии, где был благосклонно обласкан королем Эдвардом, чье содействие беглецу Болеян Отчаянный расценил как прямое оскорбление своей персоны. Кто говорил, что действующий лейб-малефактор короля Эдварда сглазил весь двор сатрапа на Вороний Грай. Правда, зачем это могло понадобиться почтенному Серафиму Нексусу — не к ночи он будь помянут — старцу рассудительному и умудренному жизненным опытом, сплетники ответить затруднялись. В общем, причина конфликта неизвестна, как сказал мэр Верна, выступая перед своими согражданами с балкона ратуши. Доподлинно известно было одно: войска сатрапии надвигались на границу с Реттией, точнехонько под стены города-цитадели, и пути им оставалось не более пяти дней — об этом сообщили королевские гонцы сегодняшним утром. Быть беде, сказала городская пифия, привычно не уточняя конкретных дат и цифр, — когда та беда грядет и скольких золотых монет будет стоить казне славного города, — и командир городского гарнизона объявил готовность ко всеобщей эвакуации, «в связи с экстренными обстоятельствами», значит. Жители Верна, славного не только своими стенами, но и долгой историей военных сражений, что много раз брали неприступную цитадель в кольцо, выслушали сообщение мэра спокойно. Эвакуироваться, конечно, никто не собирался — что там войска Болеяна Отчаянного, когда полсотни лет назад о стены Верна обломал зубы даже великий некромант Мертеус Невросский вместе со всей своей армией мертвяков. Куда уж тут мирной и сонной сатрапии, какая там вожжа под хвост ни попала старому Болеяну. Бежать из родного города никто не собирался, но и сидеть, сложа руки, было не в характере вернцев. Так что сейчас, в разгар весеннего дня, достославные горожане дружно закупались солью, спичками и крупами — мало ли, осады ведь бывают и долгие, а самые молодые и ушлые стройными рядами шли в пункты вербовки временных отрядов ландвера — принять участие в заварухе, если повезет. Когда еще такой шанс представится. Именно поэтому в знаменитой таверне Папаши Бьона было непривычно для этого времени тихо и пусто. Папашу, только что закончившего пересчет бочек с живительными напитками, припасенных в винном погребе, — хватит ли на случай долгой осады, не останутся ли посетители без горячительного, навлекая позор на почтенные седины владельца заведения, — этот факт не сильно расстраивал. Знал старый и опытный наследник семьи потомственных вернских корчмарей — вечером, когда благовоспитанные жители Верна закончат со своими нелегкими трудами и возжелают горячительных напитков и общения, дневное запустение окупится сторицей. Знал, а потому добродушно улыбался веселой, как обычно, Брине — работай, мол, да к этим гостям не суйся особо, похоже, разговоры у них серьезные, о делах важных, многотрудных, незачем отвлекать. О чем уж говорили офицеры ландвера, сидя с траурным видом за пивом и ребрышками, так и осталось тайной, вот только под конец, уже высыпая на стойку перед Папашей звонкие медные монеты, один из них, невысокий и темноволосый, сказал товарищам, явно продолжая разговор: — А командира вы их видели? Капитанчика этого, — в голосе досточтимого офицера холодным ветром сквозило искреннее презрение, — сам мелкий, мне едва по плечо, тощий, как сушеная вобла, и косы рыжие зачем-то заплел, щеголь столичный. — Не по уставу это, — утробным басом вставил второй ландвер, человек пожилой и внушительный своей телесной мощью. — Да разве этим столичным устав писан, — отмахнулся его товарищ. — Как он сражаться-то будет? — А мне не это интересно, — сухо заметил третий офицер, высокий и тощий, с явными следами благородного происхождения в правильных чертах смуглого лица. — Как он нами командовать будет, скажите мне? — Чушь это все, — еще мрачнее прежнего заключил первый. — Я лично эту столичную штучку слушаться не намерен, мы ему не королевские войска, мы — вернский ландвер, у нас и гордость есть. И командир у меня один, как господин майор скажет, так и будет. А капитанчик этот пусть катится со своим отрядом на все четыре стороны. На этом все три офицера дружно кивнули — в одно слитное движение, чувствовалась суровая выучка майора Шпеера, — и не менее дружно вышли из таверны, оставив Папашу Бьона в полном недоумении по поводу того, что это за столичная штучка могла привести бравых вояк в такое мрачное расположение духа. Недоумевал Папаша недолго — чего зря время тратить и голову себе ерундой забивать, через пару часов, с первыми вечерними сумерками, в таверну подтянутся завсегдатаи, а там и порасспрашивать народ можно будет. Приняв это мудрое решение, Папаша Бьон отправился на кухню проверять, как там окорок, ведь его таверна славилась не ребрышками едиными, а всеобщая эвакуация — вовсе не причина ронять марку семейного заведения. Капитан королевской гвардии Рудольф Штернблад был мрачен. Внешне это не проявлялось ни в чем — не в манере капитана Рудольфа было выставлять свои мысли и настроение напоказ, тем более, во время несения службы. А служба ему в этот раз выпала та еще, давно король не радовал командира своей личной охраны такими пакостными поручениями. Мало Рудольфу было известия о том, что войска сатрапии, возглавляемые юным бароном Клянгелем, приближаются к границе Реттии быстрее, чем докладывали лазутчики. Мало ему было сообщения от начальника магической разведки, что войско барона накрывает облако нестандартных эманаций явно негативной природы — что там выдумали в этой сатрапии, забери ее демоны прямо на нижние уровни геены? И куда смотрел совет королевских магов, отвечающий за безопасность Реттийских границ?.. Мало было того, что гордые вернцы — чем думало население старой цитадели, Рудольф даже понять не пытался — отказались эвакуироваться, предпочтя остаться дома за стенами, «готовыми к сражению», как сообщил капитану Штернбладу командир городского ландвера. Штатских, пытающихся принять участие в военных делах, Рудольф Штернблад не любил особо. Ибо был человеком конкретного дела и организованного действия, и на что во время настоящего сражения может быть похожа толпа новобранцев, только вчера взявшихся за оружие, представлял отлично. Так вот, мало, мало было капитану Штернбладу всех этих напастей, к ним прибавилась и новая: прямо сейчас мэр города Верна, господин фон Брельт, сидя в удобном кресле за широким, из полированного красного дерева, столом в своем кабинете в ратуше, отказывался объявить военное положение. — Вы поймите, я не вижу достаточных поводов, — в голосе господина фон Брельта звучало явное снисхождение к суетливости прибывшего офицера. И действительно, ну что такого серьезного случилось? Ну, осада… так сколько тех осад Верн пережил за свою историю, вспомните, господин хороший. Вспомните и устыдитесь своей торопливости и взбудораженности. — Я уж сделал все, что мог в данной ситуации, — продолжал мэр все так же степенно, и голос его лился ровным, прохладным ручейком. — И хочу напомнить, что милостью короля Альберта Мудрого Верну были дарованы особые вольности и право самостоятельного решения вопросов, связанных с безопасностью этого участка границы. Рудольф Штернблад с трудом удержался, чтобы не сказать в ответ какую-нибудь язвительную дерзость, из тех, что заставляли замолкнуть даже самых отпетых столичных чинуш. Все-таки королевский капитанский патент обязывал блюсти честь и сохранять лицо, а указ Альберта Мудрого действительно имел место быть, лет так триста назад, когда доблестные вернцы защитили границу от нападения полчищ кочующих дикарей с севера, положив в сражениях больше половины жителей города. Насколько мудр был король Альберт, и чем он руководствовался, делая городу-цитадели такие уступки, капитан Рудольф не знал, все-таки он был человеком дела, а не теоретиком из столичного штаба. Но зато Штернблад понимал другое: его совсем не устроит победа в осаде ценой жизни половины жителей города. Неправильная это будет победа, и вряд ли его величество Эдуард Второй будет доволен таким результатом. Но увы, сделать сейчас что-либо с уверенным в неприступности стен своего города мэром капитан Штернблад не мог, во всяком случае, официально. — Я понял ваши доводы, — кивок Рудольфа был учтив и вежлив, насколько позволяли въедливость и природная склочность характера, — я постараюсь действовать, основываясь на ваших решениях. А теперь разрешите откланяться. Господин фон Брельт, досточтимый житель и глава старого города Верна, благосклонно кивнул в ответ на эти слова. На лице его явно читалось: «ах, молодость!», но капитану Штернбладу было некогда вглядываться в физиономию вернского мэра. Поклонившись еще раз, Рудольф покинул кабинет, миновал встрепанного, суетливого даже на вид, помощника мэра, и вышел из ратуши. Путь капитана Штернблада теперь мог лежать только в одном направлении — на территорию местного ландвера. Ибо как любил иногда говорить боевой маг трона Просперо Кольраун: не всякий закон стоит слушать. Сам боевой маг отлично умел забывать о правилах в экстренных ситуациях, эту особенность Рудольф больше прочих ценил в своем старом приятеле. Действительно, если не вышло официально, надо попробовать другим путем, благо, командир местного ландвера, майор Шпеер, при первом знакомстве произвел на капитана Рудольфа впечатление человека, вполне способного пойти на крайние меры в случае необходимости. В том, что эта самая необходимость уже наступила, капитан Рудольф не сомневался — с самого прибытия в славный город Верн, с того момента, когда дипломированный маг из разведки его отряда растерянно развел руками, не в силах идентифицировать природу заклятий, примененных колдунами наступающего войска. С этого самого момента внутреннее чутье, еще ни разу не подводившее капитана, сделало стойку, как хорошая охотничья собака на выводок диких гусей, толкая Рудольфа Штернблада на самые решительные действия. Просперо бы сюда, он бы во всем этом разобрался, мелькнула в голове стремительно шагающего по проспекту капитана мысль, мелькнула, чтобы тут же исчезнуть — старый приятель Просперо Кольраун прямо сейчас зачищал от вольных инферналов гробницы Северских захоронений, так некстати расположенных неподалеку от кратчайшего торгового пути, соединяющего Реттию с Вест-Индской империей. Просперо сейчас было явно не до проблем с какой-то захолустной сатрапией, которым даже король Эдуард не придал слишком большого значения, решив, что отряда королевской гвардии будет достаточно. Рудольф Штерблад очень надеялся, что это действительно будет так. Майор Шпеер, седой дородный мужчина с тяжелой уверенной поступью и ухватками старого вояки, отнесся к просьбе прибывшего из столицы капитана гораздо благосклоннее, чем мэр, — видимо, сам понимал, насколько неясна и противоречива ситуация, а может, его тоже грызло старое, выпестованное сотнями сражений и драк, чутье. — Вот только помочь я вам, сударь, ничем особо не могу, — голос майора звучал мягко, почти виновато, насколько может быть мягок и виноват грудной командный бас. — Можем, конечно, негласно предупредить жителей, только я их знаю — они же упрямее нашего мэра, все равно не послушают. Это Верн, сударь, город-цитадель, и наши жители с молоком матери впитывают гордость за подвиги своих отцов и дедов. — Звучит, конечно, хорошо, — капитан Штернблад все-таки позволил толике яда просочиться в свой тон, понимал, что с этим старым человеком, похожим на боевой, зазубренный от долгих сражений, палаш, можно не церемониться особо. — Вот только что мы будем делать с женщинами и детьми, если враг применит атакующие заклинания проникающего типа? Или если в наступающем войске есть маги-драконоборцы, умеющие пользоваться древней магией? — Стены Верна защищены сильнейшими заклинаниями, — майор Шпеер позволил себе добродушно усмехнуться в роскошные седые усы, способные заставить любого вольного казака удавиться от зависти. — Вам ли не знать, ведь вы же изучали спецификацию наших защитных сооружений. — Изучал, — кивнул Штернблад согласно. Действительно, стены Верна были крепки не только кладкой, зачарованной когда-то на усиление еще волхвами, но и сетью охранных и сигнальных заклятий, покрывавшей весь периметр. Поддерживал сеть орден магов-защитников, пятьсот лет назад зарегистрированный в официальном реестре, как навечно приписанный к Вернской цитадели. — Но даже мои обсерваторы не могут определить точную природу грозящей нам магической атаки. — Ну, если даже ваши маги не могут, то это уже дело, достойное королевского совета, сударь. — Я подал экстренный запрос, — сообщил Рудольф, — к сожалению, пока у них нет свободных специалистов для дела подобной приоритетности. Кроме запроса Рудольф Штернблад связался еще и со старым знакомым из столичных магов, по чистому стечению обстоятельств служившим в королевском малефактуме. На результат этой, совершенно неофициальной, конечно же, беседы капитан возлагал гораздо больше надежд, чем на неторопливую бюрократию столичного совета магов. Глава королевского малефактума, Серафим Нексус, всегда умел оценивать степень грозящей реттийскому престолу опасности и принимать все необходимые меры вовремя. Вот только извещать капитана Штернблада о своих намерениях этот почтенный старец явно не собирался. — Совсем они там жиром заплыли в своих столицах, — возмутился майор Шпеер и тут же сконфузился, спохватившись: — Простите, сударь, я не вас имел в виду. Капитан Штернблад только кивнул — обижаться на подобные пустяки было бы верхом человеческой глупости. — Нам придется организовать защиту крепости своими силами, — подытожил командир ландвера, убедившись, что гость действительно не счел его необдуманную реплику оскорблением. — Ваш отряд и мои ребята могут выстоять против любой угрозы, я в этом уверен. — Я бы хотел провести инструктаж для ваших бойцов, объявите срочный сбор. С новобранцами я побеседую позже. — Сию минуту, сударь, — рокотнул майор Шпеер в свои роскошные усы цвета перца с солью, соль в этой смеси явно преобладала. — Подождите здесь, вас позовут. И вышел вон — уверенно печатая шаг. Оставшись один, капитан Рудольф позволил себе выругаться вслух. Нижняя мама забери дикие нравы славного города Верна, в котором даже самые достойные мужи вырастают воспитанными на гордости и чести своих отцов и никак не способными трезво взглянуть на ситуацию. К ночи, после устроенного майором Шпеером общего смотра, капитана Рудольфа, позволившего себе вздремнуть четверть часа в отведенных ему покоях офицерской казармы, нашел странный человек. Он скользнул в окно неслышной тенью, беззвучно пересек комнату, легко ступая по скрипучему паркету так, что ни одна плитка не издала предательского звука, и уже почти дошел до оттоманки, на которой изволил почивать безмятежно спящий капитан королевской гвардии, когда этот самый спящий вдруг исчез, чтобы возникнуть как раз возле правого бока незваного посетителя. Глаза Рудольфа Штренблада, не соизволившего при этом даже дотронуться до рукояти своей шпаги, смотрели на гостя спокойно и безобидно, однако безо всякого намека на сонливость. — Доброго утречка, — весело поздоровался незнакомец, послушно замирая на месте. — А ведь не врали про вашу реакцию, и правда — быстрый, как змея… — Как вас зовут? — поинтересовался капитан, решив, как и гость, опустить лишние формальности. — Имя мое ни о чем вам не скажет, сударь, — ехидно протянул незнакомец. Был он ничем не примечателен, обычный человечек в потертом дорожном камзоле с широким хлястиком по прошлогодней моде, и голос у него был подстать — сотни таких голосов можно услышать на улицах любого из городов славного королевства Реттия. — Мне поручено передать вам привет от вашего старого знакомого, человека преклонных лет и вредного характера, ежедневно напрягающего свои скромные силы на службе во благо государства. Штернблад кивнул и отступил от гостя на пару шагов — скорее в знак вежливости, ведь преодолеть это расстояние он мог мгновенно. — Я вас внимательно слушаю, сударь. — Сатрап использует в своей армии одержимых, — сообщил незваный гость совсем другим тоном, деловитым и собранным. — Первый отряд достигнет стен цитадели на рассвете, это авангард. Они сильно вырвались вперед, основная армия сатрапии прибудет сюда через три дня. Наш общий знакомый сообщает, что сумеет к тому времени организовать подкрепление, в том числе и магическое. Ваша задача — продержаться эти три дня, капитан Штернблад. — Это неофициальная информация? — Сатрапия все еще не объявила о начале военных действий против Реттии, — снова усмехнулся безымянный гость. Штерблад кивнул: ситуация была хуже некуда. Король Эдуард Второй не имел никакой возможности первым объявить войну скромной южной сатрапии, ведь семь лет назад Болеян Отчаянный подписал договор о вступлении в союз независимых государств, давно косившихся на Реттийское королевство и ожидавших только повода. — Так что, сударь, армии не будет, — казалось, гостя неимоверно забавляет этот факт. — И не ждите. Разве что Дикий эскадрон случится рядом, у них, говорят, как раз учения… но и они доберутся до Верна не раньше, чем через пару дней. Однако наш общий знакомый просил передать вам, что он искренне верит в силы капитана королевской гвардии Рудольфа Штернблада. — Благодарю за доверие, — улыбнулся капитан. — Можете передать это нашему общему знакомому. — Всенепременно, сударь, всенепременно, — расплылся в улыбке так и не представившийся гость. — А теперь позвольте откланяться, — и совершенно буднично, с достоинством самого почтеннейшего из граждан, вышел за дверь. Что ж, Серафим Нексус, скромный старец на службе престолу, сумел оправдать свою нажитую годами репутацию. А капитану Штернбладу теперь предстояло оправдать свою. Первые отряды одержимых появились под стенами вернской цитадели на рассвете, когда утренний туман белесой пеленой закрывал и возделанные поля, и прямую, как стрела лучшего из королевских лучников, ленту дороги. Шар-обсервер послушно преобразовал черную размытую полосу, появившуюся на горизонте, в отдельные фигуры — странные, скособоченные, двигающиеся стремительным, стелющимся шагом, каким может бежать какая-нибудь ласка или хорек, но никак не человек, будь он хоть трижды воином. Капитан Штернблад тоже умел двигаться так, или почти так, но умение это стоило ему двадцати лет обучения у отшельников Гаджамада, научить такому целую армию, да еще и так, чтобы лазутчики соседнего королевства не заметили и не подняли тревогу, было попросту невозможно. — И впрямь одержимые, — заключил Рудольф Штернблад, рассматривая хищные фигуры, несущиеся в шаре-обсервере. — Для начала отправим на стены магов. — Мы готовы, — сухо кивнул высокий, похожий на жука-богомола старик, одетый в просторный плащ, какие носят странствующие монахи. Старик был главой Вернского ордена магов-защитников, в чьих рядах состояло без малого полторы сотни человек, готовых отдать жизнь за родной город. Вот только готовность эта не отменяла общей проблемы всех магов — ограниченных запасов маны. Только маги высшей степени, получившие диплом королевского совета, могли в одиночку сдержать отряды наступающей регулярной армии — а войско сатрапии было как раз таким отрядом, несмотря на всю странность своего внешнего вида. «Маг не всемогущ, — как говаривал Просперо Кольраун, — мажет, а не может». И сейчас все присутствующие в зале заседаний штаба ландвера отлично понимали — маги ордена станут лишь пробным камнем, и слава небесам, если от этого камня будет какой-то существенный толк. — Арбалетчики уже ждут на стенах, — сообщил майор Шпеер, — стрелы заговорены, арбалеты сглажены на прицельную точность, все как положено… — Ваша задача — сдерживать их на расстоянии так долго, как это возможно, — напомнил капитан Штернблад. — Как только они пробьются к стенам, мой отряд пойдет в атаку. — Я еще раз настаиваю на том, что это самоубийство, сударь, — возразил майор, сердито дергая себя за ус. — Отряд из бойцов ландвера… — Будет только мешать, — невозмутимо перебил его Штернблад. — Я вам уже говорил, оставьте своих бойцов в резерве. Не волнуйтесь, я не настолько скромен, чтобы отказаться от вашей помощи, когда она мне действительно понадобится. — Вы безумец, сударь, — печально вздохнул майор. — Скажете мне это, когда осада закончится, — тряхнул головой Рудольф Штернблад. Пора — толкало его внутренне чутье. Пора — показывал шар-обсервер. Пора — нашептывала интуиция. Пора! — нетерпеливо переступали на площади перед воротами взнузданные лошади его отряда. До начала настоящего действия оставалось совсем немного. Маги ордена защитников совершили почти невозможное — они продержались до вечера, непрерывно поливая озверевших от ярости одержимых боевыми композит-заклятиями. Пожалуй, даже Просперо признал бы, что этот орден может собой гордится, думал Рудольф, наблюдая за сражением в крохотном шаре, спроецированном прямо на площадь их отрядным магом. Впрочем, будь Просперо здесь, все было бы гораздо веселее. Снаружи за стеной градом летели арбалетные болты, зачарованные на стрельбу без промаха, и земля натужно вздрагивала, принимая удары волшебников, как вздрагивает помост на площади, когда борец-тяжеловес кидает на доски свои гири, которыми жонглировал на потеху публике. К вечеру, когда первый багрянец разбавил ясное золото весеннего солнца, отрядный маг, настороженно вслушивавшийся в эфирные выси, взмахнул рукой, подавая сигнал готовности — маги ордена защитников почти достигли своего предела. Мы сможем восстановиться за ночь, сказал глава ордена перед тем, как уйти на стены. Вы только дайте нам одну ночь. Сейчас, после целого дня сражения, когда никто — ни один житель славного города Верна — не погиб, Рудольф Штернблад был готов сделать все, чтобы дать им эту ночь. А «все» по меркам капитана Штернблада значило почти невозможное по меркам остальных людей. Отрядный маг выпрямился и свистнул — пронзительно, как свистят тугрийские наездники, выводя свои табуны в степь, и капитан Штернблад вскочил, наконец, в седло, привычно опередив бойцов своего отряда. Ворота цитадели скрипнули и медленно отворились. Вблизи одержимые выглядели еще гаже, чем в шаре-обсервере. Нет, конечно, им далеко было до беспричинной отвратности истинных инферналов, от которой у живых людей кровь стынет в жилах и подленький страх пробирается в нутро, заставляя дрожать коленки, но все-таки что-то совершенно не человеческое и даже не звериное чудилось в этих искореженных, стремительных фигурах. — Вперед! — скомандовал капитан Штернблад, направляя своего скакуна прямо в середину темных фигур. Общепринятое «Во славу Реттии!» Рудольф привычно опустил, слишком не любил напрасные высокие слова. Стальной нагрудник жеребца разрезал толпу одержимых, как нож масло — точнее, сами они расступились, словно заманивая, заводя глубже, стремясь окружить… но капитан Штернблад был быстрее. Шпага его — далманская сталь, тройной заговор на Разящую десницу, наложен самолично боевым магом трона, Просперо Кольрауном, — мелькнула в воздухе юркой рыбешкой, начиная свой стремительный танец, смертельный для всех, кто попадал под его власть. Справа, слева, сзади, снова справа… чуть сдать назад, где поручик гвардии Листьев остервенело отбивался от оскаленных пастей, цепких, как когти, рук и широких палашей, которыми были вооружены одержимые. Всего лишь немного назад — пара тактов боевого танца, в ритм ровно стучащему сердцу — достаточно, чтобы черная масса, окружавшая доблестного поручика, — парень-сирота, в королевскую гвардию пробился своим талантом, исполнителен, хоть и упрям, — распалась на отдельные тела… мертвые уже тела, опадающие на землю. Поручик Листьев что-то прокричал в благодарность, но Рудольфу некогда было отвечать — он танцевал. Все великие отшельники острова Гаджамада, в совершенстве познавшие науку по уничтожению подобных себе, а также не совсем подобных или очень даже чуждых, могли бы гордиться в этой схватке своим учеником. Даже сейчас, вертясь стремительным вихрем среди разлетающихся в стороны врагов, капитан Рудольф умудрялся выглядеть безобидным — глаза наблюдателей, смотревших на сражение со стен славного города Верна, просто отказывались связывать воедино легкие движения тонкой, почти хрупкой фигуры, и разрушения, остающиеся за ее спиной. Когда отряд гвардейцев начал сдавать, Рудольф Штернблад, человек действия и холодного рассудка, не прекращая ни на мгновение свой танец, скомандовал отступление и прикрывал своих людей до тех пор, пока они не скрылись за вратами цитадели. Словно повинуясь тому же сигналу, одержимые отхлынули от стен, оттянулись назад, к редкому лесу, едва видимому на горизонте. Черные трупы усеивали плацдарм перед вратами в славный город Верн как рассыпанное на землю гнилое зерно. И молчали стоявшие на стенах люди, готовые отдать за родной город свои жизни, но отнюдь не привычные платить за его безопасность чужими. В таверне папаши Бьона было людно — досточтимые вернцы собрались здесь, чтобы залить тревогу внезапно наступивших военных дней тягучим темным пивом и закусить неожиданное беспокойство зажаристыми хрусткими ребрышками. Улыбчивая и румяная красавица Брина сновала меж столов, разнося кружки, тарелки и целые подносы и приветливо кивая в ответ на окрики завсегдатаев. Гомон и шум заполняли зал, и только в дальнем углу, за небольшим столиком, отделенным от общего помещения плетеной ширмой, сидели трое мужчин в форме ландвера, непривычно угрюмые и тихие, и сосредоточенные лица их никак не вязались с оживлением остальных посетителей. — Ты видел их капитана, да? — спросил один, невысокий и темноволосый, отпив пива. Неправильно отпив, не от души, а словно по обязанности. Товарищи его, не потрудившиеся даже притронуться к своим кружкам, молча кивнули одним слитным движением, явно выдававшим тяжелую руку майора Шпеера. — Они же все в крови были, с головы до ног, гвардейцы эти, — с каким-то отчаянным блеском в глазах продолжал темноволосый, — а этот, капитан их, чистенький, словно и не он только что с тварями рубился. — А славно рубился, — прогудел утробно второй офицер, преклонных уже лет, мощный, как и положено настоящему вояке. — Капитан Штернблад отлично владеет мечом, — поддержал его третий, высокий и худой, с аристократическими чертами лица. — Отлично — это слабо сказано, я такого никогда не видел, — поправил темноволосый. — Человек на такое неспособен, я вам говорю. Эта штучка столичная непроста, явно непроста. Может, заклятье какое на нем, а может, демоны ему помогают… — Он своих ребят до последнего защищал, — неожиданно прервал товарища пожилой, — я знаю, я был на стене. И ты был. — И я был, — кивнул темноволосый. — И я вам скажу — не могут люди такое делать! — А на гвардейцах этих ни одной серьезной раны не было, — продолжал пожилой, словно не слыша. — Я же говорю — демон! — Говорят, капитан Штерблад прошел обучение у самих сподвижников «Ясного Пути», что живут на острове Гаджамаде, — сухо заметил третий. — Они и не на такое способны. — Кто говорит? — вскинулся темноволосый. — Я разговаривал с одним из его гвардейцев, перед тем, как отправиться сюда. — Да они скажут, слушай больше! Говорю же вам — демон он, как есть демон. Станут они в этом признаваться! Темноволосый торжествующе хмыкнул и обвел приятелей взглядом: мол, ну что, есть еще желание возражать? — Знаешь, — сказал пожилой, поднимаясь из-за стола, — мне все равно, демон он или нет. Я завтра иду к майору проситься вместе с ними наружу. — Никогда не одобрял твоего сумасбродства, — усмехнулся аристократ, тоже вставая, — но тут, пожалуй, поддержу. В конце концов, некрасиво выходит — наш город, а сражаются за него столичные гвардейцы. — Вы что, совсем? Нижняя Мама разум попутала? — в светлых глазах темноволосого светилось ясное, незамутненное недоумение. — Ведь мы же с вами решили, что никогда этой столичной штучке подчиняться не станем. Ведь у нас же гордость… — Нечем нам пока гордиться, — качнул головой пожилой. — Завтра вечером, если получится, и поговорим о гордости. Вот прямо тут, в этой таверне. А сейчас пойду я. И решительно шагнул к выходу, аккуратно обогнув тонкую плетенку ширмы, чтобы не снести невзначай могучим плечом. — Да и мне, пожалуй, пора, — улыбнулся аристократ. — Ночью в наряд на стену идти. — Эй, подожди, — вскинулся со стула темноволосый, — вы меня тут оставите? Мы же договорились вместе! И к этому вашему капитану я завтра тоже пойду! — Так он же демон, — улыбнулся его товарищ, шагая сквозь переполненный зал к стойке, чтобы расплатиться. Людская толпа кипела вокруг, искрилась подступающим хмельным весельем. — И плевать! А только если вы собрались на рожон лезть, я вас одних не оставлю, даже пусть и под командование демона идти придется. У стойки их уже ждал пожилой, считал монеты, выкладывая их на затертое касаниями множества рук дерево. — Я так и знал, что пойдем вместе, — улыбнулся он, убирая кошель, и разворачиваясь к выходу. Пробегающая мимо Брина добродушно махнула всем троим рукой: уходят уже досточтимые господа, а жаль, жаль, но ничего, приходите завтра, а мы всегда здесь и всегда рады, и пиво, и ребрышки, и я улыбнусь… Тихий стук аккуратно прикрытой входной двери растворился в общем гаме. На столе за ширмой остались три кружки пива — две нетронутых, с осевшей уже пеной, расплывшейся на темной поверхности мутными хлопьями, и одна наполовину пустая, да тарелка с недоеденными ребрышками — одна на всех. Ни Брина, ни папаша Бьон не видали больше эту троицу никогда.