коснуться солнца руками

хиджин все заебало. настолько заебало, что она плюёт на учёбу, плюёт на друзей, плюёт на то, что происходит вокруг неё. её заебало даже простое чужое угуканье, отвечающее на её вопросы или просьбы. заебало все, что её окружает, в том числе и люди, с которыми она учится, с которыми она встречается всякий раз на улице, в магазине, в торговом центре и даже в подъезде по пути в свою одинокую, но солнечную однушку, где всегда светит ярко солнце и греет своими лучами комнату, не давая ей остыть. заебало так, что она хочет испариться. всякие проблемы пытаются обойти её стороной, но она сама на них лезет, залезает до самой верхушки и становится так называемым королём горы, но не обычной горы, а горы проблем, неприятностей и пиздеца. хотя тут будет правильнее сказать так: хиджин сама пытается обойти их стороной, но они сами лезут на неё, проникают в её тело, до самых костей, остаются там, как и переживания, с которыми она не справится самостоятельно. потому и не делает этого. бросает все на самотёк и выживает, как может. у неё нет времени почти ни на что, а желания как такового тоже. зачем она вообще живёт? для чего? для какой цели? что она пытается в своей жизни добиться? это было бы странно, но она бы точно ответила, что хочет добиться джинсоль. хиджин заебала френдзона, с которой она сталкивается. не то, чтобы это было плохо, она просто понимала, что джинсоль так или иначе не страдает к ней чувствами и прочим, но, черт возьми, когда она делает различного рода намёки вроде мягких касаний к плечам, трепетных объятий, по пьяни предлагает поцеловаться и действительно целуется, но как-то слишком неуклюже и неумело, словно до этого момента такими вещами не занималась, кладёт чужие руки себе на талию во время танца, даёт им проникнуть под белую футболку и расстегнуть застежку своего бюстгальтера, позволяет проникнуть ладонью под ткань джинс, тогда хиджин готова поклясться, что чон джинсоль та ещё идиотка, скрывающая истинную себя. когда хиджин играет на своей пошарпанной жизнью гитаре в метро, она вспоминает только силуэт с карамельными волосами, с белой маской на лице, который пытается купить себе энергетик в каком-то дешёвом магазине, а ей и не пытаются его продать, паспорт спрашивают, от чего возникает так много проблем, что сама хиджин невольно хихикает, и вся её песня, которую она играла, обрывается прям на середине, а верные слушатели улыбаются, хоть и не бросают ни монетки, ни бумажные деньги. джинсоль на самом-то деле глупая. она настолько глупая, что хиджин считает себя такой же, когда слышит то, о чем всегда мечтала. она мечтала о близости с джинсоль (не интимной, как можно было бы понять), и она вот-вот её смогла добиться, ведь судьба оказалась, наконец, на её стороне. — слушай, хиджин, а ты не против будешь, если я поживу у тебя недельку? ты вроде одна живёшь, а у меня долг за квартиру сейчас огромный... выселяют, короче говоря, — джинсоль с мягкой, но какой-то виноватой улыбкой смотрит на ошарашенную хиджин, держащую в руках свою черную гитару с белой окантовкой, струны ладонью задевает, и она падает также, как и сердце чон, оно устремляется вниз по всему её телу, в самые пятки, где остаётся ночевать. — а ты не хочешь у меня спросить, хочу ли я этого? — чон ловко поднимает свою же гитару, выплаканную ещё четыре года назад, когда родители несколько лет подряд отказывали в её покупке. — хиджин, я же знаю, что ты хочешь этого. я завтра перевезу все вещи. не нужно помогать, мне чонын поможет, — джинсоль шире улыбается, а чем шире она это делает, тем ярче её улыбка становится. хиджин не раз засматривалась на эти глубокие ямочки, на глаза цвета тёмного шоколада, пыталась в них не топиться, но всякий раз захлебывалась их красотой, пока джинсоль делала то, что ей вздумается. хиджин это заебало. заебало то, что она не может собраться с силами и признаться джинсоль в своей симпатии, длящейся уже два года. но хиджин и сама не понимает, что то, что она называет симпатией, уже переросло во влюблённость. а ведь их дружба начиналась так странно. они всего лишь ударились друг об друга в магазине, когда хиджин убегала от хенджин в попытках спрятаться и не быть побитой, а джинсоль выбирала себе какой-то напиток вместе с чонын. с тех пор они общались, как обычные друзья: вместе могли ходить на прогулки, встречались иногда с общими друзьями (с суен, к примеру), гуляли в компаниях и особо близки не были. лишь иногда хиджин могла по иронии судьбы остаться в квартире джинсоль вместе с хенджин, но спать отдельно от них обеих, боясь, что обе начнут говорить что-то по поводу друг друга и отношений. но и тогда же все слишком изменилось, когда джинсоль начала уходить в чонын. общаться чаще с ней, ночевать друг у друга, вместе ездить на работу, проводить время лишь вдвоем. хиджин никогда не думала о чонын в том плане, что она могла бы стать её другом для каких-то целей. они вообще никогда не общались, ведь всякий раз, стоило было чон появиться на горизонте ким, как она сразу же сводила свои брови, хмурила их и поджимала губы, демонстрируя не то недовольство, не то вообще ревность по отношению к джинсоль, не то ещё нечто странное, о чем сама хиджин додуматься не могла. хиджин ещё давно просекла, что у чонын странные чувства по отношению к джинсоль, и она не собиралась ей уступать, хотя была натурой уступчивой, благородной и сострадающей. но она хотела, она желала, она пыталась, она старалась. даже видеть чонын на пороге своей квартиры было довольно странно, так как сама хиджин сюда никого, кроме хенджин и джинсоль, не пускала с самой её покупки. в квартире было всегда светло, ведь дом стоял на солнечной стороне, и лучи специально щекотали серые стены, осветляли их, затем падала на барную стойку, где всегда стояла стеклянная пепельница с несколькими бычками внутри и пеплом, они мчались и дальше по комнате, ложились на кровать и спали на ней, грели её, чтобы хиджин было тепло в морозные и не очень дни. но теперь одну с хиджин кровать будет разделять и джинсоль. с тех пор многое изменилось: хиджин не переставала курить, но делала это чаще на балконе, а не прям на кухне у вытяжки, она уже выяснила многие вещи по поводу джинсоль, их отношений с чонын и просто забила на то, что она не может получить свою взаимность, о которой мечтает ровно столько же, сколько ребёнок мечтает коснуться до солнца ладонями. но зачем хиджин об этом мечтать, если она и так может коснуться до джинсоль руками? хиджин все заебало. заебало настолько, что она во сне прижимается к вздымающейся женской груди. настолько, что по утрам она незаметно целует спящую красавицу на своей кровати в лоб. настолько, что она реже курит. настолько, что сердце уже не живёт в пятках, а уже танцует в грудной клетке и брюшной полости, работает наравне с мозгом, и иногда мозг отдаёт сердцу бразды правления чоновским разумом. каждый вечер после работы джинсоль и учёбы хиджин, они собираются на кухне, чтобы поужинать, попить недорогого вина и просто поговорить на отдалённые друг для друга темы. — хиджин, а ты будешь против, если я поцелую тебя? — джинсоль смотрит на хиджин чуть ли не снизу вверх, потому что стоит на полу около кухонной тумбы, достаёт оттуда маленький нож, и выглядит с ним настолько ужасающе, что у хиджин на лице улыбка расплывается. — ты спрашиваешь это потому, что хочешь этого, но ты не пытаешься сделать это без моего согласия. почему? неужели я тебе нравлюсь, джинсоль~я? — хиджин подпирает рукой свою голову и слабо облокачивается на неё, из-под очков смотрит на чон, которая губы кусает и изредка проводит по ним языком, обильно слюной смачивая, да настолько, что они блестят при тусклом свете. — если бы ты мне не нравилась, я бы никогда тебе не предлагала поцеловаться, я бы никогда не переехала к тебе под предлогом «пожить немного», я бы никогда не переспала с тобой по пьяни. очевидно, что да, ты мне нравишься, хиджин. ты просто идиотка, не замечающая этого, — джинсоль серьёзно говорит об этом, что хиджин в первое время это кажется шуткой, но, когда она замечает взгляд чон, наполненный нежностью и желанием, серьезностью и спокойствием, хиджин спрыгивает из-за барной стойки и вжимает свою неугомонную соседку по квартире в кухонную тумбу, отбирает нож и бросает его куда-то в раковину. он неприятно дребезжит и бьётся об метал, что аж по всему телу мурашки бегут. или же это из-за джинсоль, этот ужасный табун, прошедший по ее спине, а затем и рукам? джинсоль словно глоток воздуха для хиджин. хиджин касается её везде, где только можно: щёк, шеи, плеч, рук, рёбер и талии, спускается ниже и вызывает у джинсоль бабочек в животе, которых она хотела бы перебить, истребить их и никогда не чувствовать, но пока существует хиджин, та, кто является для неё всем, она не хочет этого делать, хочет чувствовать их всегда, всякий раз, стоит губам хиджин коснуться её губ, грубо их смять, прикусить и легонько оттянуть. хиджин всегда целовалась так, словно она делает это в последний раз, и джинсоль понимала, почему она это делала. но теперь она не хочет, чтобы всякий их поцелуй был последним, поэтому она слегка отталкивает от себя хиджин и как-то неуверенно припадает к её шее, целует россыпь родинок на выпирающей ключице и прикусывает тонкую кожу, заставляя хиджин не то простонать, не то томно выдохнуть. и здесь же слова излишни: до хиджин дошло все, что она так хотела узнать, услышать, понять. она сама оказалась глупой, глупее, чем эта ужасно манящая чон джинсоль, которая сейчас поднимается от чоновой шеи выше, до её линии челюсти, слабо прикусывает кое-где и снова сама припадает к таким, казалось бы, чужим, но таким родным губам, что невольно стонет, обхватывая своими руками шею хиджин, а затем и пальцы в её волосы запускает, стоит самой хиджин вжать чон куда крепче в тумбу, почувствовать её не только своими бёдрами, но ещё и руками, которые джинсоль сама ставит на край. хиджин слишком опытная для такого, и она никогда не оставит джинсоль в таком положении. единственное, что теперь джинсоль нравилось, это хиджин, стоящая перед ней на коленях, целующая все на своём пути и не только. возможно, они слишком поторопились, когда начали все это на кухне, но джинсоль точно знает, что она никогда не будет жалеть об этом, ведь хиджин та, кто нужен ей та, в ком она сама нуждается та, кто является для неё всем и даже большим та, кто значит для неё слишком многое. и хиджин, не пытаясь этого понять, является самой настоящей идиоткой, ведь вся правда находится у неё на глазах, перед ней, а она лишь касается нежной кожи своим языком, вызывая у джинсоль яркий табун мурашек и дрожь в ногах, от которой она стонет и губу кусает, пытается сдерживаться, но с хиджин она не может этого делать так долго, как она делает наедине с собой. хиджин заебало все, что только могло, но когда она взглянула на мир под другим углом, ей раскрылись некоторые иные вещи и краски, которых она никогда в своей жизни до этого не замечала. краски джинсоль слишком красивы и уютны для этого мира, и поэтому она забирает их себе, чтобы рисовать картины на холсте, одиноко сидя в своей комнате перед окном. теперь, отныне, это лишь её краски, которыми она может изрисовывать все холсты мира, твердя о том, что она самая счастливая на этом свете. и уже ничто и никто никогда не сможет ее заебать, пока с утра она заваривает себе кофе три в одном, разогревая электрический чайник, а позади неё находится её маленькое (не совсем) счастье, трепетно и мягко целующее всю длину её шеи, мурчащее только одно: — почему ты так рано встала? тебе к первой? и хиджин не может не улыбнуться, не может не поцеловать джинсоль в её мягкую щёчку и потереться об неё своим холодным носом, навевая на соль воспоминания о прошлом вечере. — нет, я просто от тебя решила сбежать, вот и встала пораньше, – отшучивается хиджин, а джинсоль ей что-то в заднюю сторону шеи бурчит, но что именно – известно только ей одной. вот так и получилось, что хиджин, сама того не замечая, не замечая своего счастья, своей радости, впустила в свой же дом то самое чудо, которое после и стало её сокровищем. тем сокровищем, о котором она так давно мечтала, которое она так давно хотела, так давно желала. игра на гитаре уже не сопровождалась ужасными мысли о том, что джинсоль никогда не ответит ей взаимностью, не сопровождалась оборванными песнями, а ассортимент их увеличился в разы. любовные песни словно охватили её, и хиджин не видит смысла петь о неразделенной любви, когда она добилась своего. к сигаретам она стала прикасаться куда реже, заменяя их губами джинсоль, пухлыми и манящими, такими сладкими, со вкусом клубничной помады, которую они любят вдвоём размазывать по уголкам губ друг друга. хиджин готова сочинять поэмы, посвящённые джинсоль, а джинсоль готова отнекиваться и смущённо носом тыкаться в джинсовку хиджин, вдыхать громко её запах и считать себя самой счастливой. маленькие дети мечтают коснуться неба рукой, коснуться солнца и луны, но хиджин, которая не мечтала ни о чем из этого, давно ощутила вкус солнца своими же губами, она коснулась неба обеими ладонями и навсегда присвоила себе луну, освещающую ей путь и дорогу каждую ночь, не давая ни сбиться, ни запутаться в себе, ни потеряться в глуши своих же тёмных лесов и кладбищ мечт, похороненных здесь когда-то очень и очень давно. ещё никогда хиджин так не радовалась обычной судьбе, которая в действительности может свести двух разных людей. и она благодарна ей за то, что они с джинсоль тогда встретились. джинсоль глупая, но хиджин ещё глупее. и это то, что их объединяет. хиджин заебало все, а джинсоль была просто идиоткой, с цветущими ромашками в груди.