Девушка Дон Кихота

После встречи с отцом Элиот был в паршивейшем настроении. Он шёл по тускло освещенному коридору и прокручивал в голове недавний разговор. Кто-то решил уничтожить семью Найтрей, казнив одного за другим, уже погибли трое из старших братьев, что само по себе было ужасно и заставляло ярость вскипать в крови. Элиот считал, Гилберту лучше вернуться домой, жить со всеми, он сильный и ловкий, прекрасный стрелок, его помощь бы пригодилась. Но отец упирал на то, что брат Гилберт — приёмный, Гилберту на самом деле плевать на их семью, за исключением Винсента, его кровного брата и тоже приёмного сына Найтреев, на этих двоих не следует полагаться. Элиот в это ни капли не верил и спорил до хрипоты. Сам он поклялся уничтожить проклятого охотника за головами и не хотел возвращаться, то есть сбегать, в Латвидж. Отец требовал быть вдвойне осторожным и, наоборот, планировал отослать младшего сына подальше, считая, что в колледже безопаснее. Это было не в первый раз, Элиот понимал, что он — сын, которому следует подчиняться родителям, и порядком устал от того, что с его мнением в доме почти не считались. Да, он младший, но далеко не глупый, не слабый, он уже взрослый. Но спорить с отцом — дело неблагодарное. На улице начался дождь, и пространство за окнами превратилось в нервно подрагивающую каплями черноту. Выходные заканчивались, завтра утром уже надо ехать в колледж, но Элиоту хотелось остаться с родными в Риверре. К тому же была ещё одна причина, удерживавшая его. Проходя мимо комнаты Винсента, Элиот заметил свет, который лился из приоткрытой двери, и услышал тоненький голосок Эхо. Кажется, она умоляла что-то не делать... Умоляла? Да, Винсент бывал с ней порою жесток, но Элиот не помнил, чтобы служанка хоть когда-нибудь перечила брату. Элиот забеспокоился, он всем сердцем любил справедливость. И Эхо. Скромная, тихая, она всегда ходила, не поднимая глаз, и выглядела просто образцом добродетели. Ванесса особенно злилась, когда Элли, как она называла своего младшего брата, ставил ей Эхо в пример, и в целях пресечь очередную попытку сюсюкать с ним, язвительно замечал: «Не всем же быть непосредственными, как ты, и обычно женщины не носят мужскую одежду». Когда Винсент был дома, Элиот старался чаще пересекаться с ним, чтобы хоть краем глаза увидеть свою тайную даму сердца, неотступно следовавшую за господином. Элиот неоднократно делал Винсенту замечания: «Ты заставляешь девчонку таскать вещи? Кучера попроси, если не можешь сам справиться как мужчина», или: «Зачем ты так далеко посылаешь её пешком с поручениями, пока доберётся — сто лет пройдёт, того и гляди заблудится или случится беда, девушке одной возвращаться под вечер опасно». Винсент только высокомерно улыбался в ответ, заверяя, что с этой девчонкой как раз ничего не случится, она сама испугает кого хочешь. Элиот не понимал его шуток и злился. Он попытался однажды уговорить Винсента отпустить её или просто уволить, но тот отказал наотрез. Элиот мог бы попробовать выкупить её или, в крайнем случае, — выкрасть и даже думал об этом. Но Эхо была личной служанкой брата, эта дурочка первая вступится за него, если кто-то попробует её защитить, — проверено, Элиот много раз порывался, но получал однозначный ответ. Нервно вздохнув, он продолжил стоять у двери и прислушиваться. — Давай! — требовал Винсент. — Господин Винсент, не надо! — взмолилась Эхо, тихонько всхлипывая, и Элиот не на шутку напрягся. — Пожалуйста! — испуганно лепетала она. — После этого на теле Эхо утром всегда появляются синяки. «Синяки?» — Элиот замечал следы на руках, а иногда даже на лице служанки, но ничего не мог сделать, ведь всякий раз, когда он пытался расспрашивать, она говорила, что «Эхо очень неаккуратная, Эхо просто упала на лестнице». Прямых доказательств не было, но он точно знал — брат над ней издевается, и это было особенно подло, ведь Эхо не могла ослушаться или ответить, она никогда бы не стала жаловаться, такая глупенькая, слабая. И верная. — Я хочу её видеть. Эй, Цвай! — позвал Винсент. «Цвай? — удивился Элиот. — Что за прозвище — „Шум“, „Вторая“? Или там есть кто-то ещё?» Он осторожно заглянул в комнату, но, кажется, никого, кроме брата и его служанки, там не было. Тяжёлые шторы плотно закрыты, вокруг беспорядок... Элиот замер — неужели здесь уже что-то случилось? Тем временем Эхо встряхнула головой и засмеялась — странно, победоносно и зло. — Так и знала, надоела тебе эта зануда! Господин Винсент то, господин Винсент сё — противно! Элиот никак не ожидал таких слов, казалось, всё это ему послышалось, но то, что произошло дальше, удивило его ещё больше. Эхо кинулась брату на шею и, похоже, что укусила его. Винсент отшвырнул её от себя: — Сколько раз говорил, не оставляй следов! — Это тебе за то, что так долго не звал меня! Такой её Элиот ещё никогда не видел. Его Эхо словно подменили: наглая, резкая, даже голос стал более грубым. Сильно ущипнул себя — нет, ему это не снится. В комнате Эхо снова подошла ближе к Винсенту, и тот надавил ей на плечи, вынудив встать на колени. Она словно знала, что делать, сразу наполовину спустила с него брюки вместе с бельём. Когда девушка несколько раз провела рукой по увеличившемуся члену Винсента и обхватила его губами, Элиот сам невольно раскрыл рот — как брат может вытворять с девушкой подобные мерзости! Хотелось ворваться, остановить... Но Эхо, похоже, всё нравилось, и Элиот замер, не зная, что делать. Правильнее всего было бы просто уйти, но… Эхо не зря говорила о синяках. Словно натянутая струна, он готов был сорваться в любую минуту, а пока — ждал, ненавидя судьбу за то, что ему приходится подглядывать. Закусив губу, Элиот наблюдал, как Винсент поднял девушку и потянул за собой на кровать. Элиот уже не мог разглядеть, что они делали, он видел только край свисавшего до пола полога, ноги брата и как на пол упала одежда Эхо. Волнение и любопытство заставили чуть приоткрыть дверь, и он тут же зажмурился от стыда: Эхо была совершенно голой, он даже заметил светлые волоски между ног. Тело сразу обдало удушливой волной. Но одновременно стало страшно и обидно за Эхо: она — служанка в благородной семье, а не дешёвая шлюха!.. У Элиота были свои слабости, и он яростно сжал кулаки прежде, чем снова открыть глаза. Сколько раз он представлял её без одежды, подобно девам на полотнах художников, которые висели в кабинете отца, только его дама была изящной и маленькой. И сейчас он не мог упустить шанс увидеть её настоящую. Думая перед сном о прекрасной Эхо, он трогал себя, но, несмотря на весь свой пыл, не решался в реальности к ней прикоснуться. А его брат сейчас прикасался так грубо — да как он посмел, чёрт возьми! Винсент навис над девушкой, словно над жертвой. Но она почему-то смеялась, пока он не заломил над подушкой её руки. Элиоту захотелось сейчас же откинуть брата, но Эхо обхватила Винсента своими тонкими длинными ногами, а тот целовал её, жадно сжимая маленькую грудь. Сердце с силой колотилось о рёбра, в паху ныло одновременно приятно и раздражающе; Элиот напрасно старался унять возбуждение, игнорируя его. Он стиснул зубы, чтобы остаться на месте, когда Эхо вскрикнула, а потом замер и, как заворожённый, наблюдал за движениями Винсента и за ней. Эхо шумно вздыхала, стонала, и Элиот не понимал, больно ей или хорошо. Она такая хрупкая, даже страшно представить, как член Винсента помещается в её теле. Элиот мало знал о подобных вещах — сплетни он презирал, за слугами не подглядывал. Разговоры старших братьев о постельных победах слушал, но считал бахвальством, не достойным герцогов, а может быть, зря. И, пожалуй, не стоило издеваться над Ванессой, застав её недавно в библиотеке с любовным романом в руках. Конечно, он прежде заглянул ей через плечо, но вместо принцессы и рыцаря на рисунке увидел связанную голую женщину. Возмутившись, выхватил книгу и со злостью швырнул ее в угол, а потом заслуженно схлопотал от старшей сестры подзатыльник. Он вовремя вспомнил тот случай, потому что Винсент снял ленту с волос и перетянул ею запястья служанки. Элиот точно бы кинулся на него, если б не Эхо: она по-прежнему льнула к его брату и старалась целовать Винсента. К счастью, они не заметили, как в коридоре скрипнули половицы и как хрустнули костяшки пальцев Элиота, сжатые до боли. Он стоял и смотрел, дыхание участилось, кровь билась в голове удушливым жаром, словно ему перетянули горло. Винсент стал двигаться резче, и рука Элиота тоже задвигалась грубее. Он сам не заметил, когда расстегнул ширинку и начал тереть свой член в попытке избавиться от раздражающего возбуждения. Жар охватил всё его тело и расплавил рассудок от безумной сцены, творившейся на постели. Винсент ударил Эхо, и между ними завязалась возня, потом девушка оказалась сверху с развязанными руками, а Элиот просто стоял за дверью и впивался зубами в губы. Он хотел ей помочь, но не знал, надо ли, да и что он мог сделать сейчас — ворваться наперевес со стоящим, как кол, членом? Грудь сдавило от странной тоски, которая обострила слух и зрение. Элиот инстинктивно сжал пальцами головку, стараясь сдержать возбуждением гнев, и постепенно ненависть к Винсенту утонула в нежности к Эхо. Он жадно смотрел на неё и не смог оторваться. Комната плыла перед глазами. В дрожащих огоньках свечей покачивались линии женского тела, он видел лицо, искажённое сладким страданием, хрупкие плечи и маленькую грудь с острыми торчащими сосками. Растрёпанные короткие волосы Эхо взлетали вверх и снова опускались, прилипая ко лбу, в такт её плавным движениям. Винсент с силой сжимал её бедра, заставляя садиться резче, а она возмущённо хлестала его по щекам, смеялась, болезненно всхлипывала. Вдруг Винсент скинул её на кровать и подмял под себя. Эхо стала вертеться, вырываясь, но когда он заломил ей руку за спину, призывно выгнулась к нему навстречу. Элиот чуть не охнул, когда понял, куда брат суёт свои пальцы. Он слышал о таком. Однажды, когда в Латвидже на уроке разбирали Библию, один из парней грубо пошутил, и учитель, треснув его указкой по рукам, сказал, что ничего здесь смешного нет, эта мерзость сродни мужеложеству — содомский грех. Элиот понимал слова «стыд», «зло», «бесчестно», но не понимал слова «грех», оно пекло его чем-то запретным и требовало пояснения. Голова кружилась, и сейчас он не мог сказать, было больше противно или приятно наблюдать, как Винсент направил свой член между упругих девичьих ягодиц. Всё покатилось заново: стоны, рык, всхлипы, развратное хлюпанье, от которого хотелось заткнуть уши, но так сильно сжималось в паху. Теперь Элиот мог думать лишь о том, как бы его не заметили. Только не сейчас, когда колени уже дрожат и так сильно хочется кончить. Наконец, девушка вскрикнула и обмякла. Винсент вышел из неё, поднёс член к губам Эхо, и после нескольких резких движений кончил ей на лицо. В тот же момент Элиот вздрогнул, поморщился: это было противно. И одновременно обдало удушливо-сладкой волной мурашек и жара. Он издал тихий сдавленный стон, едва успев сжать свой член в кулаке, а потом быстро достал платок. Испугавшись собственной неосторожности, он поднял глаза и поймал на себе лукавый взгляд Эхо. Она. Его. Видела. Оставалось надеяться, что не разглядела его в полумраке, иначе... На возможные пошлые шуточки Винсента было плевать, но Элиот не хотел, чтобы Эхо подумала о нём плохо. Уже не беспокоясь о конспирации, он быстро зашагал прочь. Надо выкинуть грязный платок и сделать вид, будто бы ничего не было. Не было — как же! Он не знал, чью слабость презирал сейчас больше — свою или чужую. Кому сдался этот дурацкий платок, разве в нём одном дело? Злость, досада и стыд смешались в горячей крови с отголосками удовольствия. Зря он дал возбуждению волю, но может быть, таким образом глупое тело не позволило ему сделать ошибку?.. Кто же теперь разберёт! Хотелось крушить всё вокруг. Элиот с силой ударил кулаком в стену: «Чёртов ублюдок! Ненавижу!» Дождь тоскливо скрёб каплями по стеклу, окутывая мир влажной пеленой. Шаги гулким эхом разливались по пустому коридору, отдаваясь болезненным пульсом в ушах. Элиот открыл окно и втянул с рваным вздохом прохладную морось, стараясь отвлечься. Хотелось грозы — молний, грома, настоящего ливня! Но дождь был на редкость неспешным, двор едва виднелся в подёрнутой туманом полутьме. И такой же раздражающий туман в голове, Элиот словно блуждал в нём. Завтра он снова поедет в колледж, станет защитником порядка, как настоящий рыцарь... Хотя в последнее время он всё чаще чувствовал, что родился не в свою эпоху — слишком далёким казался мир от канонов рыцарской чести и справедливости. За оскорбления не платили кровью, убийцы ходили безнаказанными, лгать стало в порядке вещей, а мерзавец на высоком посту мог преспокойно творить зло, поддерживаемый немым согласием тех, кто тайно лелеет свои пороки. Элиот как мог старался исправить людей, но у него не всегда получалось. Он бывал не согласен со старшим братом Фредом и с заносчивым Клодом, не одобрял безалаберное поведение Эрнеста — когда они ещё были живы. И даже с отцом порой вступал в споры, несмотря на всё своё уважение. Ванессу любил, однако считал немного странной. Сердился на Гилберта за то, что тот не хочет жить вместе с ними, ведь он, как и его младший брат Винсент, тоже часть семьи Найтрей. Рядом с Винсентом всегда была и будет милая Эхо — как благословение и немой упрёк Элиоту. Предпочитая не думать, что глаза могут обманывать, а на голове вместо рыцарского шлема вполне может оказаться нелепый медный тазик для бритья, он отчаянно цеплялся за путеводный образ прекрасной дамы, потому что трудно в тумане сражаться с опасными великанами. И пусть для других его монстры — всего лишь привычные ветряные мельницы. Он ворвался в свою комнату и с грохотом захлопнул дверь. Пламя свечи дернулось, и Лео, читавший книгу в ожидании господина, поднял голову. — Снова носишься как ошпаренный, весь дом перебудишь, — укоризненно заметил он. — Как прошёл разговор с отцом? — Не спрашивай. Лео всегда его обезоруживал одним своим видом, всего парой слов. Он ни в чём не виноват, чтобы ещё и на него злиться, и Элиот был благодарен за то, что его не стали расспрашивать дальше. Он беспомощно упал на кровать и, отвернувшись, накрыл голову одеялом. — Почитай мне, пожалуйста, что-нибудь. — А ты разве что-нибудь услышишь? — скептически поинтересовался Лео. — Более чем, — отозвался Элиот, сейчас ему хотелось отвлечься, не думать, не чувствовать. — «История тёмных веков» подойдёт? — Да хоть учебник по математике — всё равно! Лео вздохнул и начал читать. Элиот слушал его голос и успокаивался. Он закрыл глаза, но уснуть не мог, даже если бы захотел — было чересчур тошно. — Эй, негоже дрыхнуть в одежде! — Лео шутливо окликнул его. — Давай помогу, сам же, небось, не справишься. — Только не сейчас! — Элиот неожиданно вскрикнул, дёрнувшись от лёгкого прикосновения, словно от укола шпаги. Он высунулся из-под одеяла, выдохнул и притих, даже попытался через силу улыбнуться: — Потом. Просто я полежу так немного, ладно? — Хорошо, — согласился тот. — Мне читать дальше? — Да. Элиот чувствовал себя одновременно отвратительно и прекрасно, ненавистная лёгкость всё ещё разливалась по коже. Самым страшным для него было даже не то, что он сам оказался не настолько силён духом, как представлял, — это можно исправить. Элиот злился на себя и на Винсента и недоумевал, почему Эхо позволяет вытворять с собой всё, что угодно, — это же несправедливо, неправильно! Больше всего он ненавидел свою беспомощность. Ведь в самой глубине души Элиот Найтрей понимал: его прекрасной даме не нужны ни свобода, ни уважение, ни его наивная мальчишеская любовь. Лео будет тысячу раз прав, когда скажет: «Она служанка твоего старшего брата и если бы хотела, давно бы уволилась или сбежала. Не вмешивайся». Элиот пообещал себе, что очень постарается не вмешиваться, настоящую силу за малодушие может принять лишь глупец. Главное — удержаться и перестать прислушиваться к каждому шороху, проходя мимо комнаты Винсента. Но теперь это будет не так-то просто...