"Твою мать, Иннокентий"

У него ничего в карманах. Ключи отданы бабе Мане, Телефон на кушетке спит, Электричество не шумит. Он идет. Кеды нá босу ногу И расстегнутое пальто. Там, где он будет скоро Нет, не холодно, не темно. У него здесь остались тайны, Недосказанные слова. Там, за шторкой ночного отчаяния, Даже смерть его не ждала. Он позволил себе случиться, Стать таким, каков есть сейчас, И на плечи ему ложится Снег холодный в последний раз... Тяжесть давит и горбит спину. Он устал быть самим собой, Жизнь устала тянуть резину, Так покончим же, с тем и с той. У него ничего в карманах. У ничего в башке. Разве важно, что скажет мама, Если раны сквозят в душе? Разве важно, что скажут завтра В утренних городских новостях? Попытайтесь вернуть обратно То, что он растерял в путях, То, что вытащено из пальцев, То, что вырвано из груди!.. Он давно уж готов был сдаться, Только что-то мешало уйти. Он дошел до финальной точки И почувствовал: в тупике. Он пытался жить ради дочки, Только дочь выросла уже, Он теперь никому не нужен, И никто его не найдет, Его голос давно простужен, Ему холодно. Он идет. Так беззвучно зовут на крышу Его собственные слова. "Ничего кроме них не слышу. Пусть . . . . . . зима заберет меня. Пусть накроет меня и спрячет От всего, что я потерял... Пусть предательски вена скачет, Я над страхом . . . . . . . . . . . преобладал". Если так, почему ты плачешь И с карниза не сделан шаг? Ты в себе ещё что-то прячешь, Не такой ты уж и дурак. Эй, постой! Подожди немного, Я уже поднялась наверх. Ради черта иль ради бога Не стремись стать быстрее всех! Ты успеешь ещё, все успеется. Посмотри на меня, вот так. Может, кофем пойдём согреемся? Для тебя я . . . . . . . . . сакральный знак.