euphoria

      Том не любит людей, но этот день определённо напрашивается на то, чтобы стать самым, блядь, неожиданным исключением в его жизни.       Кабанья голова по-прежнему выглядит так же безвкусно, как и все остальные типичные гей-клубы — тупо и клишированно, словно вылезшая из подростковых американских сериалов: грязные потные тела, бесстыдно трущиеся друг о друга; стоны, тонущие в безвкусной американской попсе, что ревёт на весь танцпол; дешёвая выпивка и убогие скобочки измученного лимона; запрещённые вещества, что передаются в кабинке туалета, ровно как и пьяные оргазмы — в соседней.       Том сглатывает, оглядывая сегодняшний ассортимент. Ко всему происходящему он дышит ровно и в своём спокойствии напоминает человека, который ошибся дверью — никакого перегара, дикого похотливого взгляда, что сначала находит бугорок на штанах, а потом уже лицо; лишь слегка искривлённые в разочаровании губы — скучно, заурядно, тоскливо.       Ни одного огонька в этой серой массе.       Против воли из груди вырывается тяжёлый вздох, привлекающий внимание бармена, что с особым рвением и дёргающимся кадыком разглядывает задницу в облегающих золотых стрингах, крутящуюся прямо перед ним.       — О, Реддл, — он напяливает приторную улыбку, подлетая к дорогому клиенту, — что-то ты совсем в последнее время раскис, не находишь, а?       Том вздёргивает бровь.       — Это не в твоих интересах, Антонин, — медленно, проговаривая слоги, отзывается мужчина, сцепляя длинные пальцы в замок. — Мне — как обычно.       Улыбка Долохова настолько белоснежна, что сравнится с первым снегом.       — Конечно, сэр. Но, — он щурится, — у нас пополнение. Ну, знаете, мало ли, — он невинно пожимает плечами, стреляя глазами в левую сторону помещения. — Не хочу потом чувствовать вину за то, что разлучил возможные родственные души.       Том хмыкает, делая спасительный терпкий глоток алкоголя, и нехотя поворачивает голову в указанном Антонином направлении, параллельно устало массируя затёкшую шею.       Ёбаный Долохов. Когда-нибудь — через лет двадцать, когда он не будет в состоянии делать сногсшибательные коктейли из того отвратительного шлака, что поставляют им в клуб, — Реддл свернёт ему голову. Быстро и без сожаления.       Фраза «живите сегодняшним днём» издевательски всплывает где-то на задворках сознания.       Том крепче сжимает хрупкое стекло стакана.       Его глаза щупают каждого парня, исследуя открытые участки кожи в неоновом свете диско-шара, пока, наконец, не останавливается на нём.       Ярко-зелёные глаза, подведённые чёрным карандашом, впиваются в Реддла тихо и ненавязчиво — скорее шаловливо, чем настойчиво; это всё равно что он стоял бы прямо сейчас перед ним в каком-нибудь дорогом галстуке, а мальчишка, проходя мимо, ненавязчиво бы ухватился за кончик, притягивая к себе — недостаточно, чтобы выразить напористость, но достаточно очевидно, чтобы высказать интерес.       Том прищуривается.       Самого парня можно описать как диско-шар: золотые блёстки украшают всё его гибкое пластичное тело, что сияет при ярком свете прожекторов. Он мягко покачивает бёдрами в воздухе, лёгким движением сдвигая резинку стрингов вниз, и прикрывает глаза, полностью отдаваясь похабному припеву, звучащему из колонок. Если бы Реддл не разбирался в том, что малышня кладёт себе под язык, он бы определённо подумал, что пацан под кайфом.       Тому на ум приходит сравнение с дикой кошкой — дерзкой и привлекательной, удивительно бесшумной и почти хищно неуловимой.       Но то, с какой уверенностью и точностью его рука хватается за пилон, заставляет мужчину заинтересованно сдвинуть брови на переносице и постукивать пальцами по барной стойке.       Он подзывает Антонина нервным жестом.       — А этот…       — Только танцы, — жёстко отрезает бармен, с видимой тоской глядя на дорожку из блёсток, уходящую под золотистую ткань. — Максимум — приватные, и то, — он цокает языком, — за кругленькую сумму.       Мальчишка, словно на подкожном уровне чувствуя раздражение Реддла, усмехается, делая вызывающее движение бёдрами в сторону зрителей — те исходятся в диком похотливом свисте; из некоторых уголков зала слышатся довольные аплодисменты — очевидно, тех, кто уже оплатил приватный танец и с нетерпением ждёт нового выступления.       — Что он вообще у вас забыл? — громко спрашивает Реддл, не сводя взгляд со стриптизёра. Грация, с которой он выполняет все движения, заставляет сглотнуть вязкую слюну, образовавшуюся во рту.       — Ходят слухи, — пытается перекричать музыку Антонин, — что он крёстный сын хозяина, поэтому так без проблем прошёл все формальности.       — У Сириуса Блэка есть крестник? — тёмная бровь с насмешкой изгибается.       — Всё бывает в первый раз, — неопределённо отзывается Долохов, задумчивым взглядом сверля точку в противоположной стороне зала. Рука, беспрерывно протирающая стакан полотенцем, кажется, вот-вот отвалится.       Он едва заметно искривляет губы в ехидной усмешке.       — Его зовут Гарри, — вдруг ни с того ни с сего произносит бармен, предварительно подмигнув Реддлу. — На всякий случай.       Том одобрительно кивает, неосознанно вертя стакан в руках.       Музыка всё продолжается и продолжается, диджеи сменяют друг друга один за одним — как и, в общем-то, некоторые танцующие, уходящие в тёмные коридоры и в приватные комнаты наверху.       Реддл встаёт, поправляя дорогую фирменную рубашку, отвешивает несколько кивков мимо проходящим знакомым, в глазах которых плескается похоть, и выверенными шагами расталкивает толпу перед собой, намереваясь пойти в туалет.       Другая часть клуба более тихая, чем предыдущая. Том делает глубокий вдох, впитывая в себя запах соли и мускуса, ароматических свечей, секса, от которого подкашиваются коленки. Здесь музыка сменяет свою заезженную пластинку с попсы на влажное хлюпанье, шлепки и пошлые стоны,       до отказа переполненные удовольствием.       — Заблудились, сэр?       Том медленно разворачивается в сторону звука, а после мягко, словно пробуя на вкус, вкрадчиво произносит:       — Гарри.       Ухмылка на лице мальчишки становится шире.       — А вы?..       — Том, — покладисто отзывается мужчина. — Том Реддл.       — Какое неожиданное знакомство, — нараспев произносит Гарри, изучая Реддла так, словно тот выглядит в точности как экзотическая зверушка в зоопарке.       И протягивает небольшую ладонь, уссыпанную блёстками.       Том, вздёрнув брови, переводит взгляд на протянутую руку, но в конце концов протягивает свою в ответ — большую и самую малость в некоторых местах мозолистую, хищно поглаживая шершавым большим пальцем маленькую ручку.       Губы Гарри искривляются в какой-то победной улыбке.       — Будем знакомы, мистер Реддл, — елейность в его голосе напоминает Тому шипение крохотной змейки. — Мне нужно идти в гримёрку, — он по-птичьи склоняет голову набок, облизывая губы. — Приватное выступление всё-таки.       Уголок губ Тома дёргается в почти понимающей усмешке.       — Слышал, вы отказались проводить более интимные выступления наедине с клиентом, — голос Реддла тихий и бархатный, словно вышедший из-под земли, из самых её недр. — Не скажете почему?       — Я не проститутка, — Гарри с таким видом пожимает плечами, что на мгновение кажется, будто они говорят о погоде. — Принципиально не занимаюсь сексом за деньги.       — А без? — Реддл упирается плечом о стену, теперь располагаясь ровно напротив мальчишки. С этого ракурса Гарри кажется слишком крохотным, доставая тёмной макушкой до подбородка.       В ответ он лишь щурится.       — Не занимаюсь сексом на первом свидании.       — Даже если очень хочется? — уточняет Реддл.       — Даже если очень хочется.       Том ухмыляется, как Чеширский кот, сверкая острыми зубами.       — Лжец.       На этот раз усмехается Гарри.       — Я не обязывался говорить только…       До конца произнести фразу ему не дают — Том, в один шаг сократив то крошечное расстояние, что оставалось между ними, уже прижимает мальчишку к стенке, налегая всем своим весом. Острые позвонки больно впиваются в старые стены, но Гарри молчит, не жалуется — лишь сверкает своими изумрудными глазами и демонстративно, медленно, словно растягивая момент, проходится языком по пухлым губам.       В бедро ему тут же упирается что-то твёрдое.       — У вас тут холодно, — усмехаясь, указывает Реддл на вставший тёмный сосок.       — Обычно нас согревают до того, как мы успеваем замёрзнуть, — ухмыляется Гарри, невинно теребя слегка помятый воротник рубашки.       Блеск, отражающийся в тёмных глазах, заставляет Гарри слегка напрячься.       — И как же вас согревают? — шёпот, слетающий с губ, до мельчайших молекул пропитанный похотью, заставляет Гарри шумно сглотнуть. — Вот так?       Затем Том, не разрывая зрительный контакт, обводит шершавым языком ореол соска, специально не задевая чувствительную, так отчаянно нуждающуюся в прикосновении зону, с кощунством наблюдая за дрожащими ресницами и несдержанным вздохом, против воли слетевшим с губ.       — Почти, — на выдохе отвечает Гарри, цепляясь за его рубашку и пиджак, как прокажённый. — Если вы ещё не забыли, мистер Реддл, — Том лениво выгибает бровь, — то меня ждёт клиент.       — Какая жалость, — шепчет ему на ухо мужчина, прикусывая чувствительную мочку и слегка оттягивая вниз; сердцебиение Гарри заметно учащается, кровь льётся по венам с головокружительной скоростью, заставляя цепляться взглядом за танцующих и концентрироваться на их лицах, но никак не на разгорячённом шёпоте и запахе терпкого парфюма. — Но вам не кажется, что он мог бы немного подождать?       И впивается зубами в шею.       Гарри, не выдерживая опаляющего жара, который узлами скручивает низ живота, издаёт неожиданно громкий протяжный стон, цепляясь за плечи Реддла как за спасательный круг.       Том, одобрительно мурча, слизывает кровь с образовавшейся ранки.       — Думаю, нам следует перейти в более уединённое место, — из-за возбуждения, что одолевает каждую клетку, голос Тома кажется ещё более хриплым. — Не хочу, чтобы ты подхватил цистит.       Вместо привычной реакции Гарри лишь чувствует член, что почти болезненно твердеет.       — Ладно.       Сейчас же, блять.       Том улыбается ему в шею, опаляя эрогенные зоны тяжёлым горячим дыханием, прежде чем спросить, слегка касаясь губами ушной раковины:       — Как у вас обстоят дела с уборными, Гарри?       Он едва сдерживается от того, чтобы не засунуть руку в стринги и дрочить прямо сейчас на острые скулы, тёмные глаза, на дне которых черти пляшут хоровод в свете неоновых прожекторов; и на твёрдый огромный член, который прислонен к нему настолько близко, что Гарри кажется, что он вот-вот кончит без посторонней помощи.       — Я ради этих уборных в клуб работать устроился, — звучит сиплый ответ.       Реддл мягко улыбается.       — Не хотите устроить экскурсию?       Проходящие мимо люди одаривают их смешками: некоторые — завистливыми улыбками, завидев растрёпанного Гарри с алеющими губами от жёстких поцелуев по пути. В Реддле нет ничего, что бы Гарри осмелился назвать мягким: губы у него — яростно сминающие, сухие, властные, скорее заботившиеся о собственных удовольствиях, чем о самом Гарри. И те собственничество и жадность, с которыми Том неожиданно крепко хватает его за задницу, заставляют его сглотнуть обилие слюны, образовавшейся во рту.       Впервые он радуется, что ткань у стрингов плотная и душная, иначе прямо сейчас на них было бы огромное характерное мокрое пятно, которое не увидел бы разве что слепой.       — Здесь, — стараясь перекричать музыку, произносит Гарри, приоткрывая дверь в мужской туалет. К счастью, пока тот пустует, но Гарри не думает, что это надолго.       Реддл мягко подталкивает его в помещение, хотя во всех его чертах накапливается нетерпение, и его выдержка вот-вот грозится лопнуть, словно мыльный пузырь.       Том смотрит на него с таким нечеловеческим голодом, что у Гарри невольно подкашиваются коленки.       Он не отдаёт себе отчёт о том, что срывается первым.       Пуговицы дорогой рубашки с громким звоном разлетаются во все стороны, отпрыгивая от плитки, как маленькие пружинистые мячики, но Гарри всё равно: его взгляд, изголодавшийся и пропитанный желанием, пожирает голый торс, мягко очерчивая формы кубиков на прессе.       Том издаёт смешок.       — Хочешь себе такие же?       Гарри, прищурившись, начинает мягко посасывать его сосок. Его язык приятный, шершавый, как у кошки, — и Реддл, не выдержав, издаёт гортанный стон, из-за чего кожа Гарри покрывается приятными мурашками.       Он, не разрывая зрительного контакта с тёмными глазами, демонстративно облизывает губы.       Гарри плавится изнутри под гнётом того жара, что разливается лавой по венам. Руки Реддла блуждают по его телу нагло и собственнически, в то время как Поттер в свою очередь осыпает мягкими быстрыми поцелуями его грудь, спускаясь всё ниже и ниже, доходя до тёмной дорожки волос, исчезающей под поясом брюк.       Щелкает застёжка ремня.       Рука Реддла зарывается в мягкие тёмные локоны, перебирая вьющиеся пряди. На ткани его боксеров проступает мокрое пятно, пока его член становится ещё более твёрдым, извергая предсемя.       Глаза мальчишки широко распахиваются, когда он припускает резинку нижнего белья.       Член Тома — большой, твёрдый, покрытый переплетениями выпуклых вен, идентичный всему тому, что Гарри видел во всех просматриваемых порно-фильмах. Он помнит, как в свои шестнадцать под одеялом включал видео или же просто просматривал фото, во всех красках представляя, как этот член входит и выходит из его задницы под пошлые хлюпающие звуки.       Он сглатывает.       Рука Реддла, ухватившаяся за его волосы, становится заметно жёстче.       Вначале Гарри медленно проводит языком по всей длине, чувствует на кончике языка солоноватую жидкость. Дыхание Реддла становится жёстче, тяжелее, и он с негромким стуком откидывает голову назад, прислоняясь затылком к стене.       Завидев реакцию, на лице Гарри расцветает самодовольная улыбка, прежде чем он, опалив горячим дыханием головку, берёт член в рот.       Том, плотно сжав челюсти, играет желваками, сжимая волосы Гарри почти до боли.       На глазах выступают слёзы от грубо толкающегося Реддла, но мальчишка продолжает упрямо сосать, глядя на алеющего Тома из-под длинных трепещущих ресниц.       С губ мужчины слетает хриплый стон.       Горло уже начинает саднить, а колени, упирающиеся в треснувшую плитку, — болеть и краснеть. По подбородку стекает то ли слюна, то ли смазка, но для Гарри сейчас всё становится размытым, не имеющим никакого значения; лишь член, который он заглатывает почти что целиком — туда-обратно, туда-обратно, — и собственный стояк, что сейчас сделает ёбаную дырку в стрингах.       Ему кажется, что он вот-вот кончит сам.       — Да-да, вот так, быстрее…       Том думает, что, наверное, именно так нарики чувствуют себя, когда находятся под кайфом. Весь мир кажется пьянящим, полным красок и всхлипов, что доносятся снизу; он чувствует, что находится на пределе, подходя к опасной грани.       Как только Реддл кончает с громким протяжным стоном, извергая сперму Гарри в рот, на его лице появляется блаженная улыбка, а рука, удерживающая волосы, становится мягче, почти призрачной в своей хватке.       Гарри проглатывает всё до единой капли, но закашливается, поднимаясь с колен. Том лениво, словно только что проснувшийся кот, натягивает на себя боксеры, а позже брюки, не отрывая от Гарри хищного самодовольного взгляда.       Он очарователен.       Раскрасневшийся, со спермой на губах и покрасневшими коленями — он напоминает Реддлу растрёпанного воробья. В зелёных глазах видны искорки, сопровождаемые таким блеском, что кажется, будто у Гарри температура — настолько одурманен взгляд, которым он скользит по телу мужчины.       — Так вот, о чём я, — мальчишка прочищает горло, прежде чем заговорщицки улыбнуться. — Не хотите заказать приватный танец, мистер Реддл?