Весенний сон

      Среди вещей покойного мастера Цинь Хуайчжана Вэнь Кэсин нашел курильницу для благовоний и письмо.       Нашел не просто так: Чэнлин, почтительное дитя и хороший ученик, пригласил наставников (точнее, попросил) разобраться в горах хлама, что он нашел в «тайной комнате».       На самом деле, конечно, это был всего лишь повод вытащить их с А-Сюем с горы Чанмин. Если год с лишним сидеть вообще без людей, то рано или поздно заговоришь со снежными львами.       Пока они путешествовали, Чжоу Цзышу пытался отшучиваться, но Вэнь Кэсин ясно видел: радость его сердца, та ещё ядовитая змея, переживает и пытается заболтать не то его, не то себя.       — Мне тоже было шестнадцать, лао Вэнь. И в те годы меня не волновало ничего, кроме учебы. Результат ты знаешь.       Вэнь Кэсин страдальчески закатил глаза. Даже находясь на полном дне, Чжоу Цзышу с себя требовал больше, чем с других.       — Тебе было шестнадцать. И ты был сопляком. Но слушай, твоей вины ровно половина, даже меньше!       — Половина. Это не оправдание.       — Я тебя сейчас стукну или придушу!       — Ну, попробуй, лао Вэнь. Пощады не жди.       — Боюсь-боюсь!       Драка вышла хорошей. Под конец Вэнь Кэсин уронил Чжоу Цзышу в заросли прибрежного камыша, стребовал поцелуй (это было горячо), потянулся к поясу… и получил по лбу.       — Ой.       — Не в общественном месте.       — Злюка. Здесь только ты и я!       — Вэнь Кэсин, — уши Чжоу Цзышу покраснели, — сейчас день, и здесь мокро! И что значит «никого нет»? Если ты забыл про пиявок, то они не забудут про тебя!       Вэнь Кэсин захохотал, чем распугал сидящих на гнездах птиц.       — Ваше высочество, да вы стыдливы и целомудренны, как барышня из хорошей семьи. А ведь я неоднократно воровал твою добро…       Ожидаемо, Вэнь Кэсина пнули и помогли подняться.       Обсохнув, они продолжили путь, и Вэнь Кэсин вновь принялся рассуждать о том, какова доля вины Чжоу Цзышу на самом деле. А поскольку он и раньше не умел держать язык за зубами в таких вещах, что ещё хуже, не собирался учиться, то радость его сердца (все ещё самая ядовитая змея в этой части Да Цинь) слушала его умозаключения и страшно страдала.       — Ты несёшь вздор! Это не укладывается в законы!       — Ну и зачем нужны законы, когда есть здравый смысл? Послушай, А-Сюй, этот пирог надо делить на три части. И да, твоя вина там есть, но…       Треть, только треть пирога — надо отдать самому Чжоу Цзышу, треть — его внезапно умершим наставникам, которые не научили подопечного показывать зубы и играть не по правилам, треть — хитрым лисах Цзянху, решившим, что глупый хороший мальчик будет таскать им золото из храмовой сокровищницы, а раз так, раз он такой наивный, то почему бы не откусить кусок, ведь так поступают все достойные люди, блюдущие свои интересы?       То-то удивились эти господа, когда вместо хорошего мальчишки и первого ученика Цинь Хуайчжана по их души пожаловала зубастая и натасканная на людей псина, у которой из святого и неприкосновенного осталась только бледная моль на троне, следование ритуалам и государственность. Ещё удивительнее было то, что бледная моль не начала через несколько лет, по обычаю всех правителей, ревновать двоюродного брата к их общей даме…       — Лао Вэнь! Прекрати хлестать уксус! Это другое!       — Может, и другое, но некий Чжоу после того, как вышел в отставку, походил не на душегуба, у которого все было, а на жену кровопийцы, что отрубила себе руку, лишь бы сбежать.       — Вэнь Кэсин!       — Не смотри на меня так! С тобой дурно обращались, а я что, должен молчать?!       — Лао Вэнь!       Путь до Четырех Сезонов прошел в весёлых препирательствах. Когда они наконец дошли, оказалось, что опасения Чжоу Цзышу напрасны: несмотря на юность, Чэнлин отлично справлялся.       — Не беспокойтесь, шифу. Меня считают дураком и простаком, — тут Чэнлин улыбнулся так, что Вэнь Кэсину на миг стало жаль тех, кто полезет к этому ребенку, — но я подружился с судьей, законником и помощником главы земельной палаты. А они очень умные люди и подумывают, где бы учить младших сыновей…       — Молодец, — скупо похвалил ученика Чжоу Цзышу. — Но держи ухо востро. Особенно с законником.       — Я так и сделаю, учитель. Учитель… — Чэнлин вдруг удушливо покраснел, — младшие ученики во время уборки нашли книжки весеннего дворца…       — Так выкини! Кому нужен этот хлам?       — И вещи предыдущих хозяев. Учитель, я… я не могу. Это же чужие вещи. Не мои. У вас на них больше прав. Да и у дяди Вэня тоже.       И посмотрел, поганец, щенячьими глазками! Эй, это любимый прием Вэнь Кэсина, никто не имеет на него права! Ладно, ладно, у Чэнлина неплохо получалось, пусть пользуется в виде исключения.       Чжоу Цзышу ничего не сказал, а пошел в дальний павильон разбираться. Вэнь Кэсин отправился за ним.       Весенние книжки показались ему очень скучными: заурядная чешуя о том, как красавица соблазнила учёного, да и рисовка вышла невыразительная, но вот некоторые артефакты, например, шкатулка с ядами, компас зла… и курильница!       Курильница в виде странного зверя с телом медведя, слоновьим хоботом, хвостом быка и тигриными лапами была прямо очень хороша. За этой вещью чувствовались века истории.       Кроме того, в коробке из-под неё Вэнь Кэсин нашел письмо, написанное четким, хотя и небрежным почерком.       «Здравствуй, дорогой брат Цинь!       Сердечно поздравляем тебя с женитьбой и желаем долгих лет процветания, любви и счастья.       К сожалению, мы не сможем приехать на твою свадьбу. Один старый перечник — мой свёкор, ты его знаешь, — заболел, все время ноет и требует внимания, как не всякий шестилетка. Однако совсем оставить тебя без подарка мы не можем.       Прими же в дар от нас обоих курильницу для благовоний. Это славная и во всех отношениях достойная вещь, она навевает чудесные сны и позволяет узнать, что у человека, с которым ты делишь сон, на сердце. О твоей невесте говорят как о девушке в высшей степени достойной, добродетельной и скромной, но послушай моего совета: самые большие демоны-затейники скрываются в душах людей сдержанных и образцово воспитанных. Помню, когда мы только поженились, мне приходилось приложить немало усилий, чтобы вытащить из своего сдержанного и благовоспитанного супруга (ох уж эта беда со строгим воспитанием) то, что он от меня действительно хочет. Так вот, без помощи старушки мы бы долго ходили вокруг да около. Самое важное, брат Цинь, если ты все же решишь использовать эту в высшей степени полезную вещь, сказать жене, что все ее желания законны, на все она имеет право, а ты точно не станешь осуждать ее за весеннюю грёзу. Имей в виду, у барышень могут быть желания, которые покажутся тебе странными. В этом случае прояви такт и помни, что чаще всего за ними стоит очень большая усталость от обязанностей и долга. Ни в коем случае не пытайся претворить их в жизнь, не то твоя жена откусит тебе не только ту голову, в которую люди обычно едят.       Желаю вам счастливой семейной жизни.       Дева Би сирота, как и ты, а значит, ни у неё, ни у тебя не будет тёщи и свекрови. Любите друг друга и ни в чем себе не отказывайте.       На сём замолкаю и отправляюсь мешать лекарства одному старому козлу»…       Нижний угол письма с подписью был оборван. Вэнь Кэсин так и не узнал, кто же написал Цинь Хуайчжану это несколько вольное письмо, но от затеи использовать курильницу пришел в восторг, тем более, от неё не исходило враждебности или зла.       Не то что Вэнь Кэсин жаловался на А-Сюя, хоть тот предупредил о том, что при рождении боги выписали ему три ведра лягушачьей крови.       — Пф! — только и сказал оскорбленный до глубины души Вэнь Кэсин. — Это у тебя не было меня. И лягушачьи лапки я тебе ещё не готовил!       Чжоу Цзышу в ужасе от него отшатнулся:       — Изыди!       — Зря. Они невероятно вкусные! Особенно если прежде вывалять их в рисовой муке!       Шутливая потасовка между ними плавно перетекла на ложе, где Вэнь Кэсин сделал все, чтобы доказать некоторым: да, ему нравятся лягушки. Да, именно таким, а ещё вот таким способом.       — Какой же ты негодяй, — прошептал он на ухо залюбленному А-Сюю, — подлец и мерзавец! Ужасный, ужасный злодей.       Чжоу Цзышу выгнул бровь, но ухо, то самое нежное ухо с тонкой кожей, отчаянно покраснело, выдав хозяина с головой.       — Сам такой.       Вэнь Кэсин обнял его и промолчал, иначе бы они пошли на четвертый круг, а спать после ночных трудов и отжиманий хотелось отчаянно.       Жаловаться Вэнь Кэсину точно не приходило в голову, наоборот, ему нравилось доказывать Чжоу Цзышу, что отставной Хозяин Долины Призраков точно лучше нездоровой любви к отечеству и некой бледной немочи, но…       Проклятое но. Проклятая неизвестность, то есть необходимость вытягивать из некой лягушки ее желания чуть ли не щипцами. Девочки и мальчики, посмотрите на дядю Чжоу и не делайте так никогда! А ещё лучше, если вас всё же занесет на тайную службу, заведите себе хотя бы доверчивые уши, которым плевать на слова «сяо», «прилично» и «подобает».       Так что Вэнь Кэсин недолго думал и, оглядев курильницу со всех сторон, притащил ее в спальню к Чжоу Цзышу.       Не может быть, чтобы у А-Сюя не было тайных желаний, и не может быть, чтобы среди них не водилось чего-нибудь этакого.       Так что курильницу Вэнь Кэсин и его внутренняя сорока присвоили себе с удовольствием. Вместе же они откопали благовоние для спокойного сна, вместе пошли воплощать такой коварный план, и вместе же предвкушали.       Чэнлин — воспитанное дитя, приличное дитя — выделил им разные комнаты, но со смежной стенкой. «Чтобы наставника и дядю Вэня не беспокоили», — сказал этот ребенок до крайности смущённо.       Только ради него Вэнь Кэсин выждал целых две палочки для благовоний после отбоя и бесшумно скользнул в соседнюю комнату.       А-Сюй уже разделся и полудремал.       Само собой, он сразу же принялся изображать собаку пограничника, стоило Вэнь Кэсину поставить курильницу рядом с постелью.       — Лао Вэнь, это что?       — Как что, — Вэнь Кэсин сделал самые невинные глаза на свете, — рядовая курильница для благовоний! Даже без этой твоей «Пьянящей мечты!»       — И где подвох?       — Чжоу Цзышу! Где твоя совесть! Я, между прочим, забочусь о тебе!       — Заботишься?       — Да, забочусь! В последние дни ты спишь плохо, ворочаешься, а вчера вообще спихнул меня с кровати!       Чжоу Цзышу принял самый виноватый вид и обнял Вэнь Кэсина.       — Прости пожалуйста. Последние несколько дней мне снится отборная дрянь, но я не помню, какая.       — Вот и выспишься. Как человек, а не прах из погребальной урны. Что ты на меня так смотришь? Я нашел эту курильницу в вещах твоего учителя. Разве он стал бы держать дома что-то плохое и вредное? Особенно если в доме толпа любопытных недорослей?       — Не стал бы, — Чжоу Цзышу улыбнулся так, что сердце Вэнь Кэсина пропустило удар. — Спасибо, что заботишься, лао Вэнь. Залезай под одеяло и давай спать.       Вэнь Кэсин зажёг лотос с сандалом и скользнул под одеяло. Показалось, или прежде чем он заснул, глаза курильницы вспыхнули голубоватым светом?       Вэнь Кэсин осознал, что стоит посреди прохода, ведущего к покоям, где полагалось жить хозяину усадьбы. Стены были украшены очень скромными новогодними украшениями, которые вешают в хороших домах после двухгодичного траура по хозяину или хозяйке. Видно было, что этот дом знавал лучшие времена, но зато за окнами… за окнами в свете полной луны сливы цвели так буйно, что уже почти полыхали, а высокая белая лунища и вовсе не способствовала ясности мыслей.       Стойте… если это два года после смерти прежнего хозяина, то А-Сюй ещё не успел уехать и тем с концами испортить себе жизнь! А если так…       Вэнь Кэсин заторопился. Он превосходно видел в темноте и довольно быстро нашел нужную комнату, открыл дверь и… замер.       Спал Чжоу Цзышу божественно. Нет, он и во взрослом возрасте делал это хорошо, но в юности это была смерть всему живому. Как на него не вешалась толпа по уши влюбленных девиц и известной склонности господ?       Вэнь Кэсин подошёл ближе.       Честно сказать, он чувствовал себя вором, наблюдающим за купанием красавицы. Вот только красавицы, даже самые утонченные, никогда не волновали его, но… сочетание нежности и твердости черт, когда не вполне понятно, кто перед тобой: либо слишком изящный юноша, либо его суровая старшая сестра с кнутом и тумаками в сторону того, кто посмеет не то что сорвать, а косо посмотреть на цветочек, вот это его заводило. В этот миг он почти пожалел бледную моль, то есть покойное величество, и честно сказал себе, что на его месте не устоял бы. Ну как устоять, когда у двоюродного брата, приехавшего из дикого, очень дикого Цзянху брови как крылья чайки, ресницы такие, что можно продавать и ещё останется, и губы! Губы, конечно, умоляли о поцелуе.       Хорошо, что Чжоу Цзышу никогда не распускал при царственном братце волос, потому тогда бы его точно затащили на должность благородной супруги. Ладно, его почти и так… ой… да что же жарко так!       Чтобы отвлечься, Вэнь Кэсин представил, что чувствовали даже не придворные, глядя на это прекрасное чудовище, в конце концов, эти пташки были хорошо выдрессированы, а обычные вояки, на которых вдруг откуда не возьмись сваливалась министерская проверка или подозрения в измене. По итогам, они, конечно, умирали, но их ждала прекрасная смерть.       Крайне неуступчивая, не знающая жалости и милосердия смерть, которая даже мягкосердечному благодетелю Вэню сказала, что не одарит его благосклонностью. Да, но такая… такая! А ворочаться-то зачем?       Вэнь Кэсин сел на край постели.       Точно в этот миг Чжоу Цзышу открыл глаза.       — Ты кто? — спросил он низким со сна голосом, в котором не слышалось и тени враждебности, но зато хватало любопытства.       Вэнь Кэсин наклонился к нежному уху.       — Как кто? Небесная фея, что прилетает к тоскующим без любви юношам.       — А что, бывают феи-мужчины?       — А что, мужчины спят только под ивами? Есть и радости южного ветра, знаешь ли…       Юный А-Сюй снисходительно закатил глаза:       — Они ко мне не относятся. Ты ошибся, лети дальше. К тому, кому это действительно нужно.       До чего восхитительная незамутненность! Вэнь Кэсин пришел в совершеннейший восторг:       — А ты пробовал?       И не дожидаясь ответа, прильнул к тонким и нежным губам. Чжоу Цзышу принялся отбиваться:       — Ты! Бесстыдник! Ты слово «нет» вообще понимаешь? Или на небесах все феи такие наглые?!       Какие мы скромные и неискушенные, прелесть же что такое!       Вэнь Кэсин уронил Чжоу Цзышу на кровать, левой рукой прижав его руки к постели, и правой скользнув за вырез ночных одежд и ниже. Пусть господин сопротивлялся, но некий полузатвердевший предатель в штанах выдал его, что называется, с головой.       Впрочем, неудивительно. В этом возрасте у Вэнь Кэсина вставало вообще от всего. А румянец, румянец какой! Ай да курильница!       Вэнь Кэсин сильнее прижал Чжоу Цзышу к кровати и бесцеремонно развязал ленты на штанах. Пальцами он провел по такой знакомой, твердой и горячей плоти, которая от его прикосновений сделалась ещё больше.       О, так кого-то заводит лёгкое принуждение? Мог бы и сказать, а не молчать, как слишком приличный. Можно подумать, ему бы отказали!       Вэнь Кэсин вновь поцеловал совсем не сопротивляющегося Чжоу Цзышу.       — «Нет» — это на самом деле «да», моя красавица? Или ты стесняешься попросить, а ведь тебе так одино…       Удар в челюсть был такой, что у Вэнь Кэсина полыхнули перед глазами молнии.       В полнейшем недоумении он скатился с кровати и тут же получил удар под ребра столь сильный, что не сразу смог дышать, а затем ещё один, и ещё. Чжоу Цзышу превосходно дрался ногами даже в восемнадцать лет.       — Ну ты и скотина!       Вэнь Кэсин так удивился, что не мог ни шевелиться, ни сопротивляться, очередной удар вышиб воздух из его лёгких, а во рту появился мерзейший железистый привкус. Его свалило приступом знакомой болезни. Этого хватило Чжоу Цзышу, чтобы остановиться, посмотреть совершенно дикими глазами, поднять его с пола и возмущённо спросить:       — Ты что, ещё и доходяга?       Завязать ленты на штанах Чжоу Цзышу не успел, и в прорехе янский корень висел, как сморщившийся финик. Этого хватило Вэнь Кэсину, чтобы начать по-дурацки хохотать:       — Гуева курильница…       — …Какая ещё курильница? — грозно спросил Чжоу Цзышу. — Вэнь Кэсин, ты опять?!       Просыпаться было мучительно, ребра болели невыносимо. Вдобавок, Чжоу Цзышу, когда Вэнь Кэсин рассказал все про курильницу, сначала его едва не придушил, а затем и вовсе выставил из своей спальни. Без курильницы.       Утром с Вэнь Кэсином даже не поздоровались, и, неслыханная наглость, даже не съели его извинительную курицу в травах и остром соусе. Да что там говорить, это было за гранью добра и зла! А на сладости вовсе не посмотрели.       — Злюка вы, глава Чжоу! Уйду я от вас!       Чжоу Цзышу прошел мимо Вэнь Кэсина с закаменевшей спиной. Ночью он ушёл неведомо куда, не оставив даже записки. Вэнь Кэсин отправился его искать… но никого не нашел.       Кажется, на него всерьез обиделись!       Эй, он всего лишь пошутил! У него и в мыслях не было сотворить что-то против воли Чжоу Цзышу. Да это же смешно, да самому Вэнь Кэсину в соплячьи пятнадцать приходилось отбиваться от желающих трахнуть симпатичного мальчика. От него отстали после трёх обезображенных трупов и угрозы впредь разрезать тех, кто протянет к нему лапы, живьём, но… но это же была игра! Игра, гуй побери, а не насилие! Да что за удовольствие трахать человека, который тебя ненавидит, хочет убить и боится? Да ну, всегда найдется толпа желающих… ладно, не толпа, а человек пять!       Чжоу Цзышу вернулся лишь следующим вечером.       — Нам надо поговорить, — сказал он таким тоном, что Вэнь Кэсин приготовился к тому, что радость его сердца — все ещё самая ядовитая змея в Да Цинь — пошлет его на гору Чанмин есть снег. Ах да, они же и так.       Ладно, включаем запасной план «щенячьи глаза», он всегда отлично работал и не давал сбоев.       Чжоу Цзышу чуть не заморозил его взглядом и сел на кровать.       — Лао Вэнь, если ты хотел весело провести время, то тебе следовало просто сказать мне, что ты хочешь.       — Ты ещё скажи написать списком! — бросил Вэнь Кэсин до крайности задето. Да сама мысль о возне с бумагами навевала тоску!       — А отчего нет? Есть вещи, которые меня или тебя порадуют, есть те, над которыми я скорее подумаю, а есть такие, которые не стану делать даже для тебя. Никаких игр в изнасилование. Все остальное обсуждаемо.       Чжоу Цзышу говорил так холодно и сухо, что Вэнь Кэсин сразу понял: здесь порылась собака. И не одна.       Зато до него, кажется, дошло, почему кое-чья хризантема… так, не думай об этом… отчего Чжоу Цзышу, красивый, между прочим, мужчина, в свои почти тридцать лет спал совсем один.       Ужасно. Просто ужасно.       — А-Сюй, — он сел рядом и заговорил очень ласково, — я умоляю о прощении. Я повел себя как…       — Как юнец, ударенный янским корнем по лбу!       — Попрошу! Мои честь и достоинство не столь выдающиеся! А-Сюй, прекрати меня смешить!       — Жил-был мальчик. Сам виноват.       — И любил он ужасную вредину, — убедившись, что на него больше не сердятся, Вэнь Кэсин стек на колени перед Чжоу Цзышу. — Если в твоей жизни случилось подобное, то ты, конечно….       Все благие намерения Вэнь Кэсина, все его человеколюбие и сострадание разбились о громкий, вызывающий, неприличный, переходящий в хрюканье смех.       — Лао Вэнь, я что, похож на жертву насилия?       Вэнь Кэсин чуть не ответил: «Да», но вовремя понял, что в этом случае он одной игрой на флейте не отделается и полгода будет спать один. Совсем один.       — Нет.       — А на насильника?       Вэнь Кэсин вспомнил все слухи о том, что глава Тяньчуан крайне изобретателен и жесток в пытках, и порой тащил на дыбу даже подростков, которым иногда ломали спины и уносили едва живыми, со стекающим по ногам собственным дерьмом, но… но изнасилование было в его ведомстве под строжайшим запретом.       Соблазнение с последующим отравлением и укорачиванием на голову дело, конечно, совсем, совсем иное. Здесь хоть одной из сторон полагалось если не удовольствие, то наградные и хотя бы хорошее вино.       Так что Вэнь Кэсин ответил кокетливо.       — Я тебя ещё до такого не доводил.       — И не доведешь. Лао Вэнь, однажды в юности… мне довелось подобное увидеть.       — И?       — Не понравилось.       Вэнь Кэсина точно ударили по голове кузнечным молотом. Не думая о последствиях, он схватил Чжоу Цзышу за руки и выпалил:       — Покажи!       — Что?       — То, что ты видел. Я хочу понять… и не хочу бить тебя по больным местам.       Должен же быть и от проклятой курильницы прок!       Чжоу Цзышу мрачно на него посмотрел и, не сказав ни слова, взял с полки благовония и зажёг их в брюхе курильницы.       Под потолок тут же потекли струйки дыма.       В сон они оба провалились мгновенно.       Нестерпимо, до рези в глазах жарило солнце, от духоты шумело в ушах. Вэнь Кэсин не сразу разглядел изящного юношу, что вел под узды вороного коня. Вороной прядал ушами и фыркал. Ему явно не хотелось идти с хозяином по здешней духоте, да ещё в конюшню при казарме.       Юный Чжоу Цзышу остановился и обратился к коню так строго, что Вэнь Кэсин чуть не растекся умиленной лужицей:       — Будешь выступать и козлить — обойдешься без скребка и морковки!       Вместо внятного ответа конь попытался зажевать хозяйские волосы. Ну а на что они ещё годились?       — Это тебе не солома!       Чжоу Цзышу, тебе лишь бы кого-нибудь воспитывать! Но как хорош, как хорош. Хорошо, что в шестнадцать лет Вэнь Кэсин был ещё мальчиком на побегушках и не видел вот этого великолепия! Не то он бы себе все руки стер. Или сочинял бы дурные стишки.       Конь вновь потянулся к хозяйской голове.       — Да отстань же ты от меня!       Впрочем, веселье закончилось, когда Чжоу Цзышу увидел офицера, идущего со слишком блаженным, да что там, до неприличия довольным жизнью видом.       Он развязно улыбнулся юному Чжоу Цзышу. Тот на сальные намеки внимания не обратил и с холодной учтивостью спросил:       — Офицер Чжу выиграл в кости? Могу ли я поздравить его с победой?       — Офицер Чжоу мог бы быть менее чопорным со старым приятелем.       — Мы не приятели. Мы сослуживцы.       — Конечно. Но офицеру Чжоу следует быть добрым к человеку, который вышел из той же двери, в которую с таким нетерпением стучитесь вы.       Чжоу Цзышу зло прищурил глаза. Он явно что-то понял про себя.       — Какой ещё двери?       С человека, который так вольно говорил с А-Сюем, мгновенно слетела всякая развязность, в движениях мелькнул испуг.       — Ничего, я лишь неудачно пошутил!       Но Чжоу Цзышу стремительно зашагал к дверям конюшни, не привязав даже своего скакуна.       Вэнь Кэсин обернулся и увидел на совершенно холодном, отрешённом лице взрослого Чжоу Цзышу не выражение, а скорее тень молчаливой ярости, которая неизменно появлялась в минуты, когда он решался идти до конца.       Вэнь Кэсин переплел свои пальцы с его.       — Все так плохо?       — Увидишь.       Наивный. Вэнь Кэсин вырос в Долине Призраков и в детстве насмотрелся на всякое, но… то были последствия, а не само деяние. Вдобавок, никто из призраков не отличался тонкой кожей и, пережив подобное, и мужчины, и женщины застирывали одежду и просто жили дальше.       Пойти по рукам было куда страшнее.       Но юный Чжоу Цзышу рос в непререкаемом уважении к себе, он был молодым господином из знатной семьи и приемным сыном мастера Цинь Хуайчжана, а потому увиденное в деннике ошарашило его до глубины души.       Два офицера во всю приходовали в рот и в задницу красивого юношу в одежде слуги. По худым бёдрам и шее стекала смесь семени, крови и блевотины, лицо превратилось в сплошной синяк. Честно говоря, он походил на животное: ни капли достоинства, юноша мог лишь мычать, но за это его зад и рот таранили в три раза беспощаднее. Ещё двое офицеров не то сторожили, не то ждали своей очереди, но при виде Чжоу Цзышу они расплылись в масляных улыбочках.       Тот стоял не шелохнувшись, с видом холодным и неприступным, точно не веря, что вот такая невообразимая мерзость происходит на его глазах.       — Желаете присоединиться, офицер Чжоу?       Не приходилось сомневаться, что эти двое, Вэнь Кэсин ясно видел по глазам, и Чжоу Цзышу жаждали оприходовать, поиметь и поставить на четвереньки, как этого слугу.       Чжоу Цзышу же говорил очень вежливо, как образцовый внук на дне рождения любимой бабушки.       — Кого это там имеют в два смычка? Кого-то из наших?       — Нет, вы что! Доверенного слугу пленного принца. Так желаете опробовать этот задний дворик?       — Желаю, — все так же спокойно и любезно ответил Чжоу Цзышу, — свернуть тебе шею и выпустить кишки.       Дальнейшее походило на вспышку молнии: миг — и правый офицер хватал воздух перерезанным горлом, а второй с выражением крайнего потрясения пытался запихнуть в брюхо выпавшие кишки.       Занятая слугой парочка офицеров только что не всхрюкивала от удовольствия, как боровы. Ни один из них не оценил упиравшиеся в задницу очень острые лезвия.       Слуга, которого, наконец, прекратили терзать, по-младенчески сжался.       — Господа, оденьтесь. Ты, — обратился к нему Чжоу Цзышу, — тоже.       — Да вы страх потеряли, ваша милость! На его место захотели?! Мы устро…       Взмах меча — и тот, кто имел несчастного в задницу, сделался евнухом и заорал. Кровь хлынула на сено, на землю и дверь денника.       — Ну попробуйте. Я выше по статусу. Вам не понравится. И… здесь стояла моя лошадь.       Второй оказался умнее, но юный Чжоу Цзышу совсем забыл про офицера Чжу, который подкрался со спины, набросил ему на шею уздечку и попытался задушить. Вот именно, попытался.       Чжоу Цзышу все ещё слишком хорошо дрался, отшвырнул противника от себя. Прямо под ноги своему коню, который всхрапнул и наступил точно на хрустнувший череп. Копыто тут же окрасилось серым, конь в недовольстве отступил.       — Да уж, — сказал Вэнь Кэсин, мечтавший провалиться сквозь землю, — это тебе не морковка.       Сказать по правде, его тошнило от отвращения. Взрослый Чжоу Цзышу походил на злобного ястреба, юный сорвал с шеи удавку и швырнул дротик с ядом в спину убегавшему второму насильнику. Надо ли говорить, что он попал?       — К командующему. К его высочеству!       Вроде прошло всего ничего времени, но Вэнь Кэсин по движениям понял: нет больше доверчивого и доброго мальчишки, а есть тот, чьим именем через несколько лет начнут пугать детей.       Чжоу Цзышу шел, чеканя шаг.       Высочеством оказался широкоскулый человек, очень похожий на коронованную немочь. Он выслушал доклад и велел повесить насильника до захода солнца.       — Двоюродный брат, — сказал он Чжоу Цзышу, — мне жаль, что ваши глаза видели эту дрянь, но вы переусердствовали. Уверяю вас, среди солдатни это обычное дело. Эти люди похотливы, как черепахи, и в другое время они трахают свиней или коз. Ваши действия опозорили нашу армию, но что хуже, слугу пленного принца. Вам придется нести ответственность за это. Не вмешивайтесь в следующий раз.       — Слуга принимает приказ, — от этих слов Чжоу Цзышу аж перекосило. — Слуга готов нести ответственность. Но слуга напоминает вашему высочеству, что ваш брат и его люди в плену. С ними могут поступить также.       — Двоюродный брат, не говорите глупостей. Никто не посмеет делать такое с сыном правителя. Что до слуг — они заменяемы. Примите мой совет: не тратьте время на неудачников, которые стали не нужны своей стране. Выучите этот урок!       — Донесение! Срочное донесение!       Из вражеского стана прибыл гонец, который привез в мешке отрубленную голову и руки принца и двух человек из его свиты. Весь штаб ахнул, не веря, что такое можно сотворить. Высочество затопал ногами, требуя расчленить наживую вражеского принца и его слугу, но… слуга уже бросился на меч, а принца и след простыл.       — Бесчестные ублюдки! Чжоу Цзышу, это ты во всем виноват! За что только братец И тебя любит?!       — Да. Я виноват.       Картинка задрожала и сменилась.       Повзрослевший и раздавшийся в плечах Чжоу Цзышу шел по коридорам тюрьмы. Охрана отдавала ему честь и смотрела с ненавистью и страхом вслед. Наконец, он остановился у камеры в самом дальнем углу.       Здесь было невыносимо жарко: снизу располагалась пекарня. В камере на тощем тюфяке с безучастным видом сидел человек со свалявшимися волосами — то самое очередное высочество.       — Ваше высочество, этот Чжоу пришёл проводить вас в дорогу.       — Дражайший брат так жаждет меня убить?       — Государь не оценил заговора и попытки переворота.       Человек со свалявшимися волосами вскочил и в ярости выпалил:       — Теперь это так называется! Ты, крыса, плохо кончишь! Ты…. Ты вынудил меня на мятеж! Ты… это все ты!       — Конечно, — от бесстрастной улыбки Чжоу Цзышу Вэнь Кэсину сделалось жутко, — но ваше высочество сами выбрали свою судьбу. Вашему высочеству не следовало подталкиваться.       — Мерзавец! Ты сдохнешь в мучениях!       Чжоу Цзышу посмотрел на своего двоюродного брата мертвыми глазами:       — Ваше высочество прав. Но торжества справедливости в отношении меня ваше высочество точно не увидит. Умрите с достоинством. Это просил передать его величество.       — Вы две змеи! А ведь я хорошо относился к тебе! Но ты, Чжоу Цзышу, бесчестный ты негодяй! Почему?! Ответь мне, почему?!       — Личные чувства ничего не значат. Этот слуга всего лишь хорошо выучил ваш урок.       — Это какой же?       — Этот слуга не тратит время на неудачников, которые стали не нужны своей стране. Пейте яд, и ваше тело похоронят во всеми почестями.       Чжоу Цзышу поставил на тюремный столик фарфоровую склянку. Приговоренное высочество скривилось, но выпило содержимое одним махом.       На толстых губах запузырилась кровавая пена.       — Рано или поздно ты ответишь за свои преступления, Чжоу Цзышу! Я желаю одного: чтобы перед смертью тебя хорошенько отымели на глазах твоего господина. И после смерти продолжили. Ты это заслужил.       — Ваше высочество может занять очередь из желающих.       Жизнь покинула грузное тело как-то разом. Чжоу Цзышу жестом отдал приказ охране унести тело, и лишь оставшись один, позволил себе расслабить челюсть, а потом с нежной, пробирающей до костей улыбкой вытащил из кармана длинный и острый гвоздь.       — Не дождетесь, — сказал он и вышел со все той же безупречно ровной спиной.       Никогда прежде Вэнь Кэсин не сбегал с таким удовольствием в явь.       И никогда прежде ему не приходилось иметь дело со столь плохими, да что там, безобразными бывшими любовниками.       Хорошо, с родной государственностью!       — А-Сюй, — сказал он, хоть как-то приведя мысли в порядок, — знаешь, давай-ка и впрямь напишем друг другу по списку.       Им, в конце концов, коротать друг с другом оставшуюся вечность. И получить под ребра вот так второй раз — нет уж, увольте! Может, у драконьих детей так принято выражать любовь и привязанность, и Вэнь Кэсин, конечно, благодетель, но не до такой же степени!       Чжоу Цзышу взял его за руку.       — Лао Вэнь, давай перед тем, как достать эту вещицу, ты будешь меня предупреждать. А то ведь я покажу тебе ненароком допросы с пристрастием, и ты от меня сбежишь.       — Не дождешься. А там что, все настолько плохо?       — Ты во мне сомневаешься? Все ещё хуже. Но вещица занятная. Она могла бы облегчить работу дознава…       Вэнь Кэсин не стал дослушивать и уронил Чжоу Цзышу на кровать:       — Я тебя сейчас возьму! То есть я над тобой гнусно надругаюсь!       — Правда? А поспать, пока ты будешь трудиться, можно?       Вот наглец! И это когда в бедро Вэнь Кэсина упирается… ээээ, весьма ощутимое доказательство чужого желания.       — Спать?! Глава Чжоу, вы меня смертельно оскорбили, подо мной не засыпал никто и никогда!       В ту ночь случилось страшное: не выдержав их пыла, под Вэнь Кэсином и Чжоу Цзышу проломилась кровать.       Поутру спина превратилась в одну сплошную ссадину и болела, как в юности, а Вэнь Кэсин, несмотря на то, что трижды был сверху, остался с ощущением, что поимели здесь его.       «Завтра ещё пойду, — решил он, укладываясь в своей комнате, — и послезавтра тоже».       Подоконник тихо заскрипел под чужим весом.       Курильница в углу комнаты кокетливо сверкала глазами.