Бледно-жёлтый, оранжевый

Он любит браслеты. В воспоминаниях о нём — сначала тёплая, светлая, как ни у кого другого, улыбка и ясные глаза, потом рука. И когда он двигает рукой, браслеты скользят по ней вверх-вниз, издавая тихий звон. Она подбирает цвет — бледно-жёлтый, как первые весенние цветы и последние лучи солнца осенью, ведь помнит ещё, он когда-то сказал, что её голос звучит для него этим цветом. А так это будет, как частичка её, которая всегда с ним. Если, конечно, захочет иметь рядом с собой вещь, напоминающую о ней и в принципе носить что-то, сделанное её руками. Она улыбается немного неуверенно, когда думает об этом. Она тихо щёлкает ножницами, нарезая нитки, после чего со всем возможным усердием принимается за работу — плетёт вдумчиво, медленно и осторожно, будто от этого зависит по меньшей мере чья-то жизнь. Короткие тёмные пряди мешают, лезут в глаза, и она нетерпеливо смахивает их с лица. Хмурится, прикусывает кончик языка, придирчиво оценивая, как получается, она сама себе всегда — самый строгий судья. Хорошо это или плохо, не знает, но ей кажется, что скорее плохо. Раздражает всех и своей никчёмностью, и тем, насколько часто сама же о ней напоминает. Жалкая. Отвратительная. Лучше бы ей и не рождаться вовсе. Да? Только вот он почему-то так не считает. Это ведь он в тот день заставил замолчать голос, с каждым днём всё громче твердящий ей о собственной безнадёжности. Она помнит прикосновения тёплых рук к своему лицу, а те слова всё ещё отдаются эхом у неё в ушах, перекрывая злосчастный голос. «Хватит просить прощения.» Сама всё равно всё ещё не может не считать иначе, не всегда, во всяком случае — сила привычки — но правоту других людей ей всегда было проще принять, чем собственную, такова уж она. Но ей больше не кажется, что собственное существование каждый день нужно оправдывать, непременно за всё извиняться и замаливать грехи, существующие и вымышленные. Это чувство ново, непривычно, но даже приятно. И хочется сделать что-то для того, кто впервые дал возможность ощутить это, пусть это и будет простой самодельный браслет из ниток. Она сидит до поздней ночи, почти не отвлекаясь. Потом концы уже готового браслета сводит вместе застёжкой с маленьким бронзового цвета сердечком. Глупо? Сентиментально? Возможно. Но получается в итоге вполне неплохо. Даже она сама собой довольна. Голову наконец поднимает, выдохнув, и понимает, что оранжевый цвет почти уже разлился за окном. А она ещё и не ложилась. Что ж... Встаёт, не забывая, конечно, прихватить результат своей долгой кропотливой работы. Надевает куртку, завязывает шнурки и тихо выскальзывает за дверь в холодное осеннее утро, провернув в замке ключ. Дорога ей уже знакома, она думает, что и с закрытыми глазами могла бы преодолеть её теперь. В самом конце пути — перейти мостик, пройти ещё немного, и... — Я вот... для тебя сделала, — почти неслышно произносит, но знает, он всегда слышит, что она говорит, как бы тихо не звучал её голос. Она делает шаг вперёд, одно движение рукой — и браслет остаётся висеть на простой деревянной дощечке с вырезанной цифрой «12» — прекрасно помнит, сама вырезала ведь, тогда почти не чувствуя боли от заноз в пальцах. Соседняя «9» — тоже её рук дело, а дощечки кто-то, и она даже догадывается, кто именно, приготовил для себя заранее. Будто они знали. — Просто хотела сказать «спасибо». За всё. Я была бы рада, если бы тебе понравилось. Она печально улыбается, а солнце уже успело показаться над горизонтом, и его лучи, уже никого не согревающие в это время года, падают на ряд дощечек с цифрами и неё саму. Правильнее будет сказать, он любил браслеты.