Nox ineptias

      Я лежал на животе, положив голову на сложенные локти. В наушниках звучал Сavetown, а за окном медленно опускалось вермонтовское солнце.       Вообще-то я должен был делать задание по древнегреческому, но пока я просто лежал на кровати с тетрадкой и ноутбуком, а всего в сантиметрах двадцати от меня спал Фрэнсис.       Прядь ярко-рыжих волос падала ему на лицо, и он забавно морщил острый бледный нос, усыпанный звездочками-веснушками. Я любил наблюдать его таким: безмятежным, улыбающимся во сне, без нервной усмешки. Я думал, что, наверное, один из немногих, кто может видеть Фрэнсиса таким, какой он есть на самом деле, а не таким, каким он хочет казаться.       Для Фрэнсиса это стало чем-то вроде ритуала: чуть ли не каждый вечер заваливаться ко мне в квартиру, снимать пальто, рассеянно улыбаться, пытаясь пригладить яркий вихрь рыжих волос. Я приглашал его к себе в комнату. Мы говорили о чем-то или просто молчали, а потом он засыпал у меня в кровати, а я шёл делать домашнее задание.       Наконец древнегреческие закорючки сложились в более или менее сносный текст. Я бегло расставил надстрочные знаки и закрыл тетрадь. Фрэнсис шевельнулся во сне, поежился. Взяв со спинки стула плед, я укрыл его и ещё несколько минут просто наблюдал за ним.       Часы показывали 10:03, и я подумал, что, наверное, надо будет поужинать, когда Фрэнсис проснётся. Я уже вставал с кровати, когда почувствовал прикосновение к своей ладони.       — Ричард, ты куда? — услышал я у себя за спиной сонный голос Фрэнсиса.       — Ты не хочешь есть?       — Не-а.       Он сел на кровати и обнял меня со спины, положив голову мне на плечо и сцепив тонкие бледные пальцы на моей груди.       — Ладно, куда я уйду... — улыбнувшись, пробормотал я.       Я упал обратно в постель, оказавшись рядом с Фрэнсисом, который теперь медленно и чувственно целовал мои губы. Положив ладони ему на скулы, я углубил поцелуй.       У Фрэнсиса были тонкие ключицы, которые он будто специально не закрывал, когда приходил ко мне: две верхние пуговицы элегантной чёрной рубашки были расстегнуты. Я целовал его плечи и ключицы, пока он, вцепившись мне в плечи, откинул голову назад.       — Как ты вообще это носишь? — фыркнул Фрэнсис, пытаясь стянуть с меня водолазку.       Сам он никогда их не носил, потому что, конечно же, водолазки душили нашу главную королеву драмы. Я рассмеялся и стал расстегивать пуговицы его рубашки, но он мешал мне своими поцелуями.       Кажется, мы уснули обнявшись и прижавшись друг к другу.       Проснулся я, когда на часах было три ночи.       — Спишь? — прошептал я.       — И ты тоже нет? — спросил Фрэнсис, переворачивать на спину и раскидывая руки в стороны, как будто лежал на поле под звёздным небом, а не в моей постели.       — Пойду схожу в душ, — сказал я, садясь.       Он кивнул.       Я уже стоял в ванной, когда услышал стук в дверь.       — Ну чего тебе?.. — пробормотал я, выключая воду, чтобы лучше слышать его.       — Ричард, пусти, пожалуйста, — раздался за дверью его голос.       — Зачем?       — Я боюсь химеры.       Я весело хмыкнул, но все же, прошлепав по полу босыми мокрыми ступнями, откинул задвижку. Фрэнсис вошёл и сел на крышку унитаза, по-турецки скрестив ноги.       — Ну вот и зачем ты перечитывал «Перси Джексона» в три ночи? — устало спросил я, снова включая воду. Стесняться мне было нечего.       — Может быть, химера из домашки, — попытался возразить он.       — Ага, конечно. Так я и поверил.       В конце концов ему пришлось смириться с тем, что он действительно перечитывал «Перси Джексона», и когда он дошёл до главы с химерой, ему стало страшно и неуютно, поэтому он пошёл ко мне. В домашке никакой химеры, разумеется, не было.       В отместку за то, что я обличил его, он всячески не давал мне просто нормально постоять под струёй тёплой воды, и в итоге я оказался прижатым к стенке, а язык Фрэнсиса оказался в моем рту. Я отвечал на поцелуи, цепляясь за его голые плечи, пока его ладони лежали на моей талии.       Потом мы просто сидели на моей кровати, смеялись, целовались и пили чай из бокалов. Фрэнсис отобрал у меня телефон и включил песни Ланы дель Рей.       — Ты сейчас соседей перебудишь, — хмыкнул я. — Хотя бы наушники включи.       Но он не включил.       Потом мы танцевали какой-то импровизированный вальс прямо у открытого окна, через которое большая весенняя луна чертила свою дорожку, и сидели до утра, прекрасно зная, что завтра никто из нас не встанет по будильнику, и Фрэнсис весь день будет ходить по универу, как драматичный призрак с бумажным стаканчиком гребаного романтизированного кофе.       Но в тот момент я думал совсем не об этом.