Новая жизнь

Что вообще значит свобода? Да что угодно, но точно не тот бред, что навязал США. В России очень часто говорили, насколько запад плох, но вместе с этим плохой становилась Европа. Со стороны это было жалкое зрелище, ведь теперь и Европа потеряла свою историю. Все стали настолько одинаковыми, что народы смешались, народы забылись, а страны отличаются только своей политикой. Теперь все такие же, как Америка. Теперь все, без прошлого, без истории, без языка, без одного народа. Но они этого не понимают, ведь не способны даже увидеть этого. Альберт Холов Викторович. Его старое, почти позабытое имя. Он — тот самый человек, который настолько часто был в тюрьме для несовершеннолетних, что надзиратели стали ему вторыми родителями. Он так жаждет попасть в армию, чтобы опять, как и в детстве скрыться от других. Солдаты ничего не стоят, уж точно не в наши годы. Быть солдатом без страны, перед которой ты готов встать на колени, что может быть прискорбнее? Может, осознание того, что это тебе и нравится? Возвращаться таким образом в то время, когда ты был просто младшим ребенком, до которого никому не было дела, а единственное, что ты мог сделать, это слушаться приказов матери, что даже не замечала тебя? Армия стала тем самым наркотиком, благодаря которому мир вокруг мог бы опять ничего не значить. Ведь теперь ты снова за себя не отвечаешь. Пусть всё будет чёрно-белым, ведь именно к такому привыкли его глаза. Америка хочет всегда быть на вершине, и ему плевать на других?.. Это уже его проблемы. Созданному им миру ты отвратителен? Да ладно, всё мы знаем, каким выродком является США. Стать приёмным отцом Америки, который его создал? Что, простите?.. Великобритания был монстром. Страна, а в некоторой мере и королевство, которую он воплощает собою, была настолько увлечена территориями, что даже не замечала змею, прогретую на груди. США стал копией своего названого отца. Вот только если его отец изначально был сильной страной с большим багажем истории, то Америке пришлось выходить из самой грязи. Но если он изначально был рождён с пятном, так почему бы не сделать так, чтобы и других оно было? Мерзкая идея, которую он всегда мечтал воплотить. Великобритания жесток, безжалостен и коварен. А ещё он боится своего сына. Или сыновей. Любит, поэтому и боится. Жестокий альфа подошёл к хрупкой омежке и сказал ей: «Ты будешь моей!» Ха-ха три раза! Британия — хрупкая омежка, которая боялась незнания. Так невыносимо быть хрупким, когда всю предыдущую жизнь именно ты нагибал, и именно ты правил балом. Он боялся того будущего, где он будет именно с Америкой. Что тогда с ним будет? США проигнорирует его? Воспользуется шансом, чтобы он заплатил за свои поступки? Будет унижать? Или может, он все-таки способен на нечто, подобное любви? О, и если это правда, тогда Америка будет использовать его, как инкубатор, всё-таки он ненавидит лишние расходы. А что будет с Канадой? Может, будет то же самое, что и в том додзинси, где героя заперли в загородном доме на цепи и насиловали каждый день? Интересно, от кого ему досталась это маниакальное расстройство личности, которое мешает любовь с ненавистью, превращая Канаду в нежного, но пытающего до обморока своего избранника существа? Не от самого же Британии, верно?.. От дневника Британии кровь стыла в жилах, но Альберт теперь и есть Великобритания. Он должен смотреть вперёд, даже когда его будут ломать. Прямо как сейчас. — Ах! — его собственный крик пронёсся по комнате, и он почувствовал, как внутри все почти превращается в кровавое месиво, распирая до ноющей невыносимой боли. Над его хрупким телом склонился внушительный силуэт, внешность которого едва можно было разглядеть в полумраке спальни. Он рассматривал Британию, буквально облизывал взглядом. Что-то очень огромное без остановки таранило кишки. Хотя почему «что-то»? Это просто член альфы, одного из самых больших и сильных стран. Конечно, его хуй должен быть соответствующим. — Чёрт, почему это должен был быть именно Австралия?! — злой рык отдавался лёгким эхом в ушах, и голова отказывалась его понимать. Он столько всего сделал. Он столько сил отдал на то, чтобы точно быть страной, которая ни от кого не зависит. Он так старался, хоть и старательно оставаясь при этом в стороне, но как-то сдерживать Америку в рамках. Может, и не ради других, но он старался избавить мир от своих названых сыновей. — Аме, ты ведь знаешь отца. Он всегда хочет сохранить лицо перед другими. Австралия всегда ему подчинялся, поэтому понятно, почему он обратил свое внимание именно на него. — Тц, тогда бы он выбрал тебя, Канада. Ты ведь его любимый пай-мальчик. Канада тоже здесь. Любое сопротивление не имеет смысла, и нужно просто опустить голову. Опустить, как и всегда. Точно также, как и отпускаешь голову перед учителем в школе, даже не догадываясь, что ему на тебя плевать. Точно также, как извиняешься перед теми, кто выше тебя в социальном уровне, даже если он неправ. Точно также, как и всегда. — Ха-ха. Америка, зачем мне ребёнок от тебя? Ты унаследовал самые худшие черты моего рода. А Канада, прости, но я не могу позволить, чтобы мой сын был уродцем в овечьей шкуре, — слова вылетают изо рта сами собой, но он ни капли о них не жалеет. Звонкая пощечина, после которой глаза закрываются от непереносимой боли, в темноте под веками поплыли разноцветные пятна. Лёгкий транс и хриплый крик сквозь сжатые зубы — все, что он может себе позволить. Сколько бы он не перевидал дерьма в жизни, а руку с хуем в заднице ему еще не ломали. Что-то новенькое. Из груди вырвался тихий смех. Он боится их, ему страшно, и именно поэтому он смеётся. — Папа. Мы не глупые и не маленькие. Помнишь, ты сказал Аме, что когда-нибудь он будет настолько силён, что ни одна страна не сможет смотреть ему в глаза? Тогда ты спросил, а что будет потом, ведь сбор денег — это нескончаемый процесс. — Матрас тяжело опустился, когда на кровати оказалось третье тело, а Британия вздрогнул от воспоминаний своих слов, сказанных в порыве жалости. Тогда, впервые увидев Америку и обдумав все его поступки, ему почему-то стало его жалко, — Папа, теперь мы знаем о тебе всё. Ты наш, мы твои. Теперь мы можем ответить, что наша сила была рождена для того, чтобы исполнить твою мечту. Мечту? Открыв глаза и посмотрев на Австралию, Альберт захотел убежать. Больше нету того единственного нормального среди всей их семейки ребенка. Австралия смотрит на него пьяно, с желанием и возбуждением. Поймав слегка напуганный взгляд отца, он слегка дергается и с раздражением смотрит на Америку. — Заканчивай быстрее, я тоже хочу. Хотя… — вернув глаза к отцу, Австралия мило улыбнулся. — Мы вполне поместимся вдвоём. Поместимся? По телу прошлась судорога, руки затряслись, а где-то внутри зародился огромный страх. Когда в глазах появилось отчаянье, а голос собирался выскочить из горла, на рот опустилась большая рука, что вполне уместила бы его голову. — Тогда отец должен позаботиться и обо мне. Отец ведь любит меня больше всех на свете. Грубая большая рука сжала синие волосы и, дернув чужую голову влево, словно игрушку, насадила влажным ртом на твердый большой член. Проходя под небом, член проходил в горло, с нажимом расширяя себе путь. Сильная боль давит под подбородком, обжигая кончик носа и глаза. Тонкие следы слез и соплей текут вниз, пока глаза пустым взглядом сверлят на голый торс белого и красного цвета. Стоило сильным толчкам возобновить свой темп, и тело опять безвольной куклой поднялось над кроватью, чтобы после опять упасть на мокрый матрас. Внутри всё онемело от боли, которая больше не почти чувствовалась. Даже сломанная рука оставалась где-то позади. Внизу какая-то мышца опять растянулась, значит, Австралия вошёл в него. Так замечательно, что тело имеет способность отключатся. Если закрыть глаза, можно остаться только с чувством трёх пары рук, что бесстыдно лапают его, поглаживают во всех интимным местах. Одна большая рука крепко сжимает его волосы, заставляя набирать темп и работать ртом усерднее. Другая нежно гладит шею, иногда сдавливая, перекрывая ненадолго доступ к кислороду, не забывая до боли давить на нижние зубы — «только попробуй укусить». Ещё одна пара рук до боли сжимает его под коленями, разводя ноги шире в стороны, заставляя чувствовать себя шлюхой. Грубые пальцы надавливают на коленные чашечки, словно проверяя, треснут ли они или может, сдвинутся в сторону. И две шершавые большие ладони держат его за бедра, сжимая их до неприятного покалывания. Там точно останутся синяки, что будут еще долго напоминать о себе. Они знают. Они знают, кем являются для него. И он, как один из тех глупых героев исейкана, дал им идею, как они могут дать ему то, чего он хочет. Теперь он уверен, что он мёртв, ведь он в аду. Он имеет вторую жизнь. Жизнь которая имеет две рамки. Одна из них называется жизнь, в которой он успешная страна, а вторая его личная жизнь, это место, которое напоминает, что он мертвец, который должен смириться со всем. Ну, собственно, как всегда. Ничего не меняется. На то, чтобы поменять что-то, у него не остается никаких сил — ни моральных, ни физических. И он не уверен, что хочет что-то менять.