Не отпускай меня

Любовь у каждого своя, как известно, собственная. У кого-то она пылкая, страстная, полная танцев в каких-то клубах, алкоголя и неуместно частых постельных сцен, но при этом такая симпатия протекает чересчур быстро и не является очень-то надёжной, ведь партнёры почти никогда не интересуются эмоциями друг друга, их ведёт лишь слепая страсть и ничего больше. А чья-то совсем наоборот: медленная, чистая и особо крепкая, с посиделками в кафе, разговорами по душам, долгими прогулками по цветочным полям, венками из этих самых полевых цветов и бережной заботой о друг друге. Человек из такой пары всегда заметит малейшие изменения в поведении своей пассии. А некоторые люди умудряются соединить воедино любовь и ту, и другую, совмещая горячие поцелуи по всему телу и целомудренные касания к плечам, наверное, такой союз тоже можно назвать одним из самых крепких, ведь в нем практически нет недостатков. Обычно в таком случае многие говорят:

«Даже смерть не сможет разлучить нас.»

Эзоп Карл о своей любви думал точно так же. Только вот... Ни один из привычных "шаблонов" ему не подходил и, вероятно, вместо того, чтобы любить друг друга вечно, одному из них всё же придётся умереть. Нет-нет, вовсе не из-за того, что он втайне ненавидел свою пассию, наоборот: любил до ужаса, в прямом смысле этого слова. До ужаса, который пожрёт души обоих, вплетется между строк и останется в разуме навсегда. Он считал, что только смерть сделает его любимого самым прекрасным созданием в этом мире, уподобит его шедеврам искусства, что так надёжно охраняются в картинных галереях, которые он так любил, и, самое главное, смерть сделает его вечным. Эзоп точно уверен, если бы человек, являющийся любовью всей его жизни, был в курсе того, какова его симпатия, то он бы точно побежал без оглядки и без остановки. Тем не менее Карл искренне любил его. Любил за всё, что у него было. Любил даже его поведение, которое иногда было отвратительным, Эзоп был готов простить ему любой скандал. Любил наблюдать за его движениями издалека, когда он пританцовывает для себя самого, плавно шагая по комнате в идеальном ритме. Вальс очень хорошо подходил ему, будто бы для него и был создан. Любил и его запах: терпкий и одновременно сладкий, едва уловимый шлейф, тем не менее, бальзамировщик был уверен, что учуял бы его даже в толпе людей, надушенных дорогущим парфюмом до такой степени, что невозможно вздохнуть, находясь рядом. Любил он и его силуэт: изящный, манящий к себе, утончённый, как мраморная статуя. Эзоп любил аккуратно касаться его подбородка и щёк, ладоней и кончиков пальцев, плеч и талии, ключиц и живота. Касания эти всегда были едва ощутимыми, он будто бы боялся его разбить. В особенности любил касаться его губ своими, ожидая разрешения на дальнейшие действия или отказ. Во втором случае Эдгар обычно отодвигался, выставляя руку между ними, на что Карл отвечал, целуя ладони, пальцы и запястья, чем обычно смущал художника. Эзоп знал все его привычки, интересы, достоинства и... Недостатки, коих было особенно много, если судить с точки зрения незнакомца, но они почему-то западали в душу плотнее всего. Капризный до чёртиков, легко выходящий из себя и, тем не менее, неуместно изящный и манерный. Самым забавным было то, как Эдгар, оттопырив мизинец, пил чай и ровно в этот же момент отпускал такие колкости, какие довели бы до обморока любого воспитанного человека. Этот контраст иногда заставлял задуматься, что же у него там, в голове? А в сердце? В душе, а какова она? Быть может, такая же чёрная, будто смоль, как и у бальзамировщика? А может, вовсе да наоборот, ранимая и чувственная, из-за чего Вальден старается не показывать своё истинное «я»? Или же, в чём Эзоп очень сомневался, очередная и ничего не стоящая пустышка, позолоченная ради презентабельности? О чём он думает непрерывно, если допустить, что об искусстве он думает не всегда? О чём лжёт? Каковы его самые сокровенные мечты? Чего он боится больше всего? Увы, не на все эти вопросы возможно получить ответ, отчего приходилось только гадать. А он был и не против того, чтобы составить собственные теории и допустить множество разных причин, которые могут объяснить поведение Эдгара. Лишь на два вопроса Карлу не терпелось узнать ответы от него самого... Верно, что же у него в сердце и какова его душа на самом деле? Он совсем скоро это увидит. Увидит, когда его тело вскроется, будто чьи-то вены, и там окажется вовсе не кровь и внутренности, а целая вселенная: удивительная, незапятнанная чужой алчностью и жестокостью мира, в котором они живут. Вселенная, созданная исключительно для Эзопа. Вселенная, которую он ни с кем не захочет делить, даже с самим собой. Его голос в какой-то момент перестал казаться противным и чрезмерно громким, перестал оглушать и раздражать своим звоном. Эзоп был готов слушать его речи и, особенно смех, вечно, но всё равно считал, что тишина подойдёт ему больше. Конечно, иногда будет не хватать уже въевшихся в мозг слов, таких как: идиот, придурок, недоумок, тупица... Да, есть в этих язвительных словах некая особенность, Эзоп был способен расслышать эту самую особенность: любовный мотив в, казалось бы, прямых оскорблениях. Он был уверен наверняка, что ни капли ненависти или неприязни в этом нет, лишь капризный нрав и нежелание художника признать все эти чувства. Эдгар ведь тоже испытывал некую симпатию к нему, только он бы этого не признал так просто. И даже после сотни поцелуев, объятий и прогулок, что говорится, за ручку, он бы ни за что не признался, в первую очередь себе самому, что влюблён. Да и не нужно никому из них это признание, оба уже давно всё знали без лишних слов. Тогда даже оскорбления со стороны художника стали казаться, конечно, своеобразными, но комплиментами. Некоторые из них стали уже родными, без них Карл себя даже представить не может, понять не может, как бы жил без очередной едкой фразы в его сторону. Но... Никто не говорил, что любовь не требует жертв. Отдельной темой являлся и его образ: правильный до жути, одетый будто с иголочки, казалось, нужно добавить ещё пару маленьких штрихов, и Эдгар будет блестеть, как драгоценные камни, обрамлённые в золото. Эзоп был готов любоваться им вечно: задерживать взгляд на слегка взъерошенных волнистых локонах, на изящных пальцах, что держат кисть, на его лице, что и вовсе казалось Карлу совершенным. Смотря на него хотелось отпустить банальную, но по-своему приятную и тёплую шутку о том, что сегодня звонили из Рая и сообщали, что оттуда пропал один из ангелов. [Зависеть от кого-то настолько, чтобы быть готовым отдать всё, что имеешь лишь за капельку внимания – ужасная мука. Эдгар никогда не мог подумать, что однажды так прогнётся под кем-то, но осознал это слишком поздно. Настолько поздно, что ошейник на его шее оказался затянут слишком туго, а острые зубы на сонной артерии наконец сомкнулись. Нет. Он должен положить всему этому конец. Это не может продолжаться вечно, это неправильно и ни к чему хорошему не приведёт. Нужно срочно найти выход. Поиски эти, кажется, были настолько длительны, что Эдгар успел вспомнить обо всех своих необдуманных решениях, сожалениях, страхах... О словах, что он неосознанно и вовсе не со зла говорил, если злился. Рваный выдох. Плечи дрожат, а по щекам градом стекают слёзы. Он старается молчать, да только всхлипы сдержать не может. Нет... Не может он сделать это, не может. Значит, и из этого порочного круга выйти не сумеет. Уже успевает смириться со своей судьбой, а палец в конечном итоге нажимает на курок. Вскрик. Выстрел. Голос затихает. Этот момент был для него умиротворением ровно до того момента, пока художник не понял, что на курок жал не его палец. И был это вовсе не курок, а острие, направленное точно в сердце.] И кто бы мог подумать, что в один день руки Карла будут перепачканы в его крови? Кто мог представить, что он будет долго сидеть, вглядываясь в спокойное и умиротворённое навеки лицо? Всё так же идеален, несмотря на усилившуюся бледность и синие круги под глазами. Можно найти в этом некий шарм, который не каждый человек способен разглядеть. А вот Карл способен. Способен уловить каждую деталь, каждое изменение и переосмыслить красоту этого мгновения. Теперь он стал вечен, не без помощи Эзопа, конечно же. Понимание и трезвость пришли, конечно же, не сразу. Мёртвое тело лежит на белых простынях. Взгляд Карла застывает в страхе, смешанного с неким благоговением пред таким раскладом событий. Его ладони в крови, она стекает с пальцев, пачкая чистую ткань. Это всё неважно. Он лишь глядит в исступлении на тело пред собой. Лунный свет нежно обнимает его черты лица, играет в постепенно гаснущих небесно-голубых глазах, поблескивает в алом цвете его крови. [Почему ты поверил ему, Вальден? Зачем взял его руку? Ты же видел изначально дикий блеск в серых глазах, какой бывает только у обладателей самых опасных клыков, у безумцев, с которыми лучше никогда не контактировать. Видел, каким взглядом смотрит на тебя твоя больная муза. Видел, но так охотно тонул в его объятиях и припадал к губам, будто мотылёк, тянущийся к свету. И ведь ты ещё не понимал, как же сильно ошибался. Не знал, что лента с твоих волос окажется на твоей шее. Не знал, что руки, обнимающие талию, рано или поздно возьмутся за нож, чтобы пронзить тебя. Как же жаль, что ты не увидел в его действиях и словах никакого подвоха, но, быть может, вечный покой это не такая уж и плохая перспектива? Быть может, так будет лучше для обоих? Вероятно, так предначертано судьбой, правда ведь? Нет, бред.] — Прости, — шепчет на ухо, словно в бреду, — боже, я... Как? Почему? Это ведь не может происходить наяву? Не может, да? Я же не могу так поступить? Я ведь не... Ох, чёрт. Нет, нет, я точно не мог. Правда ведь? Ответь мне, прошу, ответь! Ты ведь знаешь, Эдгар, ты знаешь! Я точно не мог так поступить с тобой! Я ведь прав, да? Я вовсе не такой! Я не способен на столь омерзительное предательство, да? Я... Не способен? Как до этого вообще дошло? Почему? Что послужило мотивом: искренняя, но нездоровая любовь или собственнический и эгоистичный нрав? Быть может, дикое желание обладать, настолько сильное, что подразумевает под собой власть над чужой жизнью? Или же всё и сразу? Карл и сам точно не знал, какой была его цель. Он только всматривался бездумно в его лицо и улыбался. Улыбался, не понимая почему. Было сейчас в нём чувство безудержного веселья, балансирующего между отчаянием и безумием. Уголки губ дрожали, но кривая улыбка не спадала с его лица. Хотелось одновременно и смеяться, пока щёки не заболят, пока горло не сведёт судорога и плакать навзрыд, завывая, как раненный зверь, скорее всего, от горя, которое он не успел ещё осмыслить. Увы, уже слишком поздно обо всём этом задумываться. Ничего не вернуть. Остаётся лишь смотреть на него, недвижного, омертвлённого, оттого не менее совершенного. Ведь этого Эзоп и желал, добивался, не так ли? Хотел увидеть его в гробу, в красивейших цветах, но... Почему-то новое и неизвестное ранее чувство скребло в груди так настойчиво, что хотелось кричать до хрипоты, плакать навзрыд и биться головой о стены, только бы этот скрежет унять. Больно, больно, б о л ь н о, чёрт побери! Руки начинают холодеть и ком подступает к горлу, когда первые слёзы скатываются по щекам. Пальцы дрожат, их сводит судорогой, несмотря на эту боль, Карл поглаживает его ладонь, пытаясь успокоить обоих. Он точно знает, был бы Эдгар сейчас жив и знал бы, что так случится, то его гордость, самолюбие и маска, скрывающая истинные эмоции разбились бы вмиг, он бы точно разрыдался от такого предательского обмана. Разбились бы и его вера в искренность их чувств и, вероятно, надежды на вечную любовь, о которой он столь наивно грезил. Страшно. С т р а ш н о. Этот страх заставляет дрожать, смотреть в одну точку, не моргая и пытаться объясниться прежде всего перед самим собой. Он не сбежит от трибунала, который сам себе и обеспечит. Бежать и не хочет больше, бессмысленно. Всего несколько желаний останется у него: всегда быть рядом с Эдгаром, беречь его, словно зеницу ока и никогда более не допускать мысли, чтобы сотворить нечто столь подлое. К своему же сожалению, он сам уничтожил их, забрав все шансы воплотиться в жизнь. Эзоп только поцелует его в лоб со всей нежностью, на которую только способен. Прогладит по волосам, заправляя за ухо выпавшие пряди. Уткнется носом в простыни, смотря в то самое никуда, отчаянно надеясь что-то там разглядеть. Ещё раз пройдётся руками по костяшкам его охладевших пальцев лишь для того, чтобы пожалеть обо всём содеянном, сорваться на крик и горько разрыдаться вновь. Его мысли и страдания смогли прервать касания к шее, такие привычные, нежные, родные. Руки сначала поглаживают его по плечам, а после обвивают шею, постепенно сдавливая. Эзопу вовсе не страшно, он даже рад такой судьбе, отчего мгновенно успокаивается и затихает. Его не волнует, что кислород постепенно кончается, не волнует, что он, похоже, сходит с ума. Он лишь прикрывает глаза, окончательно принимая приговор, ведь этот самый приговор - вердикт от него. Последнее, что он видит это лицо Эдгара. Тот тепло улыбается, а его руки продолжают душить всё сильнее. — Я тоже не хочу отпускать тебя, Эзоп Карл. И не надо, не отпускай. Никогда и ни за что не отпускай.