Жизнь — лучший сборник стекла

Обыкновенный апрельский вечер не предвещал ничего неожиданного, но это не значило, что можно расслабляться. Зная, что сегодня его любимый даёт первый сольный концерт в Королёве, Прохор хотел туда поехать, помочь, поддержать, успокоить это прекрасное чудо, зная, как волнительно самому готовить подобные мероприятия, но, к сожалению, из-за собственной карьеры никак не успевал, приехал бы только к концу и решил, что лучше дождётся дома. Зная, что всё уже полчаса как кончилось и скоро Дима должен приехать, его парень заканчивал организацию скромного ужина, кормить это прекрасное дитя уже стало его святой обязанностью, да и хочется как-то побаловать в такой важный день, и ждал привычного негромкого хлопка входной двери, специально незапертой, но вскоре услышал решительный стук и немало удивился. Колдун знает, что дверь всегда открыта, когда его ждут домой, значит, это не он... Но кто же тогда? Кто мог прийти к ним, если об этой квартире знают единицы, и все они сейчас явно заняты? Плавно перебирая каждый из этих вопросов, Шаляпин, всё же, вышел с кухни, в чём был — чужие вряд-ли бы признали его растрёпанным, в домашней, грязной от готовки, жёлтой футболке и серых свободных спортивных штанах, но ведь на то это и дом, чтоб хоть там быть собой — спешно прошёл к двери, легко распахнул её и замер в глубоком недоумении, машинально делая шаг назад и протягивая вперёд руки, единственное, что подсказали инстинкты. Всё прекрасно понимая, один из музыкантов, сегодня выступавших на концерте, осторожно передал из рук в руки Диму, пребывавшего в полуобморочном состоянии, оставил ключ в двери и спешно покинул подъезд, чтобы не мешать. Вот так провели концерт, ничего не скажешь... Всё ещё ошарашенный происходящим, Прохор нежно поднял на руки любимый цветок и даже думать не хотел о том, что дверь надо запирать, сейчас совершенно не до того. Для страха тоже пока не время, нужно хоть как-то помочь, но для этого стоит разобраться, что вообще происходит. И близко не представляя, что для этого делать, парень понёс в спальню самое ценное, что только имеет, и с трудом решился подать голос, совсем тихо и ласково, чтоб вдруг не испугать: — Димочка, хороший мой... Как ты, что с тобой? Ты меня видишь, слышишь? Говорить можешь? — ответом было только слишком тихое прерывистое дыхание, пустой взгляд прекраснейших голубых глаз был устремлён куда-то далеко-далеко, за все возможные стены и преграды, и, признаться, сейчас это пугало только больше. — Дим... О господи, этого ещё не хватало. Ничего, ничего... Я тебе помогу, тебе станет легче... Только скажи же, с чем мне тебе помочь, что не так? Надеюсь ты хоть чувствуешь меня... Я здесь, с тобой, держу тебя крепко-крепко... И не отпущу, пока всё не наладится, ни за что. Только сейчас в кроватку ляжем, сейчас... И всё будет хорошо... Максимально плавно и аккуратно опуская это сокровище на большую мягкую белую подушку, Шаляпин, не раздумывая, тут же лёг рядом, но привычно обнять пока не решался, смог только нежно крепко сжать чужую холодную изящную ладошку, было слишком тревожно. Никаких перемен пока не намечалось и близко, это, конечно, не успокаивало. Беспокоило ещё и то, что бледный, измождённый, Колдун не реагировал никак и ни на что, хотя всегда отзывался на тепло и нежность любимого человека, в каком бы ни был состоянии. Время шло, всё оставалось по-прежнему, только Прохору становилось всё страшнее, он не знал, что делать, откуда ждать помощи, и настолько ушёл в нерадостные мысли, что от телефонного звонка совсем рядом резко вздрогнул и с минуту пытался понять, откуда этот звук и что вообще происходит. К счастью, достаточно быстро дошло, что это его собственный телефон, находится он в кармане брюк и номер на дисплее в контактах не значится, но сейчас нет времени и возможности думать о лишнем, и он отвечает на звонок показным ровным голосом даже раньше, чем успевает это осознать. — Да, с кем имею честь? — ровный голос, всё же, оказывается слишком тихим и даже хрипловатым, но ответ немного успокаивает и возвращает к реальности, самые нужные всегда появляются вовремя. — Так и не забил мой номер? Это Жора, брат парня твоего. Где Дима, что с ним? Почему он трубку не берёт? Я уже раза три звонил, и ноль реакции. Что-то случилось, ему плохо? — привычные покой и невозмутимость Жоры оставались на месте, но лишь отчасти, всё-таки, отчётливо слышалась лёгкая тревога, и сейчас иначе быть не могло. — Ох, Жор, привет... Надо записать тебя наконец. Дима рядом со мной сейчас... И плохо это мягко сказано. Он почти час дома и ни на что не реагирует, не двигается вообще... Его группа принесла. Как смерть бледный, мне страшно за него. Я не понимаю, что мне делать, как помочь ему хоть чуть-чуть... — по речи казалось, что есть только холод, но это было не так, часто тяжело выразить имеющиеся эмоции, особенно, в такой необычной ситуации. — Вот как чувствовал... Не отзывается, да? А может... Можешь громкую связь включить? И телефон рядом с ним положи, чтоб точно слышно было хорошо. — не сомневаясь, что у старшего брата особенный опыт в контакте с младшим, парень сразу сделал всё, что просили, и уже даже не знал, как на такое реагировать, истолковать эмоции пока было слишком трудно. — Родной, эй, привет... Скажи мне, что с тобой? Что случилось, маленький мой? Мне ты скажешь хоть что-нибудь? Димочка, пожалуйста... Я хочу услышать твой чудесный голосок. Дим, не пугай меня так... Я ж приеду к вам, ты это прекрасно знаешь. Я приеду и тогда... — Жор... Жора... Пожалуйста... Ты так... Мне... Нужен... Обними... Пожалуйста... Мне так... Так плохо... — слабый обрывающийся голос чуть громче полушёпота не мог не испугать до чёртиков обоих слушателей, но показывать страх всё ещё не время, нужно совсем другое, и даже неплохо, что пока так искажено восприятие реальности, это может помочь. — Тихо, тихо... Конечно, сейчас, сейчас. Вот, вот и хорошо... Ты чувствуешь мои руки, моё тепло? — быстро понимая, что требуется, Прохор всё-таки решился обнять любимого, максимально тепло и нежно, и пока этого оказалось достаточно, судя по тихому короткому утвердительному стону, план дальнейших действий созрел моментально, в такой ситуации это было незаменимо. — Хорошо, хорошо... Я рядом с тобой, я тебе помогу, как и всегда. Расслабься, главное расслабься, всегда сжимаешься так и только хуже себе делаешь... Всё будет хорошо, всё в порядке... Прохор, слушай меня внимательно и запоминай. Я приеду так быстро, как только смогу. До этого момента не отпускай его и не смей отходить, ни на секунду, никуда. И не давай ему отключаться, так может ещё хуже стать. Всё, я скоро буду, ключи если что уже завёл от вашего гнёздышка, открою сам. Если что, звони. — Кажется и так открыто... Я не заперся даже. Приезжай быстрее... Вроде он чуть-чуть ожил, но тревожно всё равно пока. — немного успокаиваясь от появления хоть какой-то определённости, парень только сейчас понял, о чём его попросили, и так же заторможенно поинтересовался ещё одной немаловажной деталью, пока в происходящем всё в новинку, и с этим приходится мириться. — И в смысле... Как не давать отключаться? Я не уверен, что он вообще хоть как-то меня ощущает... Что мне делать? — Пытайся говорить с ним. Короткими простыми фразами, но чтоб обязательно нужен был ответ. И старайся не выпускать из вида его глаза... Надеюсь уже дошло за три года, что по ним видно всегда и абсолютно всё. И сейчас говори не со мной. Я уже недалеко, скоро буду. — снова поразительно ровно и уверенно, временами кажется, что это робот, а не человек, но самые близкие знают, что всё совсем не так, но иногда подобные детали несущественны, чтобы тратить время на их полное осмысление. — Хорошо... Хорошо, мы ждём. — сбрасывая вызов и отодвигая подальше телефон, Шаляпин усиленно соображал, что такого можно сейчас сказать, как назло, на ум не приходило ровным счётом ничего, но ведь молчать нельзя, оставалось только говорить всё, что только выходит, неосознанно поглаживая нежного любимого мальчика по бледным щекам и растерянно тепло улыбаясь. — Милый мой, солнышко моё... Ничего не бойся, я от всего тебя защищу. Какой же ты красивый... Даже сейчас. Ты ослепителен... Да, как оказалось, это не только моя легендарная особенность, признаю. Но я рад, что нас двое таких... Идеалы должны существовать рядом, правда же? — Да... Конечно... — еле слышно, неразборчиво, но это вышло пробормотать, как знак, что всё пока не так уж плохо, но сбавлять обороты слишком рано, ещё даже не добралась главная помощь и вся надежда именно на неё. — Конечно, счастье моё, как с правдой спорить... Это бесполезно. Как и с тем, что я люблю тебя до безумия и это никогда не изменится... А ты же тоже любишь меня, правда? — Да, я... Я конечно... Как я могу... Не любить... Ты же... Всю жизнь... Рядом... Ты же... — всё ещё не понимая, что говорит не с тем, с кем кажется, Дима, всё же, понемногу начинал улавливать совсем другой голос, и это вызвало непредсказуемую реакцию, хотя, в такое время следовало готовиться к подобному. — Погоди... Ты же... А где... Где Жора? Где... Не надо... О... Отпусти... Пожалуйста... — Маленький, ну что ты, это же я... Я же так люблю тебя, мы три года уже неразлучны... Я не сделаю тебе больно... — различая в любимом голосе нотки паники, Прохор и сам уже был порядком встревожен, не представлял, как быть, отпустить это дитя не имел никакого права, поэтому выкручивался, как только мог. — Не бойся, всё хорошо... Ты же помнишь меня, узнаёшь? — Да, я... Я узнаю... Но пожалуйста... Не надо... Пусти... Где он... — благо, особо вырываться пока не было сил, ничего хорошего такие глупости не принесли бы, зато ожидаемое появление самого нужного человека принесло всем небольшое, но облегчение. Пулей влетев в комнату, Жора тут же оказался на кровати, сгрёб любимое маленькое чудо в крепкие тёплые объятия и начал хаотично гладить по всему, до чего только можно было достать, за столько лет успел заиметь личные методы помощи и точно знал, какой необходим сейчас. — Я тут, тут, тшшш... Прости мой хороший, прости, что так долго. Всё в порядке, я с тобой, я рядом, не отпущу, ни за что... Родной, посмотри на меня, пожалуйста. Пожалуйста, я тебя держу, глазки просто подними... — бережно приподнимая за подбородок его голову, старший брат заглянул в эти бездонные омуты и только тяжко вздохнул, снова прижимая младшего к себе и не желая отпускать никогда, и в этот момент это желание абсолютно взаимно. — Ох господи... Ну ничего, ничего. Всё будет хорошо, мы справимся... Скажи только одно сейчас. Как ты себя чувствуешь, что не так? С чем мне тебе помочь? Маленький мой, пожалуйста... Ты же знаешь, я только добра тебе хочу, так всегда было и будет. — Родной... Мне... Мне жутко... Тяжело... Дурно... Пожалуйста... Не отпускай... — от родного любимого дрогнувшего голоса всё внутри болезненно сжималось, но сейчас нужно быть сильными, только так возможно помочь. — Тшшш, не плачь, не надо... Дурно? Больно, подташнивает? Не говори, не надо, просто кивни... Всё, хорошо, я понял. Прохор, подъём. Бегом на кухню, принеси обезболивающее какое-нибудь и чай чёрный, крепкий, с лимоном. И если есть у вас... Разведи в чае успокоительное какое-нибудь, только не сильное и чуть-чуть. Бегом, бегом, не тормозим! — понимая, что пока брат слышит его через слово, а понимает через два, Жора мог позволить себе раздавать такие команды, к тому же, из самых благих намерений, в их случае подобное действительно всегда оправдывает всё что угодно. Понимая, что обстановка более чем серьёзная, Шаляпин в кои-то веки мигом подорвался с места и умчался, куда послали, оставляя братьев наедине, сейчас это было к лучшему. Не желая ничего знать, ни о чём думать, Дима тихо отчаянно плакал, судорожно цепляясь за брата, а Жора бережно потихоньку укачивал его, продолжал гладить мягкие густые сверкающие чёрные волосы, временами спускаясь на тонкие подрагивающие плечи, и старательно подбирал правильные слова, сейчас это слишком важно, и ошибка может стоить очень дорого. — Тихо, тихо, всё хорошо... Я знаю, почему ты плачешь, не смей даже мысли такие бредовые допускать. Ты восхитительно отработал сегодня, мне это с группы ребята подтвердили, я по дороге созванивался с ними. Публика в восторге была полном, ты можешь этого в таком состоянии не помнить, но так и было, клянусь... Ты просто переволновался слишком. Нельзя тебе, нельзя... Но не бойся, на сцене не упал ни разу, на выдаче автографов шикарно продержался... Ты огромный молодец, и не смей в этом сомневаться. — Не... Неправда... Я ужасно... Ужасно выступил... Позорище... Чем там... Восторгаться... Ты же... Не видел... Не... Не слышал... Как... Как ты... Можешь говорить... — конечно, как и всегда, безоговорочно веря родному человеку, не умея иначе, этот прекрасный хрупкий цветок привычно растворялся в тёплых надёжных руках, они всегда лечили его, как и эта запредельная близость, к чему нарушать многолетние традиции. — Могу... Могу, потому что прекрасно тебя знаю. В такой день ты не мог не постараться на все сто и даже двести процентов, несмотря ни на что, даже на состояние, которое и вовремя концерта было не сильно лучше нынешнего... А люди всегда чувствуют, когда ради них стараются, можешь мне поверить. И ты всегда восхитителен, что бы с тобой ни было... Даже в эту самую секунду, такой вот разбитый и заплаканный. — к счастью, Прохор с чаем вернулся быстро, передал глубокую полную чёрную кружку старшему Колдуну и теперь тихо наблюдал, как он плавно аккуратно отпаивает младшего, будто заученными движениями, но с глубочайшей нежностью, и это делает тревожную картину необыкновенно прекрасной. — Вот и чай нам принесли... Милый, пей, тебе легче станет. Не бойся, я держу и тебя, и кружку. Давай, потихонечку... Вот, вот молодец какой, умничка. Пей и слушай меня внимательно. Для меня ты всегда и во всём будешь самым-самым лучшим, и не только от того, что ты мой любимый младший брат и вся моя жизнь. Просто я знаю тебя всю твою жизнь... И просто более прекрасного, чистого, светлого человека не знал никогда и, наверно, уже не узнаю. Ты — прекраснейший цветок, который только может быть, в этом главная твоя сила и слабость... Но ты не один и один никогда не будешь, я клянусь. Я всегда буду рядом с тобой, в любой стране, в любом городе, в любое время дня и ночи... Я слишком люблю тебя, чтоб хоть допустить мысль о предательстве. Этого никогда не будет, никогда и ни за что... Ты мне веришь, ты понимаешь, о чём я говорю? — Верю... Конечно верю... Я не могу не верить тому... Кто всю жизнь меня спасает. — уже практически избавившись от слёз, Дима пока смог выпить только половину кружки, но это было уже немало, и имело свой эффект. Взгляд стал чуть живее, дыхание почти выровнялось, руки перестали так трястись, но слабость и всё из неё вытекающее всё равно никуда не исчезнет, не так быстро, и это понимают все, кто находится в этой комнате. — Ох, родной... Голова... Пожалуйста... Ляжем... — Конечно, счастье моё, сейчас, сейчас... Сейчас я дам тебе лекарство и ляжем, не волнуйся, я крепко тебя держу. Я знаю, как ты не любишь таблетки, но сейчас надо, ты же помнишь... — понимая, что спорить бесполезно, Дима послушно выпил всё, что дали, хорошо знал, что плохого точно не дадут, и до конца успокоился только когда Жора лёг рядом с ним, всё так же крепко обнимая, только так ощущал себя в полной безопасности уже слишком много лет, и поделать с этим ничего не мог. — Родной... Только не уезжай, пожалуйста... Не сегодня... Я не смогу... Не смогу без тебя... Я не хочу... — это звучало так робко и жалобно, что отказать было бы настоящим преступлением, и даже радовало, что от успокоительного глаза уже понемногу закрывались, сейчас это к лучшему, только лучше удастся отдохнуть. — Конечно, ну куда ж я от тебя денусь... Спи, а я буду здесь. Я буду рядом... Буду хранить твой покой. Отдохнёшь, проснёшься и тебе станет легче... И даже если ты попросишь после пробуждения о таком, я не уеду сегодня. Слишком хорошо знаю, как нужен тебе... Всё обязательно будет хорошо, вот увидишь. — в этот миг, крепко переплетённые в этих объятиях они были единым целым, и целое это было невозможно прекрасно. Видя, что Дима уже мирно спокойно спит, всё равно мёртвой хваткой цепляясь за него, Жора выждал некоторое время, а после аккуратно убрал родные тонкие бледные руки с собственной куртки, снять которую так и не успелось, ласково поцеловал брата в лоб, потихоньку потрепал влажные мягкие тёмные волосы и решился ненадолго выйти из комнаты, чтоб хоть избавиться от верхней одежды с обувью, но в коридоре его уже поджидали. Стоило снять и развесить всё лишнее, как Прохор быстро утянул его за руку на кухню и усадил за стол, тут же ставя рядом полную кружку зелёного чая и подавая тихий голос, будто боялся разбудить любимого, благо, после успокоительного это не так уж просто сделать. — Вот, выпей и не спорь. Тебе самому уже расслабиться надо, не слепой, вижу всё. Так что пей и рассказывай. — присаживаясь на другой стул и в ожидании складывая на столе ладони замком, Шаляпин действительно не мог не видеть этот несколько подавленный взгляд, да и не только его, понимал, что час с хвостиком назад он сам выглядел точно так же, и искренне хотел помочь не чужому уже человеку, знал, что если б Дима не спал, сделал бы ровно то же самое и это вселяло только лишнюю уверенность, что в данный момент было неплохо. — Спасибо... Наверно придётся тебе сегодня поспать в гостевой спальне. Опыт, нельзя мне пока от него далеко... И погоди, какой рассказ ты хочешь от меня услышать? — пока и вправду соображая несколько заторможенно, отходить после таких событий всегда тяжело, Жора благодарно потянулся к кружке и отпил тёплого приятного чая, это позволило хоть чуть-чуть переключиться и расслабиться, сейчас это было немаловажно. — Сказку о спящей красавице и прекрасном принце. — не в силах по-доброму не съязвить, Прохор сразу перешёл к делу, проявляя привычное лёгкое недовольство, в данной ситуации, обоснованное, так что, его вполне можно было понять. — Жор, сейчас меня одно только интересует. Что там у вас за опыт? С ним такое происходило раньше? Если да, то почему я узнаю это только сейчас и так? — А, ты об этом... Да, было дело несколько раз. Ты мог за эти годы наблюдать, что он очень хрупкий, как бы ни стремился доказать всему миру обратное... И самым хрупким является его здоровье, в частности, нервы. Как же хорошо, что всегда в подобных ситуациях я был рядом... В такое время он воспринимает только меня, у нас такая связь... Это не описать обычными словами. — опуская на стол грустный усталый взгляд и плавно рисуя на кружке узоры одними кончиками пальцев, старший Колдун решил не тянуть кота за хвост и перешёл к ценным советам, без них в таком деле никуда, и лучше припоздниться с ними, чем никогда не озвучить. — Запомни: ему ни в коем случае нельзя сильно волноваться, злиться, пугаться, расстраиваться. Клинит моментально, даже пикнуть не успеешь... И часть этого ты ведь наблюдал в конце Фабрики. И то, что вам обоим тогда довелось пережить, было ещё только цветочками... Ягодки, как понимаешь, в лучшем случае выглядят как-то так. И я догадываюсь, почему ты не знал ничего... Он ужасно стыдится своей уязвимости, считает, что это делает его слабым, делает его хуже. Глупость полнейшая, но Дима искренне убеждён в этом, и даже я не могу это исправить... Остаётся только помогать всем возможным, и переживать всё это вместе с ним. — Вот оно что... Ну ладно, спасибо, учту. Хороши ягодки, ничего не скажешь... Ладно, разберёмся. И тогда ещё моментик. Я слышал, ты беседовал с кем-то из группы его... А они не рассказали, как так вышло, что концерт он сносно продержался, но домой его всё-таки занесли? — этот вопрос действительно не давал покоя, чувствовалось, что ничего хорошего в ответ и близко не услышится, но, всё же, разобраться хотелось. — Да, я спрашивал... Мне сказали, что после раздачи автографов он уже не очень ровно, не очень твёрдо зашёл за сцену, и его там резко так повело, еле поймали... И всё, дальше только на руках. Что-то пробормотал, они не успели разобрать, и всё... Перестал вообще реагировать на что-то, казалось, что ещё немного, и вырубится, и больше не очнётся. Вот так примерно передали... Дурак, ну я должен был почувствовать, что с ним что-то не так! — эмоции не всегда удаётся контролировать идеально, но в некоторых ситуациях утрата контроля простительна, например, сейчас, как и лёгкое повышение голоса. Гнев на себя не стоит копить, его лучше выплеснуть, хорошо, когда это вовремя и правильно понимается. — Мда, весело... И что будем делать дальше? Пойдёшь обратно к нему или пока рано? Сегодня конечно на спальню не претендую, куда там мне... Если надо будет, могу не заходить даже. Что угодно, только бы он оправился поскорее, только б ему полегче стало... — изобразить обыкновенную лёгкую заносчивость не очень вышло, скорее, получился страх на грани горечи, и потерянный взгляд сине-зелёных глаз тоже пришлось быстро опускать, непонятно, зачем и от кого им обоим сейчас прятаться, но привычки неистребимы. — Да, его нельзя оставлять одного, это тоже однажды ненароком удалось проверить... Но увлекательные истории из прошлого потом. Я должен был сегодня быть на этом концерте, ну почему я туда не поехал... Чёрт с ней, записью этой, потом спокойно записали бы, завтра, да когда угодно! Я бы мог ему помочь, я бы мог остаться за сценой, успокоить его хоть чуть-чуть... Это я виноват, что ему плохо сейчас. Я так виноват... — от бессилия слишком крепко сжимая кулаки и не в силах перестать себя винить, Жора плавно выдохнул, привычно взял себя в руки, только теперь поднимая взгляд и быстро поднимаясь с места, время и правда не ждёт, и такой на это реакции он тоже не ждал, но ведь все когда-то могут приятно удивить. — Спасибо за чай, помог... Я пойду обратно к нему. Даже сейчас чувствует всё фантастически, не дай бог поймёт, что я не рядом... Истерика будет, потом ещё с час не успокоим. Как проснётся, надо будет его покормить, явно не ел сегодня ничего... Слишком хорошо я его знаю. И да, не воспринимай его страх слишком резко, хорошо? Он безумно тебя любит, я это вижу и чувствую. Просто пока не настолько верит и привязан, как ко мне... Но это ещё исправится, со временем. Пока наведи тут порядок, полезет же прибираться... А переутомляться сегодня ему нежелательно. Хватит и того, что удалось нажить... — Да, хорошо... И не вини себя, не надо. Если на то пошло, я тоже виноват... Я тоже хотел приехать, но не смог. Тоже запись... И это тоже вполне можно было перенести. Да, нас не было рядом... Но ведь сейчас мы здесь. И мы поможем ему, обязательно. Мы не имеем права не сделать этого. А ты всю жизнь бережёшь его от всего, я это уже понял... Даже тебе один раз можно ошибиться. По крайней мере, в таком. Он всё равно ведь не будет винить никого, кроме себя... Ещё опять разволнуется от того, как ты себя накрутил... Не надо. — не в силах не попытаться хоть как-то поддержать этого необыкновенно сильного человека, парень не был уверен, что чётко и верно излагает поток мыслей, но сейчас это не суть важно. Главное, чтобы его верно поняли, этого будет достаточно. Спокойно благодарно кивнув, Жора быстрым тихим шагом вернулся в спальню, запирая за собой дверь, Прохор послушно стал приводить кухню в порядок, и квартира погрузилась в тяжёлую тревожную тишину, прерываемую только редким стуком посуды и журчанием воды. Очень хотелось верить, что такие досадные эпизоды долго ещё не повторятся, и сегодняшний удастся до конца пережить достойно, но как знать, что ждёт дальше на самом деле...