Душа, полная любви

Книга выскользнула из ослабевших пальцев Спирита и упала на пол с тихим стуком. Этого было достаточно, чтобы Мака начала аккуратно выбираться из-под пледа, стараясь не разбудить отца. Он всего час назад вернулся с задания Шинигами-сама, но вместо отдыха или хотя бы ужина бросился читать ей, Маке, сказку. Маке было уже целых пять лет и она давно могла прочитать всё сама (чем и занималась, конечно), однако почему-то позволяла отцу с собой сюсюкать и называть «своей маленькой девочкой». Взрослые такие глупые. Натянув плед почти до самого подбородка Спирита, Мака подобрала книгу и ушла в комнату, которая выполняла роль одновременно и кухни, и операционной. За столом сидел Штейн и штопал себе руку — он был амбидекстром и одинаково хорошо работал обеими руками, так что пока правая безвольно лежала на столешнице, левая быстро орудовала иглой. — Спирт, — отрывисто сказал Штейн, не глядя на Маку. Мака оставила книгу на своём любимом кресле, где она обычно читала, и подала Штейну резко пахнущий тампон. Царапина была неглубокой, но противной: сильно кровоточила, из-за чего когда-то белый плащ обзавёлся сеткой бурых пятен. Когда Штейн затянул последний шов, Мака обрезала хирургическую нить и помогла ему убрать использованные инструменты. Они перебрасывались короткими фразами вроде «ножницы», «с сахаром?» и «почему вы всегда защищаете моего глупого папу». На последнее Штейн обычно не отвечал, только хмыкал и с благодарностью принимал от Маки огромную чашку чёрного горького кофе. Чёрного, как его душа, мог бы сказать тот, кто не видел души, но Штейн и Мака видели, поэтому не опускались до столь банальных сравнений. У Штейна была сильная душа. И, по мнению Маки, очень красивая. Она начала видеть около двух месяцев назад и с тех пор Штейн активно занялся её обучением. Поступить в Академию Мака мечтала и раньше, но теперь мечта обрела вполне ясные очертания и сроки. К чтению учебников, которые ей щедро таскал отец, пользуясь своим статусом, добавились тренировки со Штейном, о которых отец не знал. Как концентрировать дыхание души, как настроить резонанс, какие вообще бывают Оружия и что с ними делать, как выжить, если напарник вдруг помер, а тебе этого делать ну никак нельзя… Штейн не церемонился в выражениях и средствах. Сколько себя помнила Мака, он никогда не разговаривал с ней как с неразумным ребёнком. Какой бы вопрос она не задала, у Штейна всегда был ответ, а если он чего-то не знал, что случалось редко, то со временем находил ответ и подталкивал Маку рыть в этом же направлении. Наверное, будь ей лет тринадцать и будь Штейн — профессор Штейн, учитель Штейн — просто странноватым типом из странного дома на краю Города, Мака могла бы его бояться. Опасаться и сторониться, как полагается делать всем умным девочкам. Но Мака жила с ним под одной крышей с рождения и начисто лишилась какого-либо страха. Ну как можно бояться человека, который приносил ей какао в чашке Петри? — Мне нужно отчитаться Шинигами, — предупредил он и достал из кармана небольшое зеркало. — Сиди тихо. Мака пожала плечами: она всегда сидела тихо. Отец говорил, что даже в состоянии неразумного кабачка, то есть младенца, она редко плакала и требовала внимания. Так что посидеть минут десять за книгой ей нетрудно, особенно потому что Штейн не выгнал её и позволил законно подслушать все детали выполненной миссии. Как Коса Смерти, отец всегда отправлялся на самые сложные и неудобные задания, с которыми не могли справиться другие. По понятным причинам быть его напарником Шинигами-сама не мог, потому эту роль выполнял Штейн. — Ладушки, передашь мне бумаги со Спиритом-куном, когда он отоспится, — бодро заключил Шинигами-сама, выслушав Штейна. — Кстати о нём… Мака-чан, как у тебя дела? — Всё хорошо, Шинигами-сама, — тут же откликнулась Мака. — На прошлой неделе я выучила анатомию центральной нервной системы и ещё могу немного чётче видеть души. Шинигами-сама показал ей «класс» своей огромной рукой, повторил уже, наверное, в тысячный раз, как сильно она похожа на свою мать и прервал связь, решив, что общения со Смертью им обоим на сегодня уже хватит. Штейн прятал улыбку в кофе, а Мака рассеянно болтала ногой, пытаясь сформулировать вопрос. — Чем же я так похожа на маму? — Генетика — весьма консервативная штука, — отозвался Штейн. — Набор хромосом определяет, какого цвета у тебя будут волосы и глаза, конституцию тела, пол и отчасти способности. С данными твоей матери и Спирита-семпая не могло получиться чего-то посредственного. — Это не помешало маме уйти. — Ну, она ведь и не знает, какая у неё выросла перспективная дочь. Мака хмыкнула. По словам всё того же Штейна, мать оставила её почти сразу после рождения и отправилась путешествовать. Она была одним из лучших Повелителей и именно она сделала из отца Косу Смерти, только вот быть матерью ей явно не понравилось. Отец не любил говорить на эту тему, постоянно юлил, но даже из его несуразного бормотания Мака легко восстановила примерную картину семейной драмы. Влюблённый без ума Спирит уговорил свою напарницу выйти за него замуж, раз уж они так хорошо понимали друг друга и действительно идеально сочетались (от их резонанса враги умирали быстрее, чем они успевали хоть что-то сделать). «Взамуж» мать радовал до того момента, как оказалось, что от этого могут появиться дети, а дети — это всякие неприятные штуки вроде токсикоза, отёков, огромного живота и впоследствии родов. Мужскую и женскую анатомию Мака знала хорошо и Штейн легко объяснил ей, что происходит между двумя людьми разного пола, когда они решают заняться сексом. Понятно, почему мама не выдержала. Мака её не винила — на её месте она и сама бы сбежала быстрее, чем ведьма от любого из Повелителей. Роды принимал тоже Штейн, за которым Спирит ещё во время учёбы приглядывал и сдерживал его садистские порывы, так что держаться подальше от семейки «семпая» у него не было ну никаких шансов. Мака подозревала, что он и не хотел. Так вот она и очутилась в странном заштопанном доме на краю Города, с отцом-одиночкой и его безумным напарником. Не самый плохой итог, если подумать. По маме Мака не скучала, потому что по очевидным физиологическим причинам ничего о ней не помнила. Спирит изо всех сил старался быть идеальным отцом. Получалось ли у него? Временами. Штейн считал, что в нём «слишком много любви и мало мозгов», этим же объяснял регулярные побеги в квартал свиданий, где Спирит пил и общался с девушками, которые за деньги были готовы слушать его нытьё хоть вечность. Не сказать чтобы это было изменой — формально отец всё ещё был женат, но мама лишь в первый год слала открытки, так что можно было и простить эти отчаянные поиски любви. Сильнее Маку раздражало, что Спирит до сих пор надеялся на возвращение жены и что «у них будет правильная семья». Эта его идея фикс порой доходила до маразма. Она могла простить ему алкоголь, сигареты и женщин. Но не могла простить открытки, которые он посылал якобы от имени мамы — на второй год она перестала это делать, а Спирит зачем-то скопировал её почерк и притворился, что «мамочка всё ещё думает о тебе и очень скучает». Мерзость. Когда Мака раскрыла обман, то не знала, что ей делать. Наорать на отца? Стукнуть его? Ей тогда было всего два года, она была ребёнком и не понимала, зачем взрослые цепляются за прошлое. Хотя, будем честны, она и сейчас этого не понимает. — Ясно, — вздохнула она. Спрыгнула с кресла, прижала книжку локтем и взглянула на Штейна. Тот лишь выглядел спокойным и флегматичным, словно кастрированный кот. Нервные пальцы постукивали по ободку чашки, глаза за фальшивыми толстыми линзами без диоптрий бегали, а по голеностопу то и дело перекатывались судороги. Миссия правда была тяжёлой. Совсем скоро на Штейна накатит безумие, и в такие дни успокоить его мог только Спирит. Мака зачем-то поправила дурацкое синее платьице и сказала: — Я могу разбудить папу, если нужно. Штейн дёрнул плечом, мол, поступай, как знаешь. И всё-таки спросил: — Мака-чан, а ты видишь его душу? Мака прикрыла глаза, воскрешая в памяти образ. Душа Штейна была большой и безумной, её приходилось удерживать сотнями нитей, а душа папы наоборот — стабильной и крепкой, несмотря на хаос, который он сеял вокруг себя. Когда они входили в резонанс, безумие Штейна отступало и Мака могла слышать отголоски биения их сердец. Ровного, чёткого, словно часы. Они не менее идеально подходили друг другу, чем Спирит и её мама. Может быть даже лучше. Ведь в итоге именно Штейн со Спиритом воспитывали Маку, а не такая чудесная и волшебная мама, от которой ей достался лишь набор хромосом и дар Повелителя. — В душе папы слишком много любви, — сказала она после паузы. — И сомнений. Но она тоже по-своему красивая. В душе отца Мака видела любовь к себе, к матери и к Штейну. Вряд ли сам Штейн этого не знал. — Спокойной ночи, Мака-чан. — Спокойной ночи, Штейн. Он разрешил называть себя по имени с тех пор, как Мака научилась говорить больше десяти слов. На людях, конечно, она такого себе позволять не будет, но наедине почему бы и нет. В своей комнате Мака положила книгу на стол и сосредоточилась, стараясь ощутить дыхание душ всех в доме. Несколько минут у неё ничего не выходило, концентрация постоянно сбивалась, но зачем наконец получилось — и она «увидела», как душа Штейна медленно приблизилась к душе отца, и как эти два разноцветных шарика замерли рядом, входя в своеобразный резонанс. Без вспышек, криков и перевоплощений, только волны энергии накатывали друг на друга и отступали, чтобы попробовать снова. Это значило, что Штейн лёг на полу рядом с диваном, где заснул Спирит. Может быть, он взял плед и подушку, а может быть и нет, он редко обращал внимание на собственное удобство. Мака хотела бы укрыть его, но боялась разбудить, поскольку Штейн спал очень чутко, в отличие от отца. «Завтра у него будет болеть спина, — грустно подумала она, взбивая подушку. — Но безумие… безумие уйдёт». Не навсегда, но в их мире и не бывает ничего постоянного.