***
- Что я наделал?! - со стоном воскликнул Бруно, обнимая себя и еще больше съеживаясь. Он привалился спиной к стене какого-то дома на окраине города. Как только голос совести пробился сквозь гневный туман в голове, он бросился обратно в канаву, из которой вынужден был выползти. Узкий переулок уже накрыла ночь, и, как ни странно, это дарило ему чувство комфорта. - Теперь я никогда не смогу вернуться, да? - он всхлипнул и поднял одну из своих подруг-крыс на уровень глаз. Крыса не могла ничего ему сказать, сначала она только смотрела, но Бруно был благодарен за проявление безмолвной заботы, когда крыса потерлась щекой о чувствительную кожу на кончике его пальца. Слезы навернулись на глаза Бруно, и он в бессилии уронил голову на колени, и капюшон полностью закрыл ему лицо. Он тяжело вздохнул и удрученно выглянул из-под ткани. - Но… Это ведь был Эрнандо? Он все это сказал… Может быть, мне действительно стоит сменить имя на Хорхе. Крыса ничего не ответила и быстро взобралась вверх по его руке, присоединившись к сородичам. Они примостились в складках ткани слишком большой руаны, а одна даже пролезла внутрь и теперь выглядывала из-за воротника. Бруно сдавленно усмехнулся, наблюдая за их копошением. - Я... думал, что все наконец может измениться, - всхлипнул Бруно и почесал за ушком крысу, которая оперлась лапками о его щеку, - Н-но, конечно, я все испортил! Опять! - его горло сжал спазм, и голос болезненно надломился, - Почему я не могу просто заткнуться хоть раз?! Это был крик отчаяния и безнадежности, после которого силы неожиданно оставили Бруно. Он привалился спиной к стене и вытянул ноги, которые так идеально поместились в узком промежутке между домами, что его сандалии касались противоположной стены. - Вообще-то, я никогда не думал, что они действительно будут мне рады, понимаете? - пробормотал он себе под нос, но крысы, перебравшись к нему на колени, все еще внимательно слушали, - Мои сестры - особенно Пепа… Вся эта история со свадьбой и все остальное... Неожиданно для крыс (и для самого себя) Бруно хихикнул. - Не думал, что даже Пепа может так долго обижаться. Клянусь, я извинился сразу после свадьбы, и сегодня еще раз, для верности... Но теперь уже не важно. Его взгляд скользнул в сторону, и он поднял руку, но замер на полпути, так и не дотянувшись до воротника. - Даже мама была рада меня видеть, - прошептал он сорвавшимся голосом, и слезы скатились по его щекам, оставляя мокрые пятна на одежде. Довольно долго он сидел с отсутствующим взглядом, в голове проносились противоречивые мысли и попытки осмыслить все произошедшее и последствия этого выступления перед горожанами. Он то дрожал, то смеялся, будто ходил по ярмарке эмоций и выбирал подходящую. Но Бруно наконец принял решение. Он выпрямился, сгреб крыс с колен и позволил им занять место в капюшоне. - То, что я им наговорил, было невежливо. Но это было необходимо. Они должны были это услышать, потому что я не заслужил их презрения и ненависти. Каждый раз, когда я давал им плохое видение, они заранее соглашались его получить. Они хотели знать. Они попросили меня об этом. Бруно откинул челку с лица и расправил плечи, прежде чем решительно выйти из своего укрытия, сжал губы в тонкую линию. - Мои дар и я были... Волшебством, - в его устах слова матери казались инородными, сколько бы он ни убеждал себя. Но все же они придавали сил, вселяли уверенность, что ему все еще есть место в Энканто, в семье. - И я не позволю никому говорить про себя обратное. Тем не менее, он бросил горсть соли через плечо, и крошечные кристаллики исчезли в трещинах между камнями мостовой.***
Именно Джульета заметила его, когда он выбрался из укрытия. Она подбежала, схватила его за руку и быстро осмотрела, проверяя, не пострадал ли он. Не то чтобы она могла вылечить его едой. Крепко обняв брата, она отвела его к Альме и оставила под ее присмотром, как будто он ребенок, а не пятидесятилетний мужчина. Щеки Бруно моментально зарделись, стоило ему встретиться взглядом с матерью, и все остатки прежней уверенности растворились. Она протянула ему несколько вещей, которые он легко мог поднять, и куда-то пошла. В одной руке она сжимала прямоугольный сверток, а в другой - старый чемодан. Бруно молча следовал за ней, не отставая ни на шаг, как побитый щенок. Именно так он себя и ощущал, признался он себе. Отсутствие реакции матери сбило его с толку, и теперь он думал, что она приготовила ему какое-то другое наказание за невоспитанность. По шее потек холодный пот (к большому неудовольствию крыс), когда он решил, что идет прямо в ад, как овца на заклание. Он шел, глядя на уверенно расправленные плечи и абсолютно ровную спину матери. Но тут он заметил Мирабель на другой стороне улицы, она как раз заходила в чей-то дом за своими сестрами. "Ну, я хотя бы не оставил их без ночлега" - подумал он. Мирабель заметила его и, широко улыбнувшись, показала большой палец уже из дверного проема. Он хотел расспросить ее, но его младшая племянница уже скрылась за дверью, и хозяин дома закрыл ее. Бруно хотелось поскорее получить выговор от матери и покончить с этим, так что он глубоко вздохнул, готовясь открыть рот. - Ты, наверное, хочешь, чтобы я извинился? - Это твой выбор. Ты уже взрослый, Брунито, - Альма даже не взглянула на него и продолжила идти. Бруно нахмурился, услышав такой неопределенный ответ, но промолчал. Город медленно погружался в сон. Уличные торговцы закрывали прилавки, матери пытались уложить детей спать (Бруно мог их понять и посочувствовать), в домах закрывали окна, и по всему городу загорались свечи, освещая ночь мерцающим пламенем. В глубине эгоистичных мыслей Бруно был рад, что их Свеча погасла. Наконец Альма остановилась перед оранжевым домом и негромко постучала. Какая-то женщина открыла дверь и улыбнулась ей, приглашая внутрь. Муж женщины предложил помочь с вещами, но Альма отказалась. Бруно проскользнул внутрь вслед за матерью, пытаясь спрятать лицо за вещами в руках. Он пытался слиться со стенами, но понимал, что люди очень хорошо осознают его присутствие. Пока Альма разговаривала с мужчиной и женщиной, кто-то дернул Бруно за руану. В панике он метнулся взглядом вниз и увидел маленькую белокурую Сесилию, которую уже встречал сегодня. Оу. Она не выглядела напуганной, но Бруно захлестнула волна стыда. Ему вовсе не хотелось, чтобы девочка считала, будто он винит и ее в событиях десятилетней давности. Поэтому, в неловкой попытке чем-то занять тишину, он, заикаясь, извинился. - Эээ... Прости за ту сцену. Я н-не хотел тебя пугать. Кажется, это все еще было очень неловко. Он так нервно переминался с ноги на ногу, что его сандалии почти слетали с ног. Но девочка только рассмеялась, схватившись за живот. - Ты не можешь меня напугать! Ты похож на капибару! - она, не прекращая хохотать, ткнула пальцем на его нос. Ай. А он-то думал, когда весь город боится его и считает дьяволом, насылающим проклятия на всех подряд - это самое худшее. Эх, каждый новый день полон открытий. Пока он пытался отыскать в памяти, как вел себя со своими очаровательными племянницами и племянником, когда они были в возрасте Сесилии (точно, можно ведь использовать новоприобретенный опыт общения с Антонио!), девочка сильно дернула полу руаны, и крысы посыпались на пол. - ИИИИИ! - Сесилия вздрогнула и суетливо затопала, пока крысы сновали у ее ног. Ее родители тут же обернулись на звуки переполоха, но не успели сказать и слова, встретив широкую невинную улыбку Сесилии. Кажется, они успокоились, но все же с некоторым недоверием вернулись к разговору с Альмой. - Что—? - растерянно начал Бруно и уставился на девочку, которая успела схватить крыс и спрятать их за спину. Она юркнула ему за спину, и Бруно тоже пришлось повернуться. Она выглянула из-под его руаны, убедилась, что родители не обращают на них внимания, и встала прямо, осторожно прижимая крыс к груди. - У тебя есть питомцы? - удивленно спросила она, глядя на него круглыми глазами. - Они скорее мои друзья, - объяснил Бруно, все еще пытаясь понять, что происходит, - Они всегда рядом, когда мне нужна поддержка. - Правда? - Сесилия почесала крысу за ушком, - Моя mamá не разрешает мне питомцев. Она боится, что в итоге я буду грустить как сеньора Пезмуэрто, когда ее рыбка умерла. Бруно усмехнулся и закатил глаза. Эта женщина, наверное, до сих пор обижается на него за то, что он "предсказал" смерть ее любимой рыбки. Учитывая, что ее буквально звали сеньора Пезмуэрто, Бруно не знал, можно ли считать себя умным за логичный вывод, который женщина назвала "пророчеством", или просто горожане были... не очень умными. К тому же, учитывая размер аквариума и полное отсутствие понимания того, что нужно рыбам для жизни, неудивительно, что рыбка прожила недолго. Со своей стороны Бруно изо всех сил старался развлекать крыс (и себя), когда жил в стенах: он построил им лабиринты, позволял крысам играть с вешалкой, которую использовал для сушки вещей, и, конечно же, ставил сериалы с их участием. Он посмотрел на девочку, которая была поглощена игрой с крысами, и присел на корточки так, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с ней. Отложив принесенные вещи, он положил руку ей на плечо. - Страх потери вовсе не причина не заводить друзей, mija. Она посмотрела на него так серьезно, что Бруно захотелось убежать. Но он не стал поддаваться импульсу, надеясь своими советами немного изменить жизнь этого ребенка. Он надеялся, что в этот раз к лучшему. - Если ты каждый день будешь относиться ко всем так, будто видишь их в последний раз, тебе будет не о чем сожалеть, - максимально проникновенно сказал он, - И даже когда придет их время, они навсегда останутся в твоем сердце, ведь ты сохранишь память о них. Бруно знал, о чем говорил: он был единственным, кто мог предсказать смерть. Знать, когда это произойдет было облегчением и бременем в равной степени. Сесилия склонила голову к его руке и понимающе улыбнулась. - Я скажу это Алехандре и Хуанчо, и мы навсегда останемся лучшими друзьями! Бруно улыбнулся, убрал руку с плеча Сесилии и протянул ее крысам в руках девочки. Две тут же вскарабкались к нему на плечо, но последняя неуверенно остановилась и потерлась о руку Сесилии, будто прощаясь. - Кажется, она хочет остаться с тобой, - заметил Бруно, и лицо Сесилии засветилось счастьем. - Правда?! - Тсс, мы ведь не хотим, чтобы твоя мама услышала, правда? - Бруно шикнул и оттянул вырез руаны, чтобы крысы могли браться под нее, - Не стоит шокировать ее крысой. Я говорю по... опыту, - он наклонился к уху Сесилии и заговорил шепотом, - Моя мама тоже не любит животных. Она считает крыс грязными, но на самом деле они очень чистоплотные! Мои два раза в день мылись моей зубной щеткой. Возможно, ему не следовало упоминать зубную щетку, но Сесилия уже не слушала. Она расплела косички, запутала волосы во что-то, напоминающее воронье гнездо, посадила крысу на плечо, и та мгновенно юркнула в новую прическу. Бруно вздрогнул, поняв, что она подражает ему. Казалось, его сердце сейчас лопнет от этого зрелища. - Но это же наш маленький секрет, верно? - он засмеялся, вскинув руки. - Конечно, tío Бруно! В голове стало пусто. Вот теперь он был абсолютно уверен, что сердце у него все же взорвалось. Может, это сердечный приступ? - T-tío Бруно? - он был так поражен, что едва заставил себя выдавить эти слова. - Это ведь твое имя? - невинно спросила Сесилия. - Д-да, но... - А Мирабель сказала, что ты tio! - воскликнула она, строго уперев руки в бока, совсем как Пепа, когда пыталась что-то доказать. - ...sí, - согласился Бруно, совершенно не представляя, как возразить такой логике. Но он все еще не был tío этой девочки, по крайней мере, биологически… Но, может быть, в переносном смысле. Ему понравилась эта идея. На губах Бруно появилась улыбка, пока голос матери Сесилии не стал громче, и она подошла к ним вместе с его собственной матерью. - Как устроитесь, приходите ужинать. Наверху есть ванная и шкаф, можете оставить там вещи, - объяснила женщина. Альма кивнула и, как только Бруно собрать вещи, оставленные им на полу, потянула его за собой к узкой лестнице в задней части дома. - Вы уверены, что вам не нужна помощь? - снова спросил отец Сесилии, которому не давал покоя чемодан в руках Альмы. Но она уверенно покачала головой. - Я уверена, мы справимся с подъемом по лестнице. Большое вам спасибо за гостеприимство. - Конечно, сеньора Мадригаль! Для вас все, что угодно. Примите расслабляющую ванну и, несмотря на все обстоятельства, чувствуйте себя как дома, - сказала мать Сесилии вслед уже поднимавшимся по лестнице Альме и Бруно. Сесилия высунула голову из расстояния между перилами и помахала ему. - До завтра, tío Бруно! Он споткнулся, пропустил ступеньку и чуть не упал лицом в вещи, которые нес. В итоге вместо того, чтобы помахать в ответ занятыми руками, Бруно только неловко пожал плечом и решил сосредоточится на лестнице, чтобы не видеть выражения лиц родителей Сесилии, которые в шоке уставились на дочь. Может, теперь его ненавидит не весь город.***
Войдя в гостевую комнату, Альма прислонила сверток с портретом Педро к стене и поставила чемодан на тумбочку. На двуспальной кровати уже было свежее белье, а из окна открывался прекрасный вид на городскую площадь. Она принялась взбивать подушки, чтобы занять руки и создать своему сыну, который все еще стоял в дверном проеме, достаточно комфортную атмосферу, чтобы войти. Она услышала тихий стук и обернулась. Бруно ритмично постукивал ногой по порогу, крепко сжимая в руках вещи, которые она ему дала. Он дрожал, облизывая пересохшие губы и не встречаясь с ней взглядом. Если ее сын сохранил хоть частичку себя прежнего, она знала, что придется ждать целую вечность или даже больше, чтобы убедить его приблизиться. Альма печально нахмурилась и признала, что в состоянии своего сына ей некого винить, кроме себя. Он сделал все, чтобы соответствовать ее представлениям об идеале, но она никогда не показывала ему, что любит его таким, какой он есть, и все из-за страха оказаться недостойной Волшебства. Альма подошла и, забрав у Бруно вещи, убрала их в шкаф. Она мягко отстранила его, уводя с порога, чтобы закрыть дверь, и они остались наедине. Бруно нервно теребил край руаны, и Альма с ужасом заметила кучу нитей, торчавших из готовых вот-вот разойтись швов. Она присмотрелась к ткани повнимательнее и нахмурилась. Она не могла поверить своим глазам. Одежда Бруно выглядела точно как та, в которой он был на церемонии Мирабель, когда его видели в последний раз. Получается, он ходил в одной и той же одежде со дня исчезновения. Но это ведь невозможно, правда? Альма должна была это выяснить. - Не хочешь принять расслабляющую ванну? Мы все в шпаклевке, и у тебя, должно быть, все болит, - сказала она и попыталась стянуть с Бруно руану, намереваясь хотя бы попытаться починить ее, но он вдруг засопротивлялся. - Эээ-мне-мне больше нечего надеть, - выпалил он и попятился. Альме пришлось признать, что это веский аргумент. Бруно появился из ниоткуда верхом на лошади и, скорее всего, так и не нашел одежду, оставшуюся в Касите после его ухода. Но она была матерью с пятидесятилетним стажем и склонностью к чрезмерному планированию. Кивнув, она направилась к кожаному чемодану и откинула крышку. В глаза ей сразу бросилась рубашка, выделявшаяся белизной, как маяк в темноте. Под ней обнаружились и коричневые брюки, такие же выглаженные и ухоженные. Альма повернулась к сыну с одеждой в руках и улыбнулась, увидев его круглые растерянные глаза. - Ра-разве это не папины... - заикаясь, пробормотал Бруно и вытер вспотевшие ладони о руану. Эта одежда действительно когда-то принадлежала Педро. Больше всего из вещей, взятыми из их старого города, Альма дорожила именно портретом и свадебными нарядами. - Вот, - она протянула вещи Бруно, - Твоему отцу они больше не нужны, так что пусть используются по назначению. Бруно уставился на нее так, будто она вдруг отрастила рога и хвост. Ее странное поведение явно выбило его из колеи. Он осторожно потянулся к одежде, но Альма одернула его. - Сначала отдай мне это, - велела она, указывая на его руану. Бруно нерешительно подчинился. Стянув руану, он кинул ее матери, выхватил у нее одежду и рванулся в ванную, захлопнув дверь прежде, чем Альма заметила его изможденное тело и пару крыс, цеплявшихся за воротник. Но она успела заметить его бордовую рубашку, и забеспокоилась еще больше. Альма присела на край кровати и провела пальцем по зеленой потертой ткани руаны. Ее ноготь цеплялся за дырки, которые, по-видимому, пытались починить осторожно, но всегда разными нитями. Рисунок песочных часов остался неизменным, но ткань выцвела и теперь выглядела блекло и грязно, а в некоторых местах так протерлась, что почти просвечивала. Она услышала звук льющейся воды и звон за стеной, когда Бруно, как она надеялась, принимал ванну. Альма подняла руану и, встряхнув, внимательно осмотрела. Она была среднего размера, хотя и выглядела огромной на плечах ее сына. Она заметила сильные складки рядом с капюшоном, которые могли появиться только если руану сушили в таком положении. Чем дольше она смотрела, тем больше вопросов у нее появлялось. Каждый шов и неаккуратно торчащая нитка могли поведать трагичную историю, о которой ей не хотелось даже думать. Запах тоже сбивал с толку. Руана воняла не так сильно, как, судя по виду, должна была, и Альма принюхалась. Странный запах, скорее всего, дешевого мыла, почти выветрелся, как и запах затхлого помещения, но намного сильнее был запах ее наконец вернувшегося сына, так что глаза Альмы наполнились слезами, готовыми пролиться в любой момент. Ей пришлось ущипнуть себя, чтобы поверить, что ее ребенок по-настоящему, действительно вернулся! Альма уткнулась в ткань, судорожно всхлипнув. Рыдания сотрясали ее плечи, и она наконец отпустила эмоции, которые так долго скрывала в сердце. Голова разболелась от слез и захлестнувших чувств, и она совершенно перестала обращать внимание на все вокруг. Она не заметила сдавленный крик в ванной, когда Бруно понял, что никогда не сможет даже приблизиться к тому, чтобы одежда отца не падала с него. Она не слышала, как он тяжело дышал, упав на плитку и думая снова сбежать. Через несколько минут дверь наконец открылась, и Бруно вошел, смущенно почесывая затылок. - Надеюсь, папа выглядел в этом лучше, чем я, - пошутил он, пытаясь самоуничижением разрядить атмосферу прежде, чем она накалится, и нервно сглотнул. Альма подняла глаза, и, хотя слезы застилали взгляд, она поняла, что никогда в жизни не видела кого-то в настолько неподходящей одежде. Рубашка Педро не просто была великовата и висела на Бруно, он буквально утонул в ней. Вырез открывал ключицы и впалую грудь, хотя и был застегнут на все пуговицы. Рукава больше походили на надутые ветром палатки, и руки Бруно торчали из них как колышки, не дававшие палаткам улететь. Брюки выглядели еще хуже. Бруно пришлось закатать их почти до колен, чтобы они не волочились по земле. Альма даже оценила внимательность, которую Бруно проявил к одежде ее мужа, но тут она заметила, что он стягивает пояс сзади, чтобы штаны не свалились с узких бедер. - Mamá? - осторожно спросил Бруно, пристыженный ее выражением лица, - У-у нас нет ремня? Или-или веревки! Да, я могу взять веревку! Альма не выдержала. Она бросилась к нему и обхватила руками его острое, осунувшееся лицо. - Что с тобой случилось, Брунито? Где ты был? - прошептала она, заглядывая ему в лицо красными от слез глазами. Его похитили и морили голодом? Пытали? Он упал в пропасть, и никто не нашел его? Боролся за жизнь в джунглях целых десять лет? Дрался с ягуарами и чудом избежал смерти?! В голове Альмы пронеслись все ужасающие сценарии, которые только могла придумать столько сожалевшая заботливая мать. - О, ммм... знаешь... - забормотал он, нервно пожимая плечами. Он явно не хотел говорить и, стараясь потянуть время, неловко (но очень привычно) улыбнулся только одной стороной рта, обнажив слишком крупные для воспаленных десен и маленького подбородка зубы. Улыбка достигла его усталых карих глаз, сделав мешки под ними еще заметнее и глубже. В этот момент он выглядел постаревшим, дряхлым, и до Альмы вдруг дошло, что ее мальчик вдвое старше Педро. Бруно отвел взгляд и склонил голову, но Альма убрала с его лица закрывавшие глаза мокрые пряди, в которых показались сотни тонких седых волосков. - Mijo, скажи мне, пожалуйста! - Ну, что ж… Я был не так уж далеко, - начал он, но Альма была не в настроении долгих рассуждений. - Значит, ты не уходил из Энканто? - спросила она, и Бруно кивнул. Альме вспомнились слова Долорес, которые она упустила из виду в суматохе дня. Я знала, что он никуда не уходил, я слышала его каждый день! Сначала Альма так обрадовалась воссоединению ее тройняшек, что не придала этому значения, но теперь она нахмурилась еще сильнее. В груди кольнуло что-то похожее на обиду. - Долорес знала, где ты, и ничего не сказала? - Думаю, да, наверное. И чего еще она не знает? Как ее семья дошла до того, что решила скрыть местонахождение ее единственного сына?! - Но... как? - спросила Альма, и ее руки безвольно опустились от лица Бруно, - Мы везде тебя искали! Как мы могли не найти тебя в городе? - На самом деле, - вздохнул Бруно и опустил глаза, - Я не хотел- Я не мог допустить, чтобы вы нашли меня. И тут Альму захлестнула волна неконтролируемой ярости. - Мы думали, ты мертв! Когда твоя дверь погасла, мы оплакивали тебя! - в отчаянии воскликнула она - Как ты мог так поступить с нами?! Пепа и Джульета сидели за столом, их прически были растрепаны, а на осунувшихся лицах виднелись дорожки слез. Детей отправили спать, а их мужья тщетно пытались утешить их. - Он, должно быть, мертв, mamá, - произнесла Пепа охрипшим голосом. Впервые в жизни она была настолько опустошена, что эмоции никак не отражались на погоде, - В конце концов, как Бруно мог выжить за пределами Энканто? Альма кивнула и плотнее закуталась в траурную шаль. - Отныне мы не произносим это имя, - отрезала она. Ее голос дрогнул в последний раз, когда дверь в сердце захлопнулась. Альма схватила сына за плечи и сжала слишком сильно, возможно даже болезненно, но она не могла успокоиться, пока не получит полного честного ответа. Костяшки ее пальцев побелели и стали почти такого же цвета, как бледная кожа Бруно. - Я просто… я больше так не мог, - тихо сказал он. Его голос, внезапно ясный, как день, ножом пронзил сердце Альмы. Стена между ними обрушилась им на головы, как перекрытия Каситы совсем недавно. - О чем ты? - несмотря на то, что она могла буквально ткнуть пальцем в причины, по которым ее сын стал изгоем, сейчас ей впервые за столько лет хотелось понять. - Ээ, просто... - он остановился и внезапно разразился отчаянным смехом, который заставил Альму всерьез забеспокоиться о его рассудке, - Весь город ненавидел меня и считал плохим предзнаменованием. Я был пятном на репутации семьи Мадригаль, позором для тебя, моих сестер, их мужей, племянниц и племянников, - он принялся расхаживать по комнате, все сильнее размахивая руками с каждой новой причиной. Это напоминало постановки, которые он устраивал в детстве, - Я думал, что смогу быть полезнее, если просто... уйду. Никакого Бруно, который всем мешает, никакого Бруно, которого можно обвинить во всех неприятностях. Альма застыла на месте, полностью опустошенная его словами. - Я думал, что принесу больше пользы, если буду заделывать трещины в Касите или мыть посуду, пока вы все в городе, - продолжил Бруно, сложив руки на груди и улыбнувшись. От этой улыбки у Альмы по спине пробежали мурашки. Бруно улыбался вымучено, горько, но в то же время восхищенно своей судьбой, в его глазах светилось скрытое безумие. - Ты заделывал трещины… в Касите? - повторила Альма, ее руки безвольно опустились. Она должна была проигнорировать это. Альма надеялась, что Бруно не использовал ситуацию, чтобы отомстить ей, но он говорил слишком конкретно, это не могло быть ложью. - Я хотел защитить Мирабель, чтобы ее не ненавидели, как меня, и все из-за видения, о котором ты умоляла, прекрасно понимая, к чему это приведет! - рявкнул он, и его взгляд стал пустым, а лицо исказилось, провернув нож в сердце Альмы. - Но я эгоистично остался в стенах, потому что не пережил бы разлуку с семьей, которую я так люблю! - крикнул он во весь голос, и рубашка его покойного отца соскользнула с плеча. Зрение Альмы затуманилось, в ушах нарастал шум, в голове было пусто. Она будто растворялась в тумане, из которого проступили искаженные горем лица ее родных. Они смотрели ей в глаза, обвиняя и наказывая за совершенные ошибки. - Бруно любит эту семью! - в отчаянии кричала Мирабель, - Я люблю эту семью! Мы все здесь любим эту семью! Это тебе нет до нас дела! - Я просто хочу, чтобы мой младший брат вернулся, - всхлипывала Пепа, уткнувшись лицом в плечо мужа. После этого она начала избегать его имени, чтобы справиться с болью. - Посмотри на наших прекрасных детей, mi alma, - шептал ей Педро, поглаживая круглую щеку их первой дочери. Он смотрел на тогда еще молодую Альму с теплой, как тысячи солнц, улыбкой совершенно счастливый. Однако морщины бессонницы и беспокойства прорезали лицо Педро, его взгляд стал холодным и отчаянным. Через мгновение образ любви всей ее жизни сменился образом ее сына, черты лица которого почти повторяли Педро. Угол бровей, нос, широко раскрытые глаза, губы, тонкая бородка... - Мне плевать, что ты думаешь обо мне , но если ты слишком упряма, чтобы- С отчаянным криком, в котором Альма не могла узнать свой голос, она бросилась вперед, чтобы остановить воспоминания, развеять туман и прекратить оглуштельный звон в ушах. Она налетела на сына, который не успел среагировать, и повалила его на пол, выбив воздух из легких. От их падения по всему дому разнесся глухой удар. - Угф! - выдохнул Бруно, чуть не задохнувшись. Он безрезультатно пытался вырваться из железной хватки матери. У него включилась реакция бей-или-беги, и, конечно же, он выбрал последнее. Но объятия Альмы не ослабевали: она вложила в них всю силу, какая может быть у 75-летней женщины. Она плакала в волосы Бруно и гладила его по голове, а он лежал на полу, не смея пошевелиться, пока она выплескивала страдания, которые скрывала пятьдесят долгих лет. Она плакала и плакала, оставляя на одежде Педро мокрые пятна, и тут тонкие руки обняли ее в ответ, и Бруно сел, уткнувшисьв плечо Альмы. Влажные горячие следы оставались на ее платье, окрашивая его в темно-бордовый, но она не остановила его. - Шшшш, все хорошо, - прошептала она и притянула его ближе, - Просто… помоги мне понять. И Бруно рассказал ей о своей жизни в стенах, о том, что первые годы были самыми тяжелыми. Он рассказал о том, как трудно было оставаться незаметной тенью, наблюдая, как растут его племянницы и племянники, и что он чувствовал себя опустошенным, но странно довольным. Он рассказал о каморке за кухонной стеной, созданную для него Каситой, и о том, как обставил ее мебелью, которую семья выбрасывала. Он рассказал ей о составленном им плане питания, о трудных временах, когда его расчеты оказывались ошибочными и еда кончалась слишком быстро, и о том, что крысы, с которыми он подружился, тоже голодали. Он признался, что крал у Джульеты сахар и соль для своих суеверных ритуалов, и что он никогда не пропускал семейные трапезы, кроме тех дней, когда семья отменяла их или переносила во двор. Он рассказал о хороших днях, когда писал пьесы и стихи или рисовал крыс в сценических костюмах, чтобы чем-то себя занять. Он даже добавил, что две его бывшие модели сейчас прячутся за душевой занавеской в ванной. Он рассказал о плохих днях, когда все казалось серым, когда он не мог отличить реальность от галлюцинаций, которые создавал его искалеченный изоляцией разум, когда его тошнило от страха. Он рассказал о том, как выбирался стирать раз в две недели. Он рассказал и о тех днях, когда не мог начать день вместе с ними, был слишком подавлен и опустошен, чтобы двигаться, и когда он часами смотрел на низкий потолок своего убежища. Он рассказал о себе, Эрнандо и Хорхе, и о том, как они заделывали трещины в доме, чтобы пророчество не сбылось. Он рассказал о странной встрече с его младшей племянницей и о том, каким потным было первое за десять лет человеческое прикосновение. Посмеиваясь, он рассказал, что Мирабель от удивления отпустила его руку, когда они висели над не такой уж глубокой пропастью. Он рассказал, как Мирабель и Антонио поддерживали его, когда он дал им еще одно видение. Альма слабо улыбнулась и сказала, что заметила странную погоду как раз во время его ритуала. Она тогда подумала, что это не похоже на Пепу. Она рассказала, что всем сердцем желала его возвращения, но тогда подумала, что Небеса сыграли с ней злую шутку. Он признался, что хотел сбежать по-настоящему, когда Касита развалилась. Но когда услышал, что Мирабель пропала, обвиняя себя в ее уходе, он схватил первую замеченную лошадь и помчался искать ее в лесу. Он рассказал, как в страхе и гневе бросился через кусты, услышав их голоса у реки, и готов был взять всю вину на себя, чтобы его мать не обвинила во всем Мирабель. Альма уставилась на своего сына и попыталась подавить смех, который, однако, быстро оборвался. Она взяла его за руки и изумленно покачала головой. - Ах, Брунито, ты слишком похож на своего отца. Он улыбнулся с почти высохшими слезами на глазах и застенчиво отвел взгляд. Альма не смогла сдержать гордости. Ее любимый сын отложил собственные желания в сторону, чтобы защитить тех, кого любил. Он готов был отдать жизнь за бескорыстную, благородную цель. Ее угасающие воспоминания о Педро могли быть идеализированы, потому что она помнила только счастливые моменты и его смерть, но сегодня ей напомнили о том, что она никогда больше не забудет: Их семья настолько идеальна в своем несовершенстве, насколько это вообще возможно. - И я... Прости меня за все, что я сделала и не сделала, - искренне сказала Альма, заправив за ухо растрепавшиеся волосы. И вот, в звездном свете мать и сын смеялись и плакали вместе ночь напролет, сжимая друг друга в объятиях, слишком взволнованные, чтобы думать о людях на первом этаже, которые слышали каждую деталь их страстного разговора. В дальнем углу ткань соскользнула с портрета Педро.