Затишье перед бурей

— Что у тебя там, деточка, на бедре? Синяк? — спросила старая женщина, чье имя Цири так и не узнала. Ее сердце остановилось. Цири знала обычаи Скеллиге. Знала, что в бани заходят обнаженными, чтобы показать, что все равны. Знала, что Астрид и ее мать увидят татуировку. Знала, что они могут спросить об этом. Но, несмотря на это, она никак не ожидала этот вопрос. — Это? Нет… татуировка. — И правда… — Астрид наклонилась вперед, рассматривая рисунок. — Красная роза… Она что-то значит? Что-то? Эта роза значит все. Это Мистле, это сны о ней, это их и только их счастье, пусть и перекошенное-переломанное. Но это лишь воспоминания. — Это память о близком человеке, — Цири горько улыбнулась. А перед глазами качаются короткие светлые волосы, шевелятся губы, которые так и норовят растянуться в дерзкую улыбку, и звучит перезвон драгоценностей. — Я прямо так и вижу… Ты обещала сердце прекрасному юноше… Он дал тебе красную розу и ушел в набег, но его поглотило жестокое море. Слова Астрид эхом звучали в ушах Цири. Прекрасному, но не юноше… Мистле осталась позади, не поверив словам Хотспорна, как и остальные Крысы. Прожурчала в Ревности свою последнюю песнь Свиристелька, закричала в душе Соколушка... Мистле поглотило жестокое море… из крови, костного мозга, соли и уксуса. Ее остекленевшие рыбьи глаза уже который год снятся Цири в кошмарах. Она вымученно улыбнулась и чуть опустила голову, скрывая под распущенными волосами слезящиеся глаза. В горле ком, говорить сложно, но Цири выдавила почти обычным голосом: — Почти, Астрид. Почти.