Эстет

Сплав меди и олова. Слишком частое дыхание. Сбитое, каждый вдох даётся с трудом. А шаг всё равно уверенный. Только замедленный чересчур. Но так даже лучше — рассматривать легче. Мышцы ещё дрожат от перенапряжения, они растягиваются перед сильной встряской. Руки перекрыла неровная сетка вен, словно спайка на металле. Вдоль и слегка поперёк и видно каждую. Красная футболка используется вместо полотенца, ведь пот уже давно заливает глаза. Без неё видно, как на животе перекатываются поперечные мышцы. Всё это великолепие с бронзовым отливом — ровно в пяти шагах. Смотрит в ответ и устало улыбается. Джонхан тоже пытается улыбаться, но выходит как-то слишком вымученно. На периферии слышатся удары баскетбольного мяча и мерзкий звук, что возникает при контакте каких-нибудь найков и специального покрытия в спортзале. Сынгкван что-то кому-то активно объясняет. Хансоль отнимает мяч у Сокмина и показательно крутит его на пальце, перед тем как Джошуа выбивает его из рук младшего и тот обреченно чертыхается. Под пальцами скрипит лакированная поверхность скамейки; возникает дикое желание скинуть руку Сынчоля с плеча, ибо тяжелая и давит. Специально. А ещё он шепчет в самое ухо. Тоже специально. — Хороший вид? — Отличный. — Поимей совесть. — Уже. — Сообщи мне, когда и его поимеешь. Староста убирает конечность и облокачивается о голубую стену спортзала. Зачем пояснять о ком идёт речь, если Чоль и так все отлично знает, причём в кошмарных подробностях. Кошмарных настолько, что стоило бы постесняться, но Джонхану всё равно, а для Чхве это всего лишь повод для шуток. По крайней мере, тот никогда не проявлял свою озабоченность сложившейся ситуацией. Считал, что его лучший друг пидор, если уж не в прямом смысле, так в моральном точно. — Обязательно. Ты узнаешь первым, — ирония в чистом виде. Он надеется, что это было очевидно. Кроссовки замарались, и волосы в глаза лезут. Весь мокрый и уставший больше обычного, — о том, чего не произойдет. Но их разговор прервал физрук, который любезно поинтересовался у группы о тех, кто ещё не сдал нормативы. — Джонхан! Он последний. — Чхве, ну ты и тварь. — Я за тебя волнуюсь. Такими темпами иметь будут тебя. Он-то нормативы вон как сдаёт. Ты то и сам это оценил, а? — Я смотрю, гейские шуточки — это новая тема твоего стендапа? — Когда дело касается тебя, тема не меняется, — это могло надоесть, но почему бы и нет? Между друзьями должен быть какой-то секрет, или, если быть точнее, зашкварняк, содержание которого заслуживает быть поводом для шуток или поводом для очень серьёзного разговора. Потому что дрочить на толчке своего бро с сигаретой в зубах нехорошо, как ни крути. Джонхан помнит эти недовольные крики Чоля за дверью, ведь какого хрена тот так долго там торчит и, вообще, людям надо посрать. Криками он не ограничился — грохот, и двери нет. Благо, Юн всё успел до. Пьяный Чхве — опасный Чхве. Они всё ещё иногда хохочут, когда смотрят друг на друга. Наверное, это не пройдёт. Но это оказалось лучше, чем когда Сынчоль начал замечать «странности» Юна. Он ржал как конь, и начинал себя вести, как положено полному мудаку, который знает больше, чем должен, стоило ему заметить Хана в компании их общего лучшего друга. — То, о чем ты говоришь… — Юн поднялся с места, поправляя свои штаны. — Мне неинтересно. — Ты самый большой лжец, которого я когда-либо видел, — Сынчоль всё ещё смеётся, только вот урок физры в процессе, а препод раздражен. Ведь из тридцати человек из группы дизайнеров на паре было всего семеро. Благо, на уроке находились ещё другие специальности, и отсутствие большей части студентов не сильно бросалось в глаза. Если только не смотреть в расстрельный список, конечно же. —Юн Джонхан, мне вас долго ждать? *** Грязь на мартинсах — наверное, это могло стать поводом для грусти. Но он не Минхао. Да и подобные сочетания его не пугают. Вообще всё равно. Не всё равно, что уши мёрзнут. И стоять холодно. И что спать надо больше, чтобы потом в тенистом месте за колледжем не стоять истуканом и залипать на все ещё влажную после дождя кору деревьев. Видеть в ней все, что угодно, но не внешний защитный слой ствола. Невозможно оторваться. Слишком хитро устроено. От рыжих листьев до места, где корни уходят в землю. Все эти прожилки заставляют задуматься и о волокнах где-то внутри. Почему-то очень интересна становится именно плотность и прочность. Бистр. Все ещё холодно. — Сынгкван, дашь сигаретку, а? — высокий парень прыгает вокруг однокурсника и строит лицо смертельно нуждающегося. — Мингю, ты заебал! — тот в ответ только надул губы, но главную драма квин подобной дилетантщиной не возьмёшь. От Сынгкван кстати несёт за километр, каким-то фруктовым лосьоном. Он в принципе не любит когда от него пахнет сигаретами. Поэтому и таскает с собой несколько разных парфюмов, которые соседствуют в его небольшой сумке с пачкой Vogue. — Нет. Стреляй у Джонхана. Мингю мгновенно разворачивается на сто восемьдесят градусов. Великан складывает руки в умоляющем жесте. — Хан, будь другом. Юн только хмыкает и тянется к карману пальто. Этой доброй махине, в чёрном, отказывать не хочется. Тем более Юн верит, что обязательно вернётся. В пачке оставалось штук пять, и вот одна из них уже у Кима в зубах. Парень склоняется к Сынгквану и тот щёлкает зажигалкой у его лица пару раз, прежде чем появляется огонёк. Мингю удовлетворенно затягивается, и вот эти двое уже пускают дым и активно обсуждают, что из горячительной продукции местного «Тёмное / Светлое» стоит взять на хату к Сынчолю. Лучше него вписку устроить не способен никто. По его, разумеется, сугубо личному мнению. Джонхан успел забыть, зачем вообще выходил с ними. И только он сомкнул губы вокруг фильтра, как кто-то быстро забрал сигарету, вызывая этим раздражение, а после обнаружения негодяя — только недоумение. — Я тоже хочу, — Джошуа довольно улыбается, трясёт своей добычей у лица, затем сам кладёт её в рот и подмигивает. Так легко. Лучи солнца падают на деревья, землю и на те самые рыжие листья, подсвечивая все вокруг и делая оттенки ещё сложнее. Словно прокаливают до четырёхсот градусов, превращая древесную сажу в жженую умбру. Красивые глаза. Восхищают, как и все на что они похожи, даже если на самом деле сходство ему лишь привиделось. Их слишком точно прописывает воображение, чтобы быть правдой. Они так не выглядят. Там и близко нет той зелени которую он видит. А ещё с ними что-то не так. По-прежнему холодно. — Ты охренел? — Джонхан правда недоволен. А тот лишь смеётся, щурится от света и подходит ближе, заходя в тень. Пожимает плечами. И уже упавшая тень позволяет различить слишком тёмный круги, и мешки в которые можно складывает дни, недели и даже месяцы. — Джошуа, ты же не куришь? — Мингю стряхивает пепел, наблюдая как он падает на асфальт. Хон поправляет свой синий джемпер, что отлично сидит, но явно недостаточно греет в такую погоду. Сильно выделяется в компании парней в пальто. Просто смотреть на него было холодно. Юн поправляет свою черную водолазку и бесится где-то внутри. — Не курю, — очевидно, объяснять, зачем ему папироса, он не станет. Просто убирает её в карман. Наверное, впоследствии случайно раздавит, а табак рассыплется. И будут его чёрные джинсы пахнуть легкими Лаки страйк. Хану же приходится достать ещё одну, но на этот раз удаётся спокойно довести ритуал до конца. — Не простудишься? — Он кидает взгляд на друга, выдыхая дым в противоположное направление. — Я на такси, — Джошуа смотрит куда-то в сторону. Ежится. Словно только после вопроса вспомнил, что вроде бы осень и стоит накинуть хотя бы куртку. — А где твой байк? — Мингю искренне не понимает, зачем такие сложности, когда ты на колёсах. — Без него просто удобнее. Всё равно сейчас к Чолю. Тем более, я не хочу оставлять свой мотоцикл у него во дворе, — поворачивается к Юну и смотрит, как дым медленно волнами поднимается и растворяется. Затем слишком резко опускает взгляд на источник этого серого ручейка. — Ты идёшь? — Нет, — странно, Джонхану очень хочется отвернуться. Его друг слишком пристально наблюдает за ним. Ощущение, словно провинился, хотя тот, казалось бы, просто вежливо растягивает рот в ухмылке. Провинился, а вспомнить, что именно сделал, не можешь. Потом, конечно, их словно обоих отпускает. Но мерзкое послевкусие напомнит о себе позже, когда шутки в компании друзей закончатся и останешься один. — Эти выходные я с родителями. — Ясно. *** «За самого крутого и замечательного старосту Диз-17. За Чхве Сынчоля!!!» — кричал на видео Сокмин. Он вообще всегда кричит. По поводу и без. Потом все пьют, и Сынгкван начинает горланить какую-то песню. Глазами Джонхан пробегает по всем, кто попадает в кадр. Он точно уверен, что там человек двадцать. И все — однокурсники. Его пробивает на смех, когда оператор начинает снимать, как Чоль и Мингю на спор отжимаются, а потом одного из них тошнит. Ким бежит в сторону ближайшей сантехники, случайно задевает Лису с пивом в руке и та с самыми страшными воплями падает в бассейн. Оттуда орёт уже насквозь мокрый Сунен. Весело. Стоит сохранить. А дальше он как обычно посерфит в интернете, проверит Твиттер, сторис в Инстаграме. Последний раз пробежится глазами по экрану и откинет телефон куда-то в сторону. Потом, конечно, вспомнит, что стоит завести будильник и поставить на зарядку полудохлый смартфон. Последний раз прокручивает в голове расписание на завтра. Два технических рисунка и дизайн-проектирование, только вот сейчас его волнует только душ и сон. Он отлично провел время с семьёй. Парки, природа, ужин, сопровождаемый большим количеством вопросов. Эти выходные ощущались, как счастье. Он не хотел думать. И вроде даже получилось. Джонхан вернулся в общагу ближе к ночи. Вот, вроде, и всё. Осталось только уснуть. Он закрывает глаза и все идёт прахом. Сразу падает в эти странные размышления о Джошуа, который на видео не попал, но Джонхан уверен, что знает, чем тот был занят. Будучи за кадром. Вероятно, стоял, изящно держа бокал красного в своих больших руках и вёл мирные беседы с Минхао об одежде, брендах и их общей с китайцем страсти — вине. И вроде бы ничего страшного. Всего лишь мысль. Но Джонхана это чувство бесит. Чувство, словно его слишком много. Везде, где можно и нельзя. Он давно поставил себе диагноз, и пусть Чоль с ним не согласен, Джонхан упрямо верит, что он всего навсего нашёл что-то, художественность чего слишком сильно западает в душу. Даже если и не вписывается. Ни во что не вписывается, если честно. Просто он слишком наблюдательный, а вся эта эстетика одного человека слишком занимательна, чтобы отказать себе в удовольствие её созерцать. *** Сынчоль говорит, что Джонхан врёт и флиртует, как дышит. С ним сложно спорить. А ещё сложнее устоять перед соблазном приятно пообщаться с милой девушкой с декоративно-прикладного. — Мы сегодня закончили портреты, — произносит она через некоторое время. Живое, эмоциональное лицо, тихий и приятный голос. Прелесть. Судя по всему, Чхве тоже это сочетание нравится, и он поворачивается к девушке, а чтобы комфортно с ней побеседовать, стоя в узком коридоре, ему приходится слегка толкнуть друга. Потом, привычно закинув руку тому на плечо, староста присоединяется к разговору, в ходе которого, естественно, оказывается очень остроумным и вежливым. Девушка уходит, оставляя ему свои контакты. Джонхан лишь закатывает глаза. Естественно. Его друг хорош собой. Мощный и широкоплечий, обладающий специфической, но очень притягательной внешностью. Вкупе со стильной причёской и отлично подобранными друг к другу рубашкой и брюками, он — мечта любой гетеросексуальной девушки. А он ещё и староста. И у него неплохое чувство юмора и бешеная харизма. По крайней мере его так описывала младшая сестра Джонхана. От брата она получила лёгкий подзатыльник, но он не то чтобы был с ней не согласен. Внешне они с Сынчолем совершенно разные. Джонхану кажется, что, возможно, он не такой мужественный, как его друг. Но не сказать, что это сильно его беспокоит. Джонхан бы мог спокойно себя поставить на первое место в топе красавчиков. Объективно — это так. Он стабильно красится в каштановый. Носит большие футболки и мягкие фланелевые рубашки. А ещё он очень любит верхнюю одежду. Конечно же, весь его гардероб плохо помещается в шкафу, который ему выделили. Но делить комнату с Сокмином имеет свои плюсы, например, половина его полок уже находится под юрисдикцией Хана. Даже можно сказать, что получил он их в добровольном порядке. *** — Слушай, может, давай дружить? Зачем ты так больно мне делаешь, а? — Сунен пытается наладить общение с компьютером и установленным на нем приложением. Пока безрезультатно. И он здесь не один такой. Как минимум пол группы явно попадают под описание шизофреников. Джонхан, кстати, не лучше. Ему бы хотелось хорошенько треснуть по системнику, или пробить монитор. Но всё, что он может, это постукивать себя по бедру. Психику пора лечить. Но если дизайнер — твоя будущая профессия, то смысла, наверное, и нет. Как ты шифер саморезами не крепи, однажды крышу сорвёт. Ему больше нравится медленно выводить линии на бумаге. Прорисовывать каждую черточку пожилого фасада. Каждый завиток коринфского ордера на вершине колонны. Ровные линии, точные измерения, запах чернил и ощущение гладкой бумаги под пальцами. Старые сооружения его страсть. Сложно прочувствовать всё тоже самое когда работаешь на компьютере. Линии всё ещё ровные, а измерения рассчитанный программой — куда уж точней. Этого достаточно для отличного результата, но мало самому Джонхану от процесса. А он очень нуждается в чувствах, которые возникают во время него. Когда всё получается и ты словно отдыхаешь занятый работой. Жаль получаются только чертежи, планы, рисунки зданий и объектов. Так глупо знать анатомию и не уметь её изобразить. Сынчоль однажды на рисунке увидел его А3 исчерченные графитом в страшное месиво. Не смеялся, только посоветовал: надрочить то, что не получается. Сынчоль в принципе всего в жизни добивается этим своим «надрочить». Он не тот человек, который родился с отличным глазомером или чувством цвета. У Чхве нет таланта. Только дикое упорство, достойное любых картинных галерей. Вдохновляет. Но люди все ещё похожи на месиво. Словно их расчленили и пытались собрать заново. Джонхан всё также бесится. Черкает свои неудачные попытки и рисует тридцатый по счету старый особняк в стиле барокко. Что может быть хуже когда в тебе начинается процесс самобичевания, а ты должен делать план какого-то задания. И пусть программа откровенно отвратительна (а может и не программа). Наверное, всему виной эти дожди, снега, ветер и дикая неопределённость. Люди. Все это проверка на прочность. Самые важные и сложные испытания в жизни, что называют лучшим временем. В это хочется верить. Верить, что забудешь, как опасно для твоего будущего любое твоё решение в настоящем. Но потом ты будешь так же легкомысленно говорить кому-то, кто моложе: «Наслаждайся всем этим безобразием шумной молодости, ведь пока что ты создаешь настоящие проблемы!». Но что, если на самом деле с годами просто теряется выносливость и сердце стынет. И в итоге, выходит только: «Это не стоит слез. Нам сейчас тяжелее». Что может быть хуже, когда в тебе просыпается философ, а архитектор засыпает? Ведь план дома сам себя не сделает. — Сопряжение. — Connect. — Нетфликс и чилл. И нечего тут думать, — Хансоль прервал весёлую игру Джуна и Сынгквана. Хансоль был очень самобытным; всегда себе на уме. Приятный, но местами странный. Всегда выделяется, и его это даже не волнует. О нем говорят, как о подопытном из Зоны 51. Или как о свалившемся в детстве в чан с веществами непоседе. А Юн думает что, наверное, видеть всю эту космическую честность и глубину мысли этого человека неплохая учесть, несмотря на тяжесть некоторых его рассуждений. Пара заканчивается, и Джонхан сразу достаёт телефон. Он, наверное, зависим. Музыка в наушниках предназначена перекрыть всё. Но долго наслаждаться тишиной в голове на фоне рвущего душу вокала не дают. — Отвянь, — приходится оторваться от своего занятия и посмотреть на раздражитель. — Тебе это нужно больше, чем мне. Когда мы с тобой пили вместе в последний раз? — Чхве Сынчоль, умело объединяет в себе самого ответственного студента и алкаша. — Три месяца назад, — уткнувшись обратно в экран Джонхан, прилёг на стол. — Я не хочу. И ты только позавчера пил. Алкоголик. — Пиво или вино? Выбирай, пока я предлагаю. Нет ничего лучше, чем пить в компании друзей. Опоздавший на пару Джошуа появляется в дверном проходе. Хан вспоминает свои рассуждения на тему внешности их тёплой компании. Он давно засмотрел до дыр этого человека. Наверное, однажды это должно надоесть. А пока он в тысячный раз пройдёт глазами путь, начавшийся на шикарных челси, по стройным ногам в чёрных дырявых джинсах, к узким бёдрам, и выше. К той части, над которой Хон работает в зале с Мингю. Кофта с треугольным вырезом обтягивает руки и грудь, заодно лишая возможности ясно понимать, что там несёт Сынчоль. Парень подсаживается ближе к старосте, который продолжает гнуть свою линию. — Чоль, опять занимаешься романтизацией вредного? — они привыкли обходиться без приветствий. — Кто бы говорил! Мне стоит напомнить, как ты полуголый, в одних труханах, с сигаретой во рту и бутылкой вина стоял на моём балконе? — Чхве сказал это так словно репетировал пересказывать эту историю, а по его лицу было видно что он ещё и воспроизводил эту картину в голове и был готов взорваться от смеха в любой момент. — И этот грустный задумчивый взгляд куда-то в даль. Джонхан старается улыбаться как можно шире. Он ни в коем случае не будет это представлять. — Почему голый? — На меня наблевали. И я почему-то решил, что должен сжечь одежду, — ему явно было странно и неловко произносить вслух мысли, что посетили его пьяную голову. — И знаешь, где он решил это сделать?! В моей барбекюшнице! Ты прикинь, как он с видом победителя наблюдал, как тлеют его шмотки от Баленсиага. — Джонхан начинает гоготать на пару с Сынчолем, который как сумасшедший машет руками. Хон спокойно улыбается. Наверное, и вправду смешно, но ему кажется, что он мог бы предать огню ещё что-нибудь. — Так о чём ты думал? — Хан перестаёт смеяться и все-таки решается спросить. Почему-то становится интересно какие мысли посещают бухую голову его друга. — А? — Джошуа, выпавший из реальности на некоторое время, возвращается. — Когда? — Голый на балконе, — сложно не не дразнить этого парня. Джонхану жизненно необходимо провоцировать его. Ему нужна реакция. Что-то большее, чем вежливая улыбка. Настолько выдрессированная, словно кто-то давно разучился изображать другие эмоции и ходит с теми, что получаются великолепно. Что начинает раздражать. — Наверное, оплакивал дорогие штанишки? — Не-а. Подожди, — он отмахивается от предположения Чоля. — Шуа думал! Шуа размышлял!!! Любезная улыбка пропадает, на её месте возникает какое-то фальшивое подобие. Что-то возмущённое, но растянутое от уха до уха. Джонхану нравится думать, что именно он поспособствовал этой перемене. — Я думал о красоте, — Сынчоль внимательно слушает. Понимает, что это обыкновенная тема для них, но что-то давит. Чхве старается выглядеть так, будто больше заинтересован фотографиями еды в Инстаграме. — Что её никогда не будет достаточно. Она пройдёт, а потом наступит разочарование. Так, может, хватит делать ставку на неё? — Полагаю, это может быть делом принципа. А вообще, красота бывает разная. Вечная тоже. — Вечная она только когда мёртвая, — Джошуа ухмыляться, прикладывает палец к подбородку, — а я, может… Живую хочу. — Ну так эта, она и называется живой, потому что ей суждено однажды погибнуть. — Джонхан пытается говорить как можно торжественней, изображая трагедию на своём лице. Хансоль, кстати, сидящий в зоне слышимости, заинтересованно глядит на однокурсников. — Если тебе нужна живая, за ней придётся гнаться. Я не знаю цветов, что не увядают. Их все приходится сажать заново. — Ясно. — Гримаса на лице Джошуа явно отражает разочарование. Словно он был расстроен несерьезностью Джонхана, хотя тот, определённо, говорит примерно то, что думает. Но на всё это, Хон только кивает и Джонхан не понимает, кому именно. Ему, или себе. Сидит некоторое время, а потом встаёт и идёт в сторону кулера с водой. Он так и не доходит. Джун все прерывает. Влетает в аудиторию, хватает Хона за руку, и тащит куда-то. — Это всё, что ты хотел сказать? — Чоль впервые за всё время обсуждения поднимает глаза. — Нет. Я думаю, есть такая красота, которая живёт в голове. Достаточно однажды увидеть. Ты будешь просыпаться с ней и засыпать. Она была где-то и когда-то, а теперь её достаточно только вспомнить, чтобы увидеть перед глазами. От этой мысли должно становиться легче. — Я что, разговаривал с Уджи сейчас? — несмотря на колкость, маленький Сынчоль, живущий на подкорке сознания, напоминает большому краткий курс истории искусств. «Спящая Ариадна», «Неравный брак» Василия Пукирева, «Снятие с Креста» Рубенса. — Как по мне, это очень печально. — Думаю, что Джихун сказал бы, что чувства — это причина любого искусства. Печаль — тоже чувство, — Юн пожимает плечами, «занимательная тема», думает он. Ему нравится. — Даже больше. Могу предположить, что она отличное топливо для созидания. — Джонхан. — Хансоль словно долго ждал. А потом неожиданно решил высказать свою мысль, над которой судя по всему, долго думал. — Чувак, почему ты говоришь только о том, что видишь? Типа только о том, что можно… увидеть. — Ты о красоте, что ли? — Юн не ожидал, что к нему обратятся. — Просто меня это волнует больше остального. — А оно того стоит? Я имею в виду, понаслаждаться три года, а потом страдать всё оставшееся время, — старший выглядит очень заинтересованно. Словно ответ правда что-то значит. — Три года? — Джонхан подозрительно щурится, складывает руки на груди и хмыкает. — Сынчоль, если ты о людях, то всё иначе. На картинах или скульптурах не женятся, а за кусты роз не выходят замуж. Человек, с которым тебе предстоит провести остаток жизни, не обязан приносит тебе эстетическое удовольствие, он должен тебе подходить. — Соответствовать стандартам? — Чоль разочарованно вздохнул. — Да. Соответствовать стандартам, — Юн звучит уверенно. Человек, который повторяет это себе каждое утро, не может звучать иначе.