Когда упадёт небо

      Чонгуку восемнадцать. Чонгук в выпускном классе.       Чонгук альфа. И он ненавидит это.       Он ненавидит чувствовать отвратительный, горький запах грейпфрута. Ненавидит то, что пахнет так от него самого. Ненавидит то, что сделать с этим ничего не может. Ненавидит улавливать тонкий цветочный аромат от проходящих мимо хрупких омег. Ненавидит, потому что завидует, желает всем сердцем пахнуть также. Желает, чтобы его считали достойным его пары.

***

      — Чонгук? — хриплый голос прозвучал оглушающе громко в тишине, — эй, детка?       Наверное, Тэхёну не стоило возвращаться домой раньше обычного. Возможно, нужно было предупредить, потому что Чонгук, явно не ожидавший этого, подавился всхлипом и покрепче зажал рот ладонями, стараясь не проронить и звука.       — В чем дело, кроха? — Он знает, всегда.       Тэхён взрослее и опытнее. Тэхён острее чувствует сгустившийся родной аромат, застеливший квартиру пеленой горечи. И он явно понимает, в чем дело. Это происходит не первый раз и это до боли в сердце разочаровывает. Тэхён раздражён, не из-за поведения своей пары, вовсе нет. Злится, потому что ему почти сорок, он сидит в удобном кресле и распоряжается жизнями неугодных ему и его власти людей, но единственное важное уберечь не в состоянии.       Мужчина кулаки сжимает так сильно, что мышцы тянуть начинает, скрипит зубами и в миг расслабляется. Сбрасывает тяжёлое пальто с плеч прямо на пол, за ним отправляются и ботинки. Неудобный костюм стесняет движение, что раздражает ещё больше, хочется дёрнуть полы рубашки и сбросить её как ненужный груз. Он ступает осторожно, старается не нарушить хрупкую тишину, крадётся, словно вор, в собственном доме. Толкает незапертую дверь и замирает.       Тэхёну почти сорок, но увиденное заставляет его впасть в ступор, потому что Чонгук, лежащий в гнезде из его, Тэхёна, вещей, поражает. Он делает шаг вперёд, желает поскорее добраться до тёплого, уязвимого, и такого родного тела, успокоить и убаюкать, но короткое рычание останавливает. Чонгук сам не понимает, скалится только и выпускает больше феромонов, пытается надавить на альфу, отпугнуть от своего гнезда, но поражённый зарывается носом в подушку, давая старшему альфе возможность наконец приблизиться к рыдающему мальчику.       Тэхён не тревожит гнездо, лишь присаживается на пол рядом с кроватью, аккурат напротив чонгукова лица, пытается выловить хоть одну положительную эмоцию, но только губы поджимает и тянется вперёд, стирая с пухлой щеки слезу.       — Со мной что-то не так, да? — Чон глазками хлопает невинно и от альфы отворачивается. — Я ведь не такой. Я вот гнезда строю, как омега, вечно реву и люблю альфу, — Тэхён хмурится на тихий шёпот, а глаза вспыхивают огоньком боли, — почему я просто не могу любить тебя, какая, черт возьми, разница, какого мы пола, почему они постоянно говорят, что я неправильный?       Чонгук замолкает, снова начиная всхлипывать, и плотнее кутается в тэхёнов халат, глубже вдыхая запах. Его тело понемногу расслабляется, чувствуя на себе успокаивающее давление феромона. Чон всегда приходил в восторг от аромата старшего. Он был сладким, слишком приторным для альфы. Тэхён пах спелым виноградом.       — Можно мне в твоё гнездо? — Спрашивает, не смеет потревожить то, что так пытался защитить его мальчик без позволения. Ждёт смиренно и выдыхает, когда видит неуверенный кивок.       Избавиться от лишней одежды — дело тридцати секунд. Забраться на кровать и притянуть к себе Чонгука — пяти. Тэхён успокаивающе поглаживает его по обнажённой коже живота, отодвигая махровую ткань халата в сторону, чтобы не мешала.       — Ты должен рассказать мне, что случилось, малыш, — Ким зарывается носом в шею мальчишки и слегка прикусывает, оставляя ещё больше своего запаха на молодом теле.       — Мои учителя и одноклассники, они говорят, что я неправильный, что я твоя подстилка и ведусь на деньги, — пытается отстраниться, но его только крепче к горячей груди притягивают, — а я не такой, правда, я не обманываю тебя, честно, ты только не бросай меня, — горячие слезы стекают по подбородку и шее, неприятно стягивая кожу.       — Тише, тише, кроха, я не брошу тебя, — ещё больше феромонов выпускает и с удовольствием втягивает смешавшиеся ароматы, — ты такой прекрасный, малыш, такое хорошее гнездышко построил, мне в нём очень уютно, — Чонгук рокочет утробно в ответ на похвалу и ластится к нежным рукам, — они дураки, Гуки, они ничего не знают и не узнают. Я люблю тебя, это главное, а чужие слова не важны.       Чонгук верит, конечно, а как иначе, его альфа ему никогда не врёт. Альфа о нём заботится и нежит в своих объятиях каждую свободную минуту. Альфа не смеётся из-за того, что он ведёт себя как омега, наоборот, хвалит и благодарно целует подставленное горло.       Чон любит обнажать шею перед Тэхёном, любит показывать то, насколько доверяет ему. Ким урчит от этого и покрывает тонкую кожу невесомыми поцелуями, пуская по телу толпы мурашек. Гук изворачивается в его руках, закидывает на мощные бёдра ногу и жмётся ближе, облюбовывая языком запаховую железу. Вылизывает, прикусывает ненавязчиво и носом трётся о смуглое плечо.       — Альфа, — хрипит возбуждено и за поцелуем тянется, рот раскрывая и впуская вертлявый язык Тэхёна.       Чонгук стонет, опрокидывая мужчину на спину и наваливается сверху, теснее прижимаясь, тянется ручками везде, где только может достать и трогает, трогает, трогает. Губами шевелит, пытаясь поспевать за пылким альфой, весь контроль ему передавая. Чон беспрекословно подчиняется, отдаёт себя в бережные руки и, наконец, расслабляется.       — Альфа, — губы разъединяются с громким чмоком.       — Ммм, — Тэхён приглаживает волосы на голове младшего и щурится, внимательно разглядывая любимое лицо.       — Хочу твою метку, — выпаливает, пока голос от страха и стыда не подвёл, и жмурится так сильно, что даже ресничек не видно.       Тонкие пальчики путаются в волосах, дыхание сбивается. То ли от страха, то ли от того, как осторожно чужие руки гладят поясницу, скользя то вверх, то вниз к ягодицам, крепко их сжимая и разводя в стороны, подушечками пальцев потирая сжавшиеся колечко мышц.       — Кроха, — Тэхён выдыхает. Глаза застилает всепоглощающая нежность, отодвигая возбуждения на второй план, — ну же, открой свои прелестные глазки, дай мне полюбоваться, — нежный голос расслабляет, даёт ощущение правильности происходящего, — я так сильно люблю тебя, малыш.       Поцелуями покрывает подбородок, спускаясь к шее, мажет языком по железе, выбивая из мальчишки стон. Вылизывает, прихватывая губами кожу, но клыки глубоко внутрь не погружает.       — Я люблю тебя, крошка. Всегда буду любить, даже если небо упадёт на землю. — Длинные пальцы массируют шею младшего альфы, — но ты ещё слишком молод для метки. Давай повременим с этим, совсем немного, хорошо?       Взгляд Чонгука меняется на раздраженный, совсем немного обиженный, но до безобразия решительный. Он склоняется к чужой шее так быстро, что на секунду темнеет в глазах, и вспарывает зубами кожу, аккурат в выбранном месте, прокусывая железу и не оставляя старшему выбора. Смотрит так, будто бы мороженое украл, стыдливо, но без капли раскаяния, а после, когда Тэхён переживает первую волну потрясения и тянется рукой к свежей метке, перекатывается на спину и пинком отодвигает альфу к краю кровати, скидывая его на пол.       — Я хочу твою метку, Ким Тэхён, и я не пущу тебя в гнездо, пока ты её мне не поставишь.       — Крошка, — обречённый вой, кажется, слышала даже охрана за дверью.