Смотри на меня

Бампер скрипит по асфальту, в утренней суете моя машина привлекает слишком много внимания. Пора завязывать с ночными заездами. Это была игра — ничего необычного, просто богатые мальчишки на дорогих тачках, распугивающие тени ночного города. Но сегодня все пошло не так: Забини не справился с управлением и зацепил меня, и теперь мой Dodge-Charger ScatPack Widebody выглядит так, будто его пропустили через мясорубку. Я звоню отцу, стоя на перекрестке, и со вселенской печалью сообщаю, что не успею на совещание, разумно не вдаваясь в подробности; он думает, что я ушел в загул. Неоновая вывеска автомастерской меня бесит, но, со слов Нотта, это — лучший салон в городе и полная конфиденциальность, мою машину восстановят, и Люциус останется при этом в неведении. Идеально. Он выходит из мастерской, вытирая руки о грязную тряпку, перекинутую через плечо, и я не могу оторвать от него взгляд. Раннее утро, а он уже весь в масле и черт знает в чем еще. Но, вопреки всей моей брезгливости, во рту скапливается слюна, и я поспешно сглатываю ее, пожирая глазами этого Бога во плоти. Хочу. — Привет, сможешь починить? — спрашиваю я, выглядывая в окно. — Проще новую, — сообщает он, обходя машину по кругу. — Мне больно на это смотреть. За что ты ее так? — да какая разница? Просто пожимаю плечами, следя за ним. — Починишь? — Загоняй. Второй ангар, — машина скрипит и воет, мое божество печально вздыхает от этих звуков. Я выхожу из салона и опираюсь на дверь, ожидая вердикта; он морщится, уже вплотную изучая фронт работ, отгоняет меня к капоту, и я запрыгиваю на него, специально со всей возможной развратностью раздвигая ноги, и, чуть прогнувшись в спине, опираюсь на руки, положив их между ног. Я изо всех сил делаю вид, что не замечаю, как его взгляд скользит по моей фигуре. Да, милый, я знаю, что красив, и беззастенчиво буду этим пользоваться. Смотри на меня. Не отрывай взгляд. — Что скажешь? Он удивленно хлопает глазами, и длинные ресницы отбрасывают тени на его лицо, а зеленые глаза сверкают призрачными огнями. — О… Пока детали закажу, пока установлю, еще нужно будет перекрасить. В самом оптимистичном варианте месяц, — он сгребает с лица темные кудри волос и чуть сводит брови. — Придется остальные машины передать Рону и ребятам и заниматься только твоей, — божество опирается бедром о капот, совсем близко от меня, и не может оторвать глаз от моих ключиц и плеча, выскользнувшего из дизайнерски разорванного ворота футболки. Сладковатый запах бензина и мужчины кружит мне голову. — Я заплачу, — склоняю голову и облизываю губы. Мне нравится, как он смотрит. Безотрывно, словно под гипнозом. К черту все. Будь что будет. Я хватаю его за ворот кофты и подтягиваю к себе, он послушно следует этому жесту, а в моей крови после аварии все еще кипит адреналин, и я ничего не боюсь. Мы замираем на расстояние вдоха, его руки ложатся мне на бедра, скользя вверх, под футболку, сжимают талию. Из его горла вырывается тихий рык, от которого у меня по спине пробегает дрожь. — Ты уверен? — что за глупый вопрос? Я прекрасно вижу в его глазах вожделение, он не остановится, поймает и все равно возьмет, даже если я сейчас передумаю. Поздно. — Нет, — наигранно неуверенно говорю я, его руки сжимают сильнее, почти до боли, так сладко и властно. — Здесь нам будет неудобно, предлагаю в машину. Секундой позже я лежу на заднем сиденье, он уже снимает с меня одежду, я не отстаю, раздевая его. Как такое возможно? Мы не знакомы. Как его зовут? Кто он? Откуда? Весь поток моих размышлений одномоментно сносит напор его губ, впивающихся в мои. Таких упоительно сладких, еще несущих на себе привкус утреннего кофе, и я вылизываю их, не стесняясь своих громких стонов; если он не прекратит так меня целовать — я кончу. — Как ты хочешь, детка? — он рвано дышит мне в губы, сидя на слишком узком сиденье так, что мой голый зад лежит на его коленях, и он видит меня всего. Губы моего змея-искусителя растягиваются в развратной улыбке, а грубые мозолистые пальцы скользят между моих ягодиц. — Хотя меня это не волнует, — руки подхватывают меня, оставляя лежать, опираясь на сиденье только лопатками, мои бедра опускаются на его плечи. — У нас нет смазки. Он сдергивает с себя очки, откидывая их куда-то к панели управления, и с пошлым стоном припадает губами к моему входу. Я впервые оказываюсь в таком положении, но это восхитительно, и на миг нахлынувшее смущение отпускает, не успевая разворошить сознание; всхлипываю и стараюсь посильнее прижать его к себе. Я чувствую его усмешку, когда прогибаюсь в спине и стараюсь уцепиться пальцами за ручку двери над своей головой. — Хватит с тебя, малыш, — он опускает меня вниз, на свои бедра. — Может, позже я вылижу тебя до оргазма, — я не успеваю возмутиться потере столь восхитительной ласки и такой наглости, его член начинает аккуратно проталкиваться в меня. — Сегодня я хочу получить удовольствие, а не доставлять его тебе, — я всхлипываю от его слов, но не могу ничего возразить, мои способности к человеческой речи безвозвратно утеряны. Тянусь к его плечам, хочу обнять. — Куда? Положи руки обратно, — он ловит мои кисти и возвращает пальцы на ручку, но я не в состоянии их там держать. — Тебе помочь с руками, малыш? — я могу только кивать и стонать, оказавшись полностью насаженным на его член, и извиваться, стремясь хотя бы так доставить себе наслаждение. Его тело придавливает меня к коже сиденья, а ловкие пальцы что-то делают с моими руками, и я оказываюсь полностью открыт перед ним — мои кисти связаны над головой моей же футболкой. Это полная капитуляция. Он делает пробный толчок, и я захлебываюсь стоном и ловлю мысль, что вряд ли вообще появлюсь сегодня на работе. Этот дьявол меня съест, выпьет до дна, иссушит, а прах потом стряхнет на пол с дорогого сиденья, жалея салон машины. Это читается в его глазах, смотрящих в мою душу, в руках, железной хваткой сжимающих бедра, в раскаленном дыхании, касающемся моих губ, в безжалостных толчках, карающих и возносящих в рай одновременно. Ему плевать на меня, на мое удовольствие, и уж тем более на удобство, он просто берет, ничего не давая взамен, но я все равно схожу с ума, теряясь в безумном ритме и тягучем, как смола, удовольствии. Я кончаю с громким стоном, без возможности прикоснуться к себе, но он, кажется, этого не замечает, продолжая вбиваться в мое тело все с той же сжигающей страстью. И это приносит еще больше удовольствия, мне хочется вырваться из хватки его рук, хочется, чтобы он ни отпускал меня никогда. Не отключайся, детка. Его щетина колет мою щеку, а горячий язык проходит по уху, спускаясь вниз к шее и столь зацепившим его в самом начале ключицам, в которые он со стоном впивается зубами, кончая в меня. — Тебе все равно придется заплатить за ремонт, — хитрый взгляд скользит по моему обнаженному телу. Я затягиваюсь сигаретой, картинно закатывая глаза. — Это был маленький бонус, не более, — он усмехается, я закидываю ногу на его плечо, и божество не может устоять, скользя губами по моему колену. — И я готов простить тебе эти оскорбительные слова в обмен на ужин. — Свидание? Снаружи кто-то ходит, и мы замолкаем, пережидая момент. — Еще рано говорить о таком. В машину заглядывает рыжеволосый мужчина и, дико покраснев, уносится, хлопнув на прощание дверью. — Какое неуважение… — божество хрипло смеется в ответ, и я понимаю, что наваждение не спало и после секса. — Пока просто ужин, все-таки мы еще не знакомы. — Гарри. Гарри Поттер, — его развратные, совершенно не знающие о хороших манерах пальцы мягко проскальзывают в мое тело, заставляя забыть то, что хотел сказать. — Тише, малыш. Мы еще не до конца знакомы. — Драко Малфой, — из последних сил выстанываю я в его наглые губы. — Приятно познакомиться, Драко. Считаю — нужно отпраздновать нашу встречу. А вечером мистер Гарри Поттер ведет меня на свидание. Я приятно удивлен его дорогим костюмом и галантной улыбкой — само очарование, если бы не сверкающие за стеклами очков наглые зеленые глаза и рука, скользящая по моему бедру. — Ты так и не сказал мне, что случилось с твоей машиной, — он пачкает ложку в креме и размазывает его по моим губам. — Мы просто катались. Ночь, город, скорость, — ловлю ложку губами и слизываю с нее остатки взбитых сливок, Поттер сглатывает, следя за моим языком. — Значит, ты один из тех нарушителей спокойствия, которых ловит полиция? Я бы мог тебя сдать. — Сомневаюсь, — тяну я, и его пальцы опускаются на внутреннюю часть моего бедра. — Это опасно, ты знаешь? — из его глаз пропадает звенящее желание, оставляя только холодное внимание. — Это кайф, ты знаешь? — я не намерен сдавать позиции. После того, как отец в порыве ярости убил мать и запретил мне жить, оставив на светлое время суток серое существование калейдоскопа рабочих встреч, только это спасает меня от позорного побега в никуда. — Хочешь убиться? — пальцы сжимают мое колено — не сбежать, а глаза, пристально следящие за каждым вздохом, не позволяют отшутиться, и я впервые в жизни со всей накопленной за эти годы злобой и честностью говорю о причинах опасного увлечения. Поттер молчит, а я ухожу. Дни тянутся как жвачка, всем назло прилипшая к подошве ботинка, я вывожу из гаража Lexus, пусть и до дрожи ненавижу эту машину. Отец рвет и мечет, я прогулял рабочий день, целый день. Блейз спрашивает, жив ли я там. Не знаю. Прокатимся? Нет. Из ада бумажных замков и канцелярских гор я вырываюсь совсем не скоро, только когда Забини говорит, что мы не виделись больше недели, и память услужливо подкидывает мысль о любимой машине и Поттере. — Еще до хрена дел, — сообщает он, виновато поглядывая на меня. — Оставь мне свой номер, я тебе напишу. — И по какому же поводу ты будешь мне писать? — убираю руки в карманы и пытаюсь отойти, но он легко ловит меня, не смущаясь, что может запачкать дорогой костюм, и я, как и в прошлый раз, оказываюсь на капоте, а он проскальзывает между моих ног. — Ну, смотри, — мой пиджак падает на грязный пол. — Я сообщу тебе, как продвигается работа, — галстук летит к пиджаку, — какие детали ко мне уже приехали, и что я уже успел привести в порядок, — пуговицы скачут по ангару, а рубашка соскальзывает с плеч. У меня уже не получается скрыть возбуждение, и руки тянутся снять с него толстовку, но Гарри мне не дает, скидывая ее самостоятельно. — А после я спрошу, где ты планируешь провести ночь, — мой ремень накручивается на его руку, — приеду туда, куда ты мне скажешь, и буду трахать твою прелестную попку до рассвета, — мои брюки и белье летят к остальной одежде. Я сижу абсолютно голый перед ним. — А если я не скажу тебе свой адрес? — мне неловко быть совершенно открытым перед человеком, так бесстыдно пожирающим меня глазами. — Скажешь. И сам попросишь приехать, — он легко сдергивает меня с капота и разворачивает, кладя грудью на машину. — Руки перед собой, попробуешь убрать — свяжу, — его ладонь оглаживает мою спину и спускается вниз, почти невинный жест, а я весь дрожу. Гарри резко выдыхает. — Восхитительный вид… Так как в прошлый раз я мало уделял тебе внимания, — мало? Если это мало, я боюсь большего, — то в этот раз все мое внимание будет отдано тебе, — боже, нет… Да, пожалуйста, да. Я готов сбежать, и позорно всхлипываю. Его рука опускается мне на поясницу, не давая шанса на побег. — Не надо… пожалуйста, — мои руки тянутся вниз, но он их перехватывает и обматывает обычным малярным скотчем от кистей до локтя. — Не переживай — не съем, а вот за гонки накажу, — и на мой голый зад приземляется кончик ремня, я ахаю, но тяжелая рука на пояснице не дает вырваться, а скручивающееся внизу живота напряжение пугает. — Хороший мальчик, лежи смирно. Меня шокирует то послушание, с которым я терплю удары. Он просто меня наказывает, как маленького провинившегося ребенка, смакуя каждый удар, дает время прочувствовать и насладиться больше самим ожиданием, чем ударом, и снова опускает его на мою задницу. Я всхлипываю и пытаюсь за что-нибудь ухватиться пальцами, но те раз за разом соскальзывают, как и мой самоконтроль, и я срываюсь на стоны и еще больше прогибаюсь в спине. — Интересная реакция. Не ожидал, — он проходит холодными пальцами по горячим рубцам, и я почти кончаю только от этой легкой ласки. — Напомни, детка, я ведь обещал вылизать тебя так, чтобы ты кончил? — господи, нет, не надо. Я готов спустить только от этих слов. Пощади! Но голос не слушается, вынуждая кивать, соглашаясь с его словами, и прекратить только в тот момент, когда его пальцы сжимают мои ягодицы, а нежный язык проскальзывает в меня. Я больше не в состоянии воспринимать окружающий мир, только шире расставляю ноги и утыкаюсь лбом в сгиб локтя. Поттер безжалостен, и я не знаю, сколько длится эта наказующая ласка, не способный ни на что, кроме стонов, стою, не соскальзывая на пол только благодаря поддерживающим меня рукам. Гарри — как виски на пустой желудок — ударяет в голову опьяняющей волной, от которой нет спасения, сводит сладкой судорогой все тело и оставляет хмельное послевкусие. Нет, он определенно лучше алкоголя — от него не может быть похмелья. И этот божественный язык… Гарри стонет, с пошлыми звуками вылизывая меня, как мартовский кот, урчит и трется немного колючей щекой о ягодицы, иногда прикусывая нежную кожу. Он не пытается помочь себе руками или трахнуть меня, он доставляет удовольствие мне, безжалостно, не спрашивая разрешения и не давая пощады. Скользит языком внутри, пускает слюну, позволяет ей спускаться по моей промежности так, что в какой-то момент она начинает стекать по моим яйцам и капать вниз. Гарри рычит и пальцами проходит по следам от ремня, и я кончаю от наслаждения, сплетающегося с болью, теряя сознание. — Пятнадцать, — сообщает он, я лежу на заднем сиденье, и у меня дежавю. — Что «пятнадцать»? — искренне туплю, все еще пребывая в посторгазменной неге. — Я приложил тебя ремнем всего-то пятнадцать раз, — «всего-то»? Я думал, что умру. Наверное, он читает это в моих глазах. — Я рассчитывал на двадцать, может, двадцать пять. — Ты ужасен. Как я завтра буду сидеть в офисе? — меня пугает только одна мысль об этом. — Ты справишься. Одевайся, поедем ко мне, — что еще он задумал? — Не смотри на меня так, я просто приготовлю тебе ужин, и у меня есть хорошая мазь от ушибов. Вот же сукин сын. Но я послушно одеваюсь в изрядно перепачканный костюм и везу его. Нам хватает этого ужина и несложного разговора, чтобы оказаться в отношениях, длящихся уже третий месяц. И я действительно в какой-то момент прошу его приехать ко мне, сдаваясь на милость победителя. Мы трахаемся как кролики — дома, у него, у меня, в кино — я оказываюсь с его членом во рту; в театре — безвкусный секс в туалете, в парке аттракционов. Мне в жизни не было так стыдно, как после колеса обозрения, даже когда Гарри знакомил меня с тем рыжим идиотом, что в первый наш раз заглянул в машину, я и то был спокойней. Мы спорим обо всем на свете и ни о чем конкретном, в силу темперамента не уступая пальму первенства, и у меня иногда получается победить, но чаще Поттер просто раскладывает меня на своих коленях, снова обещая выпороть мой зад, зная, что я не могу ему сопротивляться в такие моменты. Блейз еще несколько раз порывается вытащить меня ночью в город, но натыкается на Гарри, и этот вопрос отпадает сам собой, а я оказываюсь наказан и обласкан настолько, что у меня поднимается температура, и Поттер еще долго вымаливает прощение. Эта жизнь кажется совершенно потрясающей и невероятной, в какой-то момент я прихожу к выводу, что так действительно можно жить, а не существовать. У нас остается только одна существенная проблема — Люциус, и мы прячемся… Уже прятались от моего отца как только могли, но вот сейчас, когда я выхожу из ванной, он стоит в нашем коридоре, и Гарри спокойно и уверенно смотрит в его глаза. Мне страшно. — Сын, — Люциус переводит на меня взгляд, и его передергивает. Мы только-только вылезли из постели, и вода вряд ли смыла последствия бурного секса с моей кожи, что уж говорить про Поттера, не пытающегося выглядеть пристойно, в одних только домашних брюках стоя перед моим отцом. — Убери это, нам нужно серьезно поговорить, — бросает он, с отвращением оглядывая Гарри, и во мне просыпается дух бунтарства. — Проходи в зал, — Гарри ждет моих слов, я вижу, что сейчас он согласится с любым моим решением, но после ухода отца… — Гарри, оденься, пожалуйста, — он подбирается, но не перечит, — и выходи к нам. Отец, забыл вас представить, это — Гарри, мы живем вместе, — мне бы сейчас фотоаппарат, выражение лица родителя непередаваемо. — Гарри, это — Люциус. — Приятно познакомиться, — Поттер протягивает руку, но отец пренебрежительно дергает подбородком и садится в мое кресло, показывая, кто здесь главный. Будет война. Мрачное осознание приходит ко мне, стоит только взглянуть на Гарри. — Малыш, принеси из спальни мой ноутбук, — просит Поттер, опускаясь во второе кресло. Это — те самые интонации, перечить которым я не могу, не стану, не из страха, а от того, что внизу живота от бархата его слов скапливается жар. Я передаю Гарри компьютер и футболку, все же правила хорошего тона никто не отменял. — Присядь, — он кивает в сторону дивана, — а мы поговорим. Я не знаю, что Гарри показал Люциусу, мне он упорно не признается, но отец стал совершенно лоялен, он только пару раз заикнулся о неправильности моего решения, но Поттер словно чуял такие дни. Тогда отец решил придавить меня еще большим количеством работы, но у него опять ничего не вышло, Гарри просто приходил и забирал меня домой, а после все его попытки сошли на нет, оставляя мне возможность вздохнуть спокойно. — Ты снова разбил машину, — он недовольно щурит глаза. А я сделал это специально, его невозможно застать дома уже неделю, а просто так вламываться к нему в мастерскую он запретил после того, как нас застала Гермиона и устроила грандиозный скандал. — Немного, — пожимаю плечами и пинаю мыском туфли крыло, мне все равно не нравится Lexus. Я подхожу к Гарри вплотную. — Тебя не было дома уже сколько? Я соскучился. Недовольный Поттер обещает шоу. — И чего же ты хочешь? — тихо спрашивает он, а руки уже держат меня стальной хваткой. — Тебя, немедленно. — Раз хочешь, значит, получишь, — шепчет он в мои губы, и нам, как и во все прошлые разы, становится совершенно плевать на возможность быть обнаруженными. Только пусть и дальше всегда смотрит на меня так. Он обещает мне наказание и удовольствие, клянется, что я на завтрашнем совещании не смогу и думать о возможности сесть. Я согласен, меня целиком и полностью устраивает твое предложение. Это была угроза, детка. Я так не думаю.