Retrospective

1.

      — Знаешь по чему я правда скучаю? — заводит одним вечером разговор Шан Цинхуа, пока они распивают чаи, обсуждая свежие сплетни мира заклинателей. Что, наверное, не очень тактично по отношению к их общим коллегам, но безумно увлекательно и смешно! — По маме.       Шан Цинхуа по-странному кривит губы, то ли пытаясь улыбнуться, то ли наоборот, и продолжает с растроганным — Шэнь Цинцю знает этот взгляд слишком хорошо, спасибо, Ло Бинхэ! — блеском в глазах:       — К чёрту все эти мемы, интернет, стиральные машины… Маму жаль. Я даже не попрощался.       На памяти Шэнь Цинцю это первый раз, когда они заводят разговор об их личной жизни в прошлом мире. Если так подумать, то никто из них ни раз и причиной смерти толком не делился… Будь на это его воля, то он бы избегал воспоминаний и вовсе. К чему тратить на это время?       — А ты, бро? — Шан Цинхуа перегибается через столик, подозрительно щуря глаза. Заклинатель инстинктивно хлопает его закрытым веером, покоящимся в свободной руке, надеясь, что это заставит товарища отодвинуться, однако тот лишь непоколебимо продолжает: — Сам-то по семье не скучаешь?       …Шэнь Цинцю не скучает. Сначала он пытался оправдываться тем, что ему попросту не хватает времени из-за постоянных сражений за выживание — что частично тоже является правдой — но теперь, когда всё улеглось, так делать не получается.       Да, Шэнь Цинцю не скучает по своей семье. Невозможно скучать по тому, что присутствует в твоей жизни, как нечто уходящее и приходящее; настолько мимолётное, что порой он забывал про их существование и там, в реальном мире. Его семья для него, как случайный, не предупредивший о своём приходе, гость. Хорошие воспоминания с горчинкой на кончике языка имеются, а вот как таковая связь — нет.       Ему хочется сказать, что что-то — или кто-то — держало его в реальности, в которой он был рождён, которой должен принадлежать, но… Действительно хорошего вспоминается так мало, что с каждым прожитым днём здесь, он начинает осознавать, как отвратительно жил ранее. И вместе с осознанием окончательно бледнеет чувство вины, пожиравшее его регулярно еще со времён трансмиграции.       Поэтому Шэнь Цинцю делает то, что делает всегда. Искусно уклоняется от ответа, прячась за размышлениями о чём угодно, кроме действительно важного.       — Успеешь с этим цирком по кому-то поскучать… — он давит фырканье в кружку чая, после чего не спеша продолжает, так словно действительно раздумывает некоторое время: — К слову, я так и не узнал, чем закончилась Атака Титанов.       Шан Цинхуа возвращается на своё место.       — Ох, блин, когда я в последний раз был у нас, то там только началась арка Имир?       — Какой Имир? Которая прародительница или…       — У нас есть две Имир?!       Шэнь Цинцю не удаётся понять действительно ли он умело сменил тему разговора, или Цинхуа просто смиловался над ним, решив не давить. Так или иначе, это сплошной плюс в его копилку. Система, приличия ради, могла бы и очков засчитать.       Его воспоминания о прошлом — это своеобразное табу, вызывающее в нём необъяснимый прилив жалости и раздражения одновременно. А раз уж жалеть себя Шэнь Цинцю ненавидит больше всего на свете, то пожалуй, вспоминать ничего и не стоит.

2.

      Юэ Цинъюань и Му Цинфан становятся для него идеальным примером братских отношений, о которых он мечтал ещё будучи Шэнь Юанем.       Он не хочет оскорблять свою семью или называть её какой-то плохой, нет, не подумайте! Его члены семьи — хорошие люди, все поголовно! Более того, Шэнь Юаню повезло родиться в невероятно богатой семье! И даже несмотря на то, что большая половина денег уходила на поддержание его вечно угасающей жизни, норовящей оборваться в любой момент, у них всё ещё было всего в достатке.       Так что, Шэнь Юань и не смел жаловаться.       Первые годы до его пятилетия, помнятся ему самыми яркими и тёплыми. Частые семейные поездки, игры со старшими братьями — слишком взрослыми, чтобы возиться с ним, но всё равно уделяющие должное внимание — сказки на ночь от матери, рождение младшей сестрёнки, которую он клятвенно пообещал защищать. Мир, любовь, жвачка. О более идеальном детстве и мечтать сложно.       А затем, в один прекрасный летний день, он свалился в обморок, спускаясь по лестницам на улицу. И вся его жизнь стремительно пошла под откос.       Первое время всё протекало нормально. Из-за возникших проблем со здоровьем, внимание к нему лишь увеличилось: мать проводила с ним большинство времени, взяв длительный отпуск, отец мчался в его комнату сразу после работы, братья катали на спине, и даже ничего не понимающая сестричка, только-только делающая свои первые шажки, сжимала его щёки своими пухлыми ладошками.       «Это обязательно пройдет», — уверяла его перед сном мать.       «В этом мире нет ничего, чего нельзя решить с помощью денег», — подбадривал отец.       Время шло, а лучше ему никак не становилось. Всемогущие зелёные купюры не решили его проблем, а временное недомогание переросло в пугающий штамп «неизлечимая болезнь».       Впрочем, жизнь остальных его родственников продолжалась: появлялись новые заботы, интересы, друзья и люди. Единственной константой в этом празднике жизни был он сам; мальчишка, прикованный пожизненно к кровати. Мальчишка, запертый в комнате с кучей лекарств, принимать которые требовалось ежедневно, на постоянной основе.       И даже если бы он очень сильно пожелал — чего он, разумеется, не делал — он не смог бы винить свою семью. В конце концов, смотреть на собственного ребёнка, смертельно бледного, с трудом дышащего… Страшно и сложно. Требовать с их стороны внимания казалось эгоистичным. Шэнь Юаню всегда думалось, что жалеть стоит не тех, кто сражается с болезнью, а тех кто находится с этими людьми рядом. В конце концов, первых неминуемо в объятия приглашала смерть, а вторым, с грузом после ухода первых, ещё приходилось справляться.       И всё же, порой, прислоняясь ухом к стене, слушая их весёлые разговоры за ужином, Шэнь Юань ощущал себя… Несправедливо обделённым. Они все устали, он понимал. Вот только…       Разве заслужил он, сидеть в тишине, кушать в одиночку, будто прокажённый? Смотреть через окно на детей, свободно делающих всё то, что им пожелается?       Разве заслужил он… Быть обузой?       Его старшие братья покинули родительский дом, когда ему исполнилось десять. Дагэ переехал в новый дом, желая спокойно управлять семейным бизнесом и обзавестись семьёй, а эргэ поступил в один из лучших университетов мира. Попрощавшись напоследок, они поклялись никогда не забывать их любимого диди.       И некоторое время так оно и было; они присылали ему сообщения, рассказывали о свежих новостях из жизни. Шэнь Юаню даже начал верить, что они продолжат общение. Однако, ожидаемо, с каждым днём их общение стремительно сокращалось, пока не достигло минимума. Короткие поздравления в виде шаблонных картинок на общие праздники и осколки надежд на братскую заботу — вот что осталось у Шэнь Юаня от них двоих.       Не самые приятные подарки, о которых может мечтать десятилетний мальчик, но уж что есть. И, эй, он совсем не расстраивался! Почти.       В общем-то, именно по этой причине Шэнь Цинцю и удивляется странной, постоянной заботе со стороны двух пиковых лордов. Вне зависимости от происходящего в их жизнях, они неизменно стоят с ним до последнего, одаривая лаской и заботой. Приди он к ним посередине ночи с трупом в руках, те без лишних вопросов его выручили, он уверен.       — Прошу, садись, — улыбается ему Му Цинфан, указывая на свободное сидение неподалёку.       Вот и сейчас, стоило ему только приблизиться к их месту встречи, как те тут же наготове: подливают его любимого чая, освобождают места у окна, как он любит. Словно у них какая-то бесконечная миссия ценою в десять тысяч баллов крутости — поухаживать за Шэнь Цинцю!       — Шиди не стоит себя утомлять, — соглашается с ним Юэ Цинъюань, мягко сжимая его плечо, подтягивая поближе куски небольшого вишнёвого пирога.       Названному шиди остаётся лишь благодарить оригинального Шэнь Цзю за способность держать лицо максимально безэмоционально. В противном случае, по бледной коже разошлись бы красные пятна.       Он давно уже не отравлен ядом Неисцелимого. И он определённо не такой старый, каким представляет себя в обществе. Почему же о нём продолжают заботиться и беспокоиться?! Ох, во имя всего Святого, братья его совершенно позорят!       Но за очередным новым веером всё равно сияет кроткая улыбка, а с губ сходят благодарности вперемешку с приглушённым смешком.       Это приятно, обнаруживает Шэнь Цинцю.

3.

      Всем нормальным людям полагалось заводить друзей в детских садах, школах и институтах. Это что-то вроде своеобразного правила, помогающего детям адаптироваться в обществе и бла-бла-бла. Увы Шэнь Юаню, по понятным причинам, двери в каждое из этих заведений были закрыты. Соответственно никого, кроме членов семьи, семейной медсестры и врача, видеть он попросту не мог.       Но он замечал, как неизменно загорались глаза его сестры, когда она рассказывала про школьных друзей или возвращалась с прогулок с друзьями. Как подпрыгивала, рассказывая про их общие шутки, традиции, небольшие подарки друг другу. Шэнь Юань слушал, ловя себя на мысли, что для него это… Диковинно, слишком далеко. Как мог он понять радости сестры, если всё что он видел — это стены своей комнаты?       Первым другом юного Шэнь Юаня оказался мальчишка из интернета. Они познакомились на каком-то странном задротском форуме по Котам Воителям — в качестве оправдания: ему было одиннадцать и он знал лор этой вселенной наизусть. И нет, он этого не стыдился! В отличие от книжонки одного определённого идиота, дыр там почти не было, понятно? — и подружились после недолгой перепалки в комментариях под постом, который так и провоцировал спор.       Сейчас его имя он не вспомнит, но зато в памяти хорошо отложилось то, как по-детски радовался Шэнь Юань такой возможности. И пускай оно и не шло ни в какое сравнение с дружбой в реальной жизни. И ничего, что общаться они быстро перестали. Важнее было ощутить этот странный опыт, почувствовать каково это, когда кому-то интересны твои мысли и состояние.       Хотя возможно укол обиды его время от времени посещал. Особенно, когда вливаясь в очередные фандомы, Шэнь Юань натыкался на типичное клишированное дуо друзей, проходящих вместе сквозь огонь, воду и медные трубы. Казалось заезженнее тропа в мире и не сыщешь, однако попадался он на него регулярно.       Ха, к счастью, связи с людьми никогда не являлись его приоритетом!       Или, так он хотел думать.       Может, в глубине души, он тоже хотел узнать каково это — иметь человека, друга, почти брата, с которым можно пройти все невзгоды; позвать на помощь, в случае чего, прикорнуть на плече, когда существование становится невозможным.       Может поэтому он сейчас и цепляется за Лю Цингэ так сильно. Не потому что этот персонаж в своё время казался ему интересным, и не потому что он знал, что тот его в случае чего защитит от кого и чего угодно, а потому что…       — Эй, шисюн, ты вообще слушаешь? — мужчина хмурится, щёлкая перед его лицом пальцами; вроде немного раздражённый, а вроде обеспокоенный. Почти тянется, чтобы проверить температуру. — Шисюн?       Шэнь Цинцю принимает излюбленное выражение лица — то есть, совершенно безразличное — и кивает, поправляя спутавшиеся от ветра пряди волос.       — Да, Лю-шиди. Конечно же, я слушаю, — его глаза произвольно хитро сужаются, почти по-лисьи. — О, или лорд обеспокоен об этом старике? Мне льстит твоя…       Щёки Лю Цингэ ожидаемо алеют — его смутить даже легче, чем самого Шэнь Цинцю! — и он почти беспомощно машет руками, видимо намекая, что самое время помолчать.       — Да ты…!       …Потому что Лю Цингэ — олицетворение той дружбы, о которой он мечтал всю жизнь? Потому что он — первый настоящий друг? Живой, находящийся рядом, возвращающий и дарящий ему новые веера раз за разом, приносящий с опасных миссий подарки? Поддерживающий, даже если Шэнь Цинцю в себе не уверен сам? Бескорыстно сражающийся за него? Готовый, чёрт возьми, вступить в схватку с Королём Демонов ради него?       — Что… Что это за выражение у тебя на лице? — кряхтит бог войны, когда они останавливаются у небольшого кленового дерева.       Шэнь Цинцю оборачивается к нему в пол-оборота, мягко смахивая лист с чужих плеч. Задерживает взгляд чуть дольше обычного, и сам мысленно дивится: как так вышло, что Лю Цингэ с ним подружился? Заслуживает ли он таких хороших людей в своей жизни вообще?..       — Просто подумал, что очень рад иметь такого шиди, как ты.       …       — Ты… Не пугай так больше, шисюн! Конечно, я тоже рад…       Возможно теперь Шэнь Цинцю прекрасно понимает от чего так радовалась друзьям его сестра. Что ж, похоже придётся признать: это действительно хорошее чувство.

4.

      — Наш учитель такой умный, — вздыхает восторженно Нин Инъин, укладывая голову на согнутые руки. По её идеально собранным волосам скачут солнечные зайчики, а сама она сонно жмурится, зевая. Милая картина, правда. Заклинатель бы её оценил, не пытайся Нин Инъин таким образом бесстыдно избежать переписи сорока листов свода правил пика Цинцзин, заработанных за драку с мальчишкой из другой школы. — Самый умный на свете!       Шэнь Цинцю закатывает глаза, позволяя себе растрепать аккуратную причёску ученицы.       Нин Инъин и сама уже давным-давно не глупышка, хоть и задумывалась по сюжету обычной картонкой, служащей исключительно в качестве любовного интереса главного героя. Но вот она здесь, перед ним: осознанная, взрослая, с собственной мотивацией, независимая. Этот старик покривит душой, если скажет, что не гордится ей, как родной дочерью.       (И собой уж, что тут таить!)       — Но это правда! Расскажите, как вы достигли таких высот! Мне хотелось бы когда-нибудь вас догнать.       Такого рода комплименты для него не новы. Шэнь Юаня всегда помнили умным малым. Ещё бы; будучи запертым всю жизнь с книгами, ему не оставалось ничего, кроме как читать и запоминать. И даже школьную программу, вопреки наставлениям репетиторов, он закончил на два года раньше положенного. А перед смертью он почти закончил второй курс медицинского факультета в одном из самых престижных институтов страны!       Так что, да, он не жаловался. Учёба являлась самой интересной частью его жизни… Из чего, разумеется, становилось понятно, что жизнь его была скучнее некуда.       — Не говори всякие бесстыдства, — Шэнь Цинцю мягко хлопает девушку по спине сложенным веером. — Этому учителю ещё есть куда стремиться. И если ты будешь стараться, то достигнешь того же. И даже большего. А потому не смей отлынивать, юная дева!       Хотя на самом деле… Он никогда не гордился этими достижениями. Они все чудились ему бесполезными; словно жизнь, отобрав у него все радости существования, жалости ради, позволила быть, как минимум, не самым глупым человеком во вселенной.       Да и… Никто никогда не находил его достижения существенными или восхищающими.       — Конечно, учитель!       Но теперь, когда он славился одним из самых умных людей на пике Цинцзин… Это почти казалось очаровательным: слышать, как все берут с него пример.

5.

      — Шицзунь, — окликает Ло Бинхэ, удобно расположившийся у него за спиной. Длинные пальцы ловко заплетают каштановые пряди, пока сам пиковый лорд кряхтит над отвратительными, бесполезными документами, что скопились по его душу за недели отсутствия, — этот ученик может задать вопрос?       Шэнь Цинцю несколько благодарно выдыхает. Не отвлекись бы он, ближайшие пару минут, от пристального вычитывания наказаний учеников, то непременно бы слетел с катушек. Ну сколько можно?! И почему его милые, белые лотосы стали такими непредсказуемыми и непослушными?! Он отсутствовал всего пять лет! Пять!       — Этот муж волен спрашивать всё, что пожелает сам, — беззлобно поправляет он, откладывая каллиграфическую кисть в сторону, принимаясь потирать затёкшее запястье. — Я слушаю, Бинхэ.       Хочется инстинктивно обернуться, чтобы поглядеть на увлечённое и старательное выражение лица возлюбленного, но прерывать не хочется сильнее. Поэтому он лишь косится на отражение Ло Бинхэ, поблескивающее в окне, внимательно следя за малейшими изменениями на его лице.       — Муж, — не скрывая довольной ухмылки, поправляется демон, напоминая при этом кота, ткнувшегося мордой в миску с молоком. То есть, непозволительно мило. — Могу ли я узнать, почему мой муж согласился помочь завтра этому… Мин Фаню, если дел у него по горло и он очень устал?       Говорит Бинхэ размеренно и спокойно, но Шэнь Цинцю всё равно улавливает еле слышные нотки беспокойства в его голосе. Ах, его муж воистину дарование небес. Всегда такой внимательный!       По правде говоря, Шэнь Цинцю очень хотелось отказаться. И по правде говоря, он совершенно не может отказывать людям, которые так или иначе хорошего о нём мнения.       (Что, чёрт возьми, означает половину его знакомых… И, эй, система! Разве главный герой не Бинхэ? Почему же гарем тогда собирается по его душу?! Этот старик слишком и слишком стар для такого, пощади его!)       Шэнь Цинцю… Нет, Шэнь Юаню жизнь на протяжении долгих лет доказывала, что каждая его попытка высказаться о собственном дискомфорте, заканчивалась плачевно для других.       Не беря в учёт его состояние здоровья, он всё равно являлся очень проблемным ребёнком. Нет, Шэнь Юань вовсе не шкодил, доставлял всем в округе проблем, как это обычно бывало у детей его возраста! Но всё же, неосознанно, выходило то… Что выходило в итоге.       Он и по сей день помнит, как пса мэймэй — им был очень замечательный, ласковый щенок, виляющий хвостом при поглаживании за ушком; чем-то напоминал Бинхэ, если так подумать — пришлось отдать другим хозяевам из-за его глупой аллергии на шерсть. Мэймэй тогда было восемь, и она прорыдала почти неделю, отказываясь от еды.       После чего и она стала всё реже и реже к нему заходить, окончательно снизив количество встреч до одного единственного раза в неделю. Ей пришлось попрощаться со своим маленьким другом из-за него, и она, сама того не осознавая, отплатила ему тем же: лишила Шэнь Юаня единственного друга в реальной жизни — себя самой.       Его сестра очевидно не желала ему зла, вот только с тех пор Шэнь Юань стал осторожнее относиться к собственным словам.       Люди редко желали проводить с ним время, поэтому ему необходимо было очень сильно постараться, чтобы не облажаться. Даже если это значило стерпеть то, что ему неприятно или неудобно.       — В обязанности хорошего учителя входит помощь своим студентам круглые сутки, — не растерявшись, парирует Шэнь Цинцю.       Это неправда. Он иногда всё-таки отказывается от просьб учеников, к которым привязан недостаточно сильно, или которые его попросту раздражают. Ло Бинхэ тоже это знает; наверняка, может припомнить ему несколько недавних случаев, однако предпочитает промолчать, начиная перевязывать собранные волосы алой лентой, лежащей неподалёку.       — Мой муж ревнует? — старается разбавить напряжённую атмосферу заклинатель, машинально тянясь к вееру.       Ло Бинхэ осторожно перекидывает косу через его плечо, оставляет мимолётный поцелуй за ухом и поднимается, разворачивая стул Шэнь Цинцю к себе. В его глазах плескается неподдельное тепло; не то, которое Шэнь Цинцю заслуживает, но то которое получает всё равно.       — Этот уче… Муж всего лишь хочет напомнить, что его Шэнь Цинцю необязательно делать то, чего он не желает, из-за нежелания огорчить этих бестолоч… Учеников. Или кого-нибудь ещё.       И не дожидаясь ответа, Бинхэ кидается зацеловывать его лицо: ведёт тёплыми губами вдоль щёк, жмётся ко лбу и носу, прежде чем останавливается на губах. Довольно мурчит, когда Шэнь Цинцю с неприсущим ему энтузиазмом прижимает его к себе всем телом, напрочь игнорируя краску, приливающую к щекам. А вместе с ней и странную сентиментальность, вспыхивающую ежедневно с новой силой в присутствии Ло Бинхэ.       Документы в то утро, разумеется, остаются забытыми.

6.

      Каждый раз, когда Шэнь Юаня узнавали достаточно хорошо, общение с ним прекращалось.       Он не очень интересный, так что, проблемой было не это. Проблемой было то, что он умел создавать впечатление самого захватывающего человека в мире, поэтому изначально тянулась к нему чуть ли не каждая собака. Общение длилось некоторое время, после чего следовало осознание и разочарование. Прерывали общение с ним обычно, не предупреждая.       Шэнь Юань научился на это не обижаться. Однако также он научился не позволять людям проводить с собой слишком много времени.       Его умение заинтересовывать, очевидно, перебралось и в эту вселенную; иначе как объяснить, что все пиковые лорды, ученики и даже, чёрт возьми, демоны высказывали своё уважение к нему?! С одной стороны, это лестно, а с другой…       Он знает, что в глубине души, он по-прежнему скучный мальчишка с дерьмовым характером. Поэтому он и не может позволить кому-то об этом разузнать.       И тут в дело вступает его особое расписание встреч, включающее в себя лимит общения с каждым! Гениальная разработка — достаточно времени, чтобы никто не соскучился и достаточно для того, чтобы в нём не успели разочароваться. Итак, таким образом, он встречается с Му Цинфаном и Юэ Цинъюанем раз в неделю, по часу; проводит два чаепития в неделю по полчаса с Лю-шиди; и трижды посещает учеников, уделяя им пятнадцать минут. Да, братья по оружию всё ещё жадничают, говоря, что встреч маловато, но…       Это лучшее, что он может предложить.       Хотя, как известно, у всего есть своё исключение. Его личными являются Ло Бинхэ и Шан Цинхуа.       Шан Цинхуа — потому что с этим ходящим позором и опозориться не страшно, и потому что они у друг друга единственная ниточка, связывающая с прошлым миром. Так что, даже если его странноватый друг в нём когда-нибудь разочаруется, если не сделал этого до сих пор, то общение явно не прекратит.       Что касательно Ло Бинхэ… Шэнь Цинцю не знает точно, что именно служит причиной. Возможно, потому что он не позволяет себе забыть, что однажды точно ему надоест? Нет, он не сомневается в любви Ло Бинхэ. Сейчас он самый преданный и влюблённый! Однако всё реже и реже, пиковому лорду удаётся держать в его компании образ безразличного учителя. А это заведомо значит, что вся загадка его личности, восхищающей и интригующей, пропадёт.       Скорее всего, он вернётся к истокам оригинального Ло Бингэ… Или просто найдёт кого-нибудь получше. Кого-то, кто будет его заслуживать.       Так что, Шэнь Цинцю всегда держит в уме то, что его очаровательный, идеальный во всех отношениях муж — вопреки его желаниям — явление временное. И поэтому, как бы жадно и эгоистично это не звучало, он позволяет себе быть при нём практически постоянно.       — Учитель, учитель. Муж, — Ло Бинхэ несдержанно вертится на месте, и тёмные кудри, от таких движений, смешно подпрыгивают в воздухе. Шэнь Цинцю прячет мягкую улыбку за веером, — пожалуйста, прикрой глаза.       Брови заклинателя вопросительно изгибаются, но он не колеблясь, повинуется. Бинхэ ему ничего плохого не сделает, Шэнь Цинцю уверен.       Он чувствует, как демон стремительно сокращает между ними расстояние, а затем медленно отодвигает веер, подальше от его лица. Горячее дыхание опаляет кожу; Шэнь Цинцю очень сдерживается, чтобы не затискать его прямо здесь.       — Что ты видишь, муж?       — Конечно же ничего, Бинхэ, — он инстинктивно вздыхает, жалея, что не может закатить глаза.       Что это за вопросы такие?!       Но Ло Бинхэ не сдаётся; склоняется над его ухом, параллельно закидывая руки ему на плечи. Некоторое время молчит, а потом до невозможности любовно выговаривает:       — Это мой мир без тебя, муж.       Шэнь Цинцю не знает плакать ему или смеяться, захлебнуться в смешке или умилиться, поэтому он подфыркивает, распахивая глаза. Изучает взглядом такое родное лицо, притягивает мужа к себе за румяные щёки и слабо их сжимает.       — Глупыш, — нежно бормочет он, оставляя несколько влажных поцелуев на скулах.       Ло Бинхэ гордо улыбается, явно довольный своим признанием; подставляется под прикосновения, льнёт всем телом, зарываясь носом в его шею.       Шэнь Цинцю хочется застрять в этом моменте навсегда. Чтобы не оставаться больше одному, без Ло Бинхэ. Чтобы он никогда в нём не разочаровывался. Чтобы у него всегда всё было хорошо.       Они целуются всю ночь напролет, до тех пор, пока усталость не берёт своё и утомлённые, они не засыпают, прижимаясь друг к другу лбами.       Всё о чём Шэнь Цинцю может думать, так это о том, что жизнь Бинхэ была гораздо лучше и светлее без него в ней. И ему правда жаль за всё.

7.

      Иногда он думает о Шэнь Цзю.       Это мысли странные, немного противоречивые, измотанные, и явно не те, что приходят в голову при хорошем настроении.       В дни, когда он думает о Шэнь Цзю, у него нет желания контактировать с остальными; он прячется подальше от всех в лесу, прогуливается до тех пор, пока не останавливается в каком-нибудь месте, подобранном наобум.       В дни, когда он думает о Шэнь Цзю — он ненавидит себя больше всего.       Шэнь Юань и на минуту не задумывался о том, почему попал в тело главного злодея. Он предпочитал принимать это, как… Случайность. Ужасную случайность, затянувшуюся на всю жизнь, став его самой счастливой и удачной.       Порой, будучи наедине с Цинхуа, он шутит, что система бесконечно ошиблась — ему стоило попасть в тело главного героя. Или хотя бы, Лю-шиди. Всё всегда заканчивается безобидными шутками, потому что он знает, что и во век не смог бы заслужить место такого сильного, стойкого Ло Бинхэ. Что уж говорить о излишне честном, отверженном Лю Цингэ, чьи моральные устои превышали его собственные в трижды?       Он не спрашивал никогда самого себя, почему попал на место главного злодея, потому что… По правде говоря, он всегда знал ответ.       В какой-то степени, он понимал Шэнь Цзю слишком хорошо.       Конечно, Юань вряд ли бы опустился до его действий — хотя с другой стороны, разве может он судить, не прожив детство Цзю самостоятельно? — однако… Ему так хорошо знакомо это липкое ощущение в груди.       Ему так хорошо знакома ненависть к ни в чём неповинным людям, просто потому что внутри сидит стойкое чувство отвратительнее в разы, выразить которое невозможно. Ему так хорошо знакома эта отстранённость от людей, пустота, отсутствие близких. Ему так хорошо знакомо это всё, настолько, что иногда даже больно.       Не счесть разы, когда Юань, сидя по ту сторону от монитора, читая новеллу, наругивал главного антагониста, скаля зубы. Пододвигался к монитору поближе, дабы написать очередной негативный комментарий и… Замирал. То, за что он ненавидел Шэнь Цзю — он видел в самом себе.       Хотя он никогда не оправдывал его действий. Нет! Неа. Если бы он только увидел Цзю лично, то непременно ударил его со всей имеющейся силой, только за Бинхэ одного.       Но…       Иногда сидя вдали от всех, перебирая пальцами струны гуцина, Шэнь Цинцю позволяет себе задаться лёгким вопросом:       — Было ли тебе также одиноко, Шэнь Цзю?       И почему-то слишком чётко всплывает картинка в голове, как молодой лорд, отдаляясь от товарищей по оружию всё дальше, с пустотой глядит на то, как радуются другие. Усталый, лишённый тепла и ласки, оставленный наедине с разрушительными мыслями, не дающими покоя ни на минуту.       — Есть ли вселенная, где счастлив ты?       И где-то в глубине души, Шэнь Цинцю знает ответ.

8.

      Одним прекрасным утром, Шэнь Цинцю просыпается от ностальгического, пряного запаха. Его это не удивляет; Бинхэ ежедневно балует его различными вкусностями, как баловал в оригинальной новелле своих жён. Удивляет то, что держит в руках он не привычный поднос с завтраком, а небольшой — но очень аккуратный и красивый! — торт, разукрашенный мягкими линиями, с иероглифами, выведенными с кристальной точностью.       — С днём рождения, Шицзунь!       Шэнь Цинцю глупо пялит на протянутый торт, на радостного возлюбленного с широкой улыбкой на глазах и медленно, очень медленно, моргает. Может, это сонная галлюцинация? У него уже такое было, когда он засиделся две ночи за документами. Тогда — он клянётся! — он слышал запах бамбука.       Но его муж упёрто повторяет:       — Шицзунь, с днём рождения!       Дни рождения — это не тот праздник, который он праздновал по-особенному в прошлой жизни. В первое время, после обнаружения своего заболевания, каждый его праздник отмечали с особой подготовкой, как если бы праздновали последний.       (Наверное, так оно и было. У них никогда не было гарантии проживёт ли Шэнь Юань до следующего.)       Но затем, как оно и ожидалось, столь тщательный подход прекратился и вовсе. Его поздравляли в двенадцать ночи, расцеловывали, пихая либо красиво упакованные подарки, либо деньги.       (Шэнь Юань солгал бы, сказав, что не слышал несколько раз разговоры родителей, забывших про его день, купивших что-то на скорую руку, лишь бы не огорчить. Он всё ещё их не винил, просто… Было обидно? Немного.)       Стоило череде красивых пожеланий спасть, а свечам потухнуть, как его комната вновь опустошалась. Всё возвращалось на свои места, и Юань лишь мог надеяться, что его ежегодное и совершенно неискренне загаданное желание — покинуть эту жизнь побыстрее, чтобы перестать ощущать себя лишним грузом — исполнится.       Что касательно его дня рождения после перемещения сюда, то… До падения Ло Бинхэ в Бездну он проводил этот день с ним.       Шэнь Цинцю никогда не рассказывал мальчишке, что это его праздник, разумеется. Не хватало ещё, чтобы любвеобильный ученик тратил на него своё время! Просто просил сопровождения, как если бы это был совершенно обычный, будничный день. А по вечерам пересекался с братьями по оружию, чтобы выслушать тёплые поздравления и получить подарки.       Он не считал этот день особенным, как и не понимал суть его празднования. Тем более здесь, где их жизни бесконечно долгие. Но зачем-то, всё равно как-то вскользь, упомянул об этом Ло Бинхэ.       И вот теперь, его муж, конечно же… Постарался на славу. Отнёсся к этому, как к самому великому празднику в жизни.       — Шицзунь? — чужое молчание, кажется, вынуждает Ло Бинхэ понервничать. — Тебе не нравится? Мне не стоило…       Шэнь Цинцю аккуратно приподнимается, укладывая руки поверх запястий Бинхэ. Он не знает, что сказать; только чувствует, как в горле по странной причине першит. И почему он так нервничает? Ничего плохого ведь не случилось? Да?       — Бинхэ… Тебе не стоило прилагать такие усилия ради этого старика, право…       Его голос звучит настолько несвойственно тихо, неуверенно, что он мысленно прикладывает самого себя об веер. И куда его хвалёная отстранённость и хладнокровие пропадают в такие важные моменты?! Эй, система, это какой-то противный дебафф?       — Конечно же стоило, — хмурится Бинхэ. — Муж, прошу, загадай желание поскорее.       Шэнь Цинцю всё ещё заторможено кивает, жмурится, задувая все свечи разом. Их здесь не точное количество его возраста — в конце концов, ему перевалило множество лет — но напичканные свечи всё равно улыбают.       «Пожалуйста. Пожалуйста. Отнимите у меня что угодно, но только не его. Я не хочу чтобы это заканчивалось», — молит он, не сводя влюблённого взгляда со своего мужа.       И это первое желание на его памяти, исполнение которого Шэнь Цинцю хочет искренне.

9.

      Надеяться, что у Шэнь Юаня, постоянно проводящего жизнь в интернете, за чтением, вдали от цивилизации, имеются в наличии нормальные навыки общения с людьми, или как минимум, способность собственные эмоции выговаривать вслух… Глуповато, конечно.       Он никогда не отрицал свой скудный эмоциональный интеллект, или полное непонимание людей в большинстве ситуаций. В конце концов, это нечто очевидное. И если изначально, при отыгрыше роли Шэнь Цинцю, это являлось неким преимуществом в копилку гадского характера персонажа, то чуть позже, когда занавес опустился, а это всё стало его жизнью, возникли проблемы.       Вообще-то, Шэнь Цинцю не задумывался об этом вплоть до момента, когда Шан Цинхуа, подстёбывая его в очередной раз, не намекнул на то, что он совершенно не признаётся своему мужу в любви. Оказавшись через несколько часов в бамбуковой хижине, он задумался об этом впервые всерьёз.       Он всегда придерживался мышления, что поступки говорят громче слов — особенно, в его случае, — однако… Разве Ло Бинхэ не был всегда человеком, нуждающимся в вербальном подтверждении любви? Разве не был он не уверен в себе настолько, что малейшее молчание или запинку, воспринимал за чужое раздражение или ненависть?       Шэнь Цинцю неожиданно почувствовал себя худшим монстром, чем когда-либо был Шэнь Цзю!       Но он правда плохо понимал каково это — выражать любовь словами. В его семье, тёплые слова сходили с уст лишь в моменты, когда всё становилось совсем уж плохо. Например, в случае, если кто-то оказывался на грани жизни и смерти. Остальное время любовь проявлялась бесчисленным количеством денег; не поэтому ли, сам Шэнь Юань постоянно баловал сестрицу, даря ей всё, что она только пожелает?       Но… Ло Бинхэ не нужны деньги. Да, и в этой вселенной Юань явно на несколько ступеней ниже, чем его муж, так что…       Его муж никогда ничего с него не просит. Ни слов, ни действий, ни чего-либо ещё. И потому… Шэнь Цинцю наивно предполагал, что его действий — достаточно. Как же сильно он ошибался!       — О чём муж задумался? — Ло Бинхэ призывает его ко вниманию лёгким прикосновением к руке.       Заклинатель от неожиданности почти роняет палочки, давясь горячей лапшой.       — Я… То есть, этот учитель…       Идиот, идиот! Разве время обращаться к себе, как к учителю?!       — Этот муж. Да, этот муж, — исправляется он в безнадёжных попытках успокоиться. — Этот муж кое о чём беспокоился в последнее время.       Он едва справляется с диким желанием вновь вцепиться в веер и скрыться за ним. Ему правда хочется быть более откровенным с Ло Бинхэ, но… Это так, чёрт возьми, сложно?       Демон его не прерывает, только внимательно слушает. Раньше, он бы непременно принялся тараторить, предлагая свою помощь и тем самым, сбивая Шэнь Цинцю с первоначальной темы разговора. Сейчас, Ло Бинхэ научился молчать, прекрасно понимая, как его глупому учителю порой сложно выговариваться.       — Кхм, этот муж думает… Что не очень часто напоминает тебе, как сильно он тебя любит, — прежде чем Бинхэ умудряется влезть, чтобы отругать его за своеобразное оскорбление его мужа — я и есть твой муж, дурачок! Мне же можно! — он продолжает: — Он думает, что… Я думаю, что Бинхэ заслуживает всего самого лучшего.       Ожидаемо, Ло совершенно растерянно моргает. Это заставляет Шэнь Цинцю чувствовать себя ещё паршивее.       — Бинхэ — самый приятный, прекрасный и способный человек на свете, — чуть увереннее продолжает Шэнь Цинцю, накрывая его ладонь своей. — И этому мужу… Мне очень и очень повезло стать твоим… Кхм, твоим.       Как же! Это! Чёрт возьми! Смущающе! Ему хочется провалиться под пол, пропасть на несколько лет и не появляться в округе до повторной смерти. Вот настолько откровенное проявление собственной любви для него… Неловко.       — Бинхэ, — он зовёт его, используя последние остатки своей смелости. — Бинхэ, я люблю тебя.       Они замолкают: Ло Бинхэ продолжает расширившимися от удивления глазами пялить на него, не двигаясь ни на миллиметр, а Шэнь Цинцю в шаге от того, чтобы привычным действием выпрыгнуть из окна. Но вместо этого он плавно поднимается с места, принимаясь собирать грязную посуду.       Надо срочно занять себя чем-то, чтобы не вспоминать этот вопиющий позор… Ему действительно иногда — почти постоянно — жаль, что вместо всех возможных любовных интересов, которые у Бинхэ были в наличии, он выбрал его. Глупого, позорного учителя, только и умеющего разбрасываться едкими комментариями, и прятаться за веером.       Ох, его муж заслуживал намного, намного лучшего, чем получил.       — Муж! Шицзунь!       Что бы он не хотел сделать в этот самый момент — это всё уже неважно, потому что на полпути к кухне, Ло Бинхэ резко прижимается к нему со спины, обвивая руками живот, тыкаясь носом в ещё нераспущенные волосы.       — Я… Я тоже тебя люблю. Сильнее всего на свете.       Слёзы Ло Бинхэ капают ему за шиворот ханьфу, но стискивая посуду, подрагивающими от волнения руками, Шэнь Цинцю даже не может на него из-за этого огрызнуться.       — Спасибо, — шепчет он так тихо, как только может, благодаря всех возможных богов за то, что Бинхэ, захлебывающийся в собственных рыданиях, его попросту не слышит.       Спасибо, что ты меня любишь, даже если я ужасный человек с большим, неисчислимым количеством проблем. Спасибо, Бинхэ.

10.

      Шэнь Юань почти никогда не плакал; а если плакал, то делал это посередине ночи, утыкаясь лицом в подушку, чтобы заглушить малейший звук; давился собственными слезами, кашляя, кусал губы, чтобы успокоиться побыстрее, а затем засыпал, полностью и целиком истощённый.       Шэнь Юань и без слёз был достаточно жалким, а потому ему казалось, что если он расплачется когда-нибудь на людях, то непременно станет ещё более слабым в глазах других. Этакий мальчишка из рекламы фонда для умирающих детишек.       К тому же, его стенания явно не помогли бы родителям и сестрице, только заставили бы чувствовать себя излишне виноватыми, поэтому… Шэнь Юань пресекал любую истерику на корню, держась до последнего.       Шэнь Цинцю… Ни разу не думал о том, что наверное, где-то можно было и заплакать. То есть, не от боли или усталости, как например, в Священном Мавзолее, а от… Искренней грусти? Душевной боли?       Например, имело место заплакать после инцидента с Бездной.       Он солжёт, если скажет, что чётко помнит первые недели без Ло Бинхэ под боком; как бы он не оправдывался, говоря, что совершенно не переживает; даже прекрасно зная, что Бинхэ жив он… Скучал. Бинхэ стал не просто его любимым учеником, но и единственным человеком, который понимал его так просто, без слов, внимал и не издевался, даже когда он совершал ошибки. Уважал. Любил?       Возможно имело место заплакать в тот момент, когда он прощался с Ло Бинхэ, его маленьким белым лотосом, на могиле его меча, вдали от остальных, шепча те признания и извинения, которые не сможет никогда произнести вслух.       Возможно, ему стоило заплакать, когда он самоуничтожился на глазах у людей, потому что… Врать он не будет, это было до безумия больно, и фантомное ощущение тяжести в лёгких, огня, расползающегося по костям, он помнит и по сей день; слишком чётко, к сожалению.       Возможно, ему стоило заплакать хотя бы от счастья? На свадьбе?       Столько достойных возможностей заплакать к месту, невзирая на образ беспристрастного учителя, однако…       Однако тёплые капли начинают течь из глаз в самый идиотский, совершенно безобидный эпизод за его жизнь.       Он просыпается от кошмара — и сама это деталь неудивительна, они мучают его, если не каждый день, то по несколько раз в неделю уж точно — и пытается научиться дышать заново. Его сердце ходит ходуном, стуча в грудной клетке так безумно громко, что закладывает уши.       — Бинхэ?       Часть постели мужа совершенно холодная, пустая, даже. Ни намёка на чужое присутствие, хотя Шэнь Цинцю помнит, точно помнит, что засыпали они вместе, лицом друг к другу, сплетя ладони.       Но Ло Бинхэ нет.       И–       И неожиданно кошмар начинает казаться реальностью.       Что если, что если, Ло Бинхэ на самом деле так и не вернулся к нему? Что если все эти хорошие воспоминания — лишь выдумка его мозга, иллюзия, собственноручно придуманная для успокоения?       — Бинхэ!       Пожалуйста, выйди из угла, скажи, что отходил. Пожалуйста, вернись.       Он мечет ладонями по белоснежным простыням, сжимает их в кулаках, стучит по рядом лежащей подушке, и совершенно растерянно бормочет чужое имя.       Шэнь Цинцю поднимается с постели на дрожащих ногах. Судорожно оглядывается, пытаясь найти какую-нибудь… Что-нибудь из вещей Бинхэ, которое могло бы послужить доказательством, что он реальный; здесь, с ним, но просто ушёл из-за неотложных дел, как поступал временами.       Он не находит ни записки, которую демон обычно оставляет, если вынужден отлучиться по делам в Царстве, ни одежды, которая должна была остаться лежать на стуле, в случае, если он где-нибудь рядом.       И Шэнь Цинцю панически задаётся вопросом… Возвращался ли Ло Бинхэ из Бездны вообще?       Его трясёт так, как не трясло никогда.       Надо найти кого-нибудь, кого-нибудь, кто может помочь, ему отыскать Ло Бинхэ… Его Бинхэ, он…       — Учитель? Учитель!       Он не помнит как упал, но теперь ощущает как его осторожно подхватывают, усаживая на кровать. Инстинктивно, Шэнь Цинцю почти ударяет человека, стоящего перед ним, а затем резко вскидывает голову, встречаясь с таким знакомым взволнованным взглядом.       Перед глазами всё расплывается, но к его счастью, демоническая метка мужа привычно сияет алым красным.       — Бинхэ, — он выдыхает, стараясь приструнить дрожь в теле; сжимает ладонями тёмные ткани одежды, стукаясь лбом об чужую грудь. — Бинхэ.       Тёплые руки неуверенно гладят его по макушке, прижимая поближе.       — Что произошло? Учитель, вам больно? Вам что-то приснилось? Учитель, не молчите. Я здесь, здесь. Прошу простите, я просто отошёл ненадолго!       Бинхэ звучит так, будто разрыдается от бессилия и непонимания прямо сейчас, и это то, что вынуждает Шэнь Цинцю на минуту отстраниться, чтобы ещё раз взглянуть на мужа.       Ни в коем случае нельзя расстраивать его Бинхэ, нет! Этот учитель не позволит себе причинять ему боль, больше никогда. И если это попытается сделать кто-нибудь ещё, то Шэнь Цинцю ляжет костями — буквально и фигурально — прежде чем разрешит тронуть своего мужа.       — Мне не больно, нет, — поспешно успокаивает он, перекладывая ледяные ладони на бледные щёки мужа. — Бинхэ, всё хорошо.       Он не комментирует то, что дышать всё ещё как-то слишком тяжело, а его видение затуманено настолько, что лицо возлюбленного он видит размытыми пятнами, как если бы у него резко ухудшилось зрение.       А, может, его отравили? Очередной идиотский сюжет из оригинальной новеллы?       — Если всё хорошо, то почему вы плачете?       Шэнь Цинцю в удивлении распахивает глаза.       Он… Плачет?       Разве может он…       Ах, действительно. По щекам струятся неконтролируемые слезы, от чего-то непрекращающиеся, и кажется… Он плакал всё это время? Начал ли он плакать, когда проснулся? Или когда увидел Бинхэ?       — Учитель… Муж, — Ло Бинхэ заботливо улыбается ему, так как улыбается всегда — бесконечно искренне и преданно — и проводит большими пальцами по его щекам. — Всё хорошо. Ты в безопасности. Никто не навредит тебе больше, я об этом позабочусь.       Шэнь Цинцю шмыгает носом. Его муж такой по-доброму глупый! Разве он когда-нибудь беспокоился о своей безопасности? Разве этому мастеру есть дело до самого себя? Разве не Бинхэ его единственная слабость? Разве он не пожертвует всем ради него? Ну что за глупости иногда городит этот юнец!       — Муж, — его ученик удивлённо моргает, так, как если бы вся эта мысленная тирада была произнесена вслух.       О.        Она и была.       Это настолько стыдно и настолько не вовремя, что он почему-то начинает плакать ещё громче, на этот раз почти завывая. Если Ло Бинхэ решит уйти от него после этого, то Шэнь Цинцю его поймёт. Правда.       — Всё хорошо, — неуклончиво успокаивает его Бинхэ, прижимаясь губами к его макушке. — Муж, ты можешь плакать сколько пожелаешь. Не сдерживайся.       И Шэнь Цинцю больше не пытается.       Он плачет так, как не плакал никогда в своей жизни. Рыдает, как маленький ребёнок, совершенно позабыв о гордости, если та у него и оставалась вовсе. Его горло беспощадно дерёт, а голова колотится настолько сильно, что кажется он вот-вот снова умрёт. Ему больно, ему мерзко, ему страшно. Он не знает по чему или по кому плачет, а в голове вместо привычного клубка мыслей просто бесконечный, зацикленный крик. Его собственный?       Когда он наконец успокаивается, за окном постепенно расцветает раннее утро. Бинхэ всё ещё перебирает его волосы неторопливыми движениями, совершенно не беспокоясь по поводу испачканной одежды. Шэнь Цинцю слышит, как сбившееся сердцебиение демона затихает вместе с его рыданиями.       — Бинхэ? — он бормочет, слабо расцепляя хватку на чужих одеждах.       Он не помнит когда или как, они оба оказались на кровати. Наверное, его всегда заботливый муж перенёс его. В другое время он бы повозмущался, а сегодня у него нет сил.       — Да? — Бинхэ поддаётся вперёд, внимательно рассматривая его лицо, будто пытаясь понять не больно ли ему до сих пор, не желает ли он чего-нибудь, что он может преподнести. — Всё хорошо. Ложись спать, я позабочусь обо всём.       Но разве это не Шэнь Цинцю должен о нём заботиться, а? Разве Бинхэ не делает достаточно, постоянно заботясь о нём, даже если Шэнь Цинцю и ничего ему не говорит? Разве не… Разве Шэнь Цинцю заслужил?       — Этот учитель… Очень извиняется, — находит в себе силы сказать заклинатель, не звуча и близко похожим на самого себя. — Я постараюсь больше не создавать подобных проблем. Я…       Бинхэ прерывает его осторожным, мимолётным поцелуем в край губ. Это и поцелуем назвать сложно, но Шэнь Цинцю всё равно неосознанно млеет от такой ласки.       — Мужу не стоит извиняться, — ворчит Ло Бинхэ, укладывая его обратно к себе на грудь. — Я благодарен, что мне довелось оказаться с тобой в момент твоей слабости. Муж заслуживает получить всё возможное тепло после пережитого.       И когда Ло Бинхэ так вырос? Было ли это в те годы, которые он провёл в Бездне, совершенно один? Или тогда, когда Шэнь Цинцю был мёртв на протяжении пяти лет? Или…       Шэнь Цинцю чувствует себя так, будто бы заплакал снова, если бы у него осталось хоть немного сил в запасе.       — И… Я благодарен Шицзуню за то, что он продолжает беспокоиться обо мне, даже когда стоит беспокоиться о самом себе, — чуть тише добавляет он, еле слышно, словно смущаясь. Шэнь Цинцю даже жаль, что у него нет сил, чтобы приподняться и увериться не покраснели ли щёки его мужа. — И раз уж мой муж не умеет думать о себе, то этим займусь я.       Улыбка против его воли расползается по лицу — первая за бесконечную ночь. Шэнь Цинцю обвивает Бинхэ всеми конечностями, оставляя смазанный поцелуй на линии подбородка. Если бы у него только была возможность провести бесконечность вот так вот, в объятиях!       — В таком случае, этот старик полностью доверяется тебе, Бинхэ, — шепчет он, потираясь носом об его шею. И добавляет: — Главное, не оставляй меня, ладно?       А затем, усталость накатывает на него взволнованными волнами, утягивающими его в пучину Царства Снов. Туда, где Бинхэ продолжит за ним приглядывать, превращая ужасные кошмары в тёплые воспоминания, где нет места ни крови, ни смертям, ни боли. В райский уголок, каковым является их нынешняя жизнь.       Шэнь Цинцю засыпает, и всё, о чём он может думать, так это то, что он самый счастливый человек на свете. И если ему придётся умереть ещё несколько раз, чтобы вновь оказаться рядом со своим мужем, в тепле, то он не откажется.       (И если у него ещё много незакрытых гештальтов — то это не страшно. Потому что этот Шэнь Юань давно уже не один, и больше никогда не будет.)