Бордель имени Занзаса

POV Занзас Парадоксально. Я сижу тут в качестве надсмотрщика, потому что этот сценарий развития событий оказался наиболее приемлемым из всех возможных. И наиболее поражающим сознание и ломающим приевшийся стереотип моего характера. Всё потому, что никогда раньше деньгами я не интересовался. Только убийствами, победами в этих глупых стычках, и силой, мастерством владения пистолетом. И вот, движения отточены до предела, глаз намётан видеть невообразимо далёкую цель и пистолет свой я смогу собрать даже в полной темноте. А всё чего-то не хватает. Не хватает главного. Того, что Савада считает основой семьи. Кажется, это называется любовь. Дружба. Привязанность. Знать бы, что это такое. Ну что же, всё кончено? Мафиози редко доживают даже до тридцати, а мне уже тридцать шесть. Поздно пытаться что-то исправить в своей жизни, да и зачем? Проще, наверно, самому себя убить, чем ждать позорной смерти от рук какого-нибудь завалящего киллера, который даже зваться таковым не имеет права. Лучше уж так. Создать собственное дело, приносящее доход. Я так думал, до этого момента, но стало отчего-то ещё хуже. Пожалуй, хватит обманывать себя и тешить мыслью о том, что мне ничего не нужно. Всё же, мне нужен он. И как ни больно… Да, странно, что мне знакомо это слово. Как ни больно, а не хочется, чтобы всё было так, как есть сейчас. Сейчас… Блядь. Как же больно. Сейчас моя безраздельная собственность, мой и только мой мусор стонет и извивается под всеми, кому не лень. Из-за чего? Когда сердце пропускает один удар, я понимаю, что виноват в этом только я. Как же он взбесил меня в тот вечер! Сам подтолкнул на эту мысль о создании такого вот борделя. Если бы я только знал, чем всё обернётся и чем закончится, и насколько более мерзким всё станет. Уйти отсюда! Взять его за волосы, утащить с собой, уйти! Далеко, как можно дальше от прошлой жизни. Убивать, участвовать в битвах, но только чтобы не терять мастерства. Как же я устал… Пора прекращать. Такая жизнь не спокойнее жизни главы элитного отряда убийц Вария. Если не сказать, ещё гаже. Приходится притворяться. Я никогда раньше не притворялся, всегда был собой. Так сказать, и не понял ещё все прелести жизни. Ха, даже смешно. Говорят, надо испытать всё. Но что же в этом хорошего? Говорят, Бог даёт нам только то, что мы должны перенести. Я не верю в Бога, но да, думает ли он, если он есть, что некоторые испытания мы просто не способны пережить? Точно, я уже не тот. Слишком часто стал задумываться о смысле жизни. А он всё думает, что жизнь прежняя. Как плохо, мне становится так плохо, когда его нет рядом… Какая сентиментальщина… Вопреки всему. … Занзас нажимает на кнопку вызова на его столе. Он даже не говорит ничего – молчит и тихо дышит в микрофон трубки. И Скуало знает, что это может означать, что это означает и должно означать. Дверь комнаты Суперби открывается. Первый порыв – сбежать. Конечно, мечник не был бы собой, если бы ни разу не пытался этого сделать. Хотя, сказать по чести, что может быть хуже, именно для него? Быть с Занзасом и жить или быть без него и существовать, что хуже смерти? Боже, Скуало даже себе не мог признаться в этом, что уж говорить об остальных? А ведь он мог бы сбежать. Все условия были. И даже бывший босс об этом знал. И это знание доставляло ему особое извращённое удовольствие – его мусор тут, не потому что не может уйти. Он просто напросто НЕ ХОЧЕТ уходить. И это – только его, Занзаса, заслуга и привилегия. Скуало тихо заходит в кабинет. Движения грациозны, в каждом шаге чувствуется какое-то незримое изящество, ощущается знание того, что другим недоступно. Портит всё только этот по-настоящему блядский взгляд. Он просто привык уже так смотреть на всех, кто заходит в его комнату. И – какая глупость – он должен казаться хорошим, должен притворяться, что ему всё происходящее нравится. Для себя? Нет, скорее для Занзаса. Чтоб доказать ему, что давно плевать, кто его трахает. Душа разрывается, но лицо остаётся ледяным. Всё произошло спонтанно, как-то слишком быстро, чтобы быть правдой. Вроде и ссора была пустяковая, он сейчас даже не помнил, из-за чего всё началось. Да только босса в принципе сложно понять. Что так вывело его из себя? Кажется мечник сказал, что уйдёт… Не просто уйдёт куда-то, а к определённому человеку. Неужели, Занзас так не хочет потерять его?! Настолько не хочет, что решил оставить при себе хотя бы в качестве вот такой вот шлюшки? Сколько Скуало уже думал об этом… Ответа нет. Да и какой может быть ответ в их отношениях? У них всегда всё было неопределённо. Мечник запрыгивает на стол и, опершись на руку, смотрит на Занзаса. Взгляд наглый, но в глубине глаз теплится огонёк надежды. Босс уже давно знает все его состояния – этот огонёк он видел каждый раз, когда обещал бросить его и уйти. Сейчас Скуало надеется, что Занзас вдруг рассмеётся, скажет, что всё это было глупой шуткой (достаточно глупой, чтобы растянуться на столько времени) и они снова будут вместе, на правах любовников, а не как сутенёр и блядь. Кошмарная надежда. Неисполнимая мечта. У каждого, наверное, бывало так хоть один раз – сначала ты отказываешься от чего-то, потому что не хочешь этого, потом – просто на автомате, затем – из упрямства и эгоистичного нежелания изменять своё первоначальное решение. А потом жалеешь. …BDSM – сеансовая передача власти. Звучит, что сказать. Но если это происходит не только ежедневно, но почти ежечасно, то получается уже, пожалуй, неквалифицированное рабство. А ведь запрещено же для всех, кроме них… На Скуало один только халат – под ним ничего. Слишком уж часто приходят клиенты, чтобы утруждать себя раздеванием и тому подобной чепухой. Да и для Занзаса давно уже привык ходить именно так. Что ж, человек приспосабливается ко всему. Какое позорное желание для босса – вновь услышать слова о любви и преданности! Но, в самом деле, сейчас он чувствует себя слабым и незащищённым лишь оттого, что его вечная стена, отделяющая от мира, его мечник – больше не его. Встать на колени – одно, быть искренним по приказу – совсем другое. Этого невозможно добиться без психологического прессинга, а в этом Занзас был не силён. И всё, что он мог сказать, это: - Раздевайся. Осталось пламя, осталась боль. Для Скуало босс и эти понятия были всегда неразделимы. Раньше, до того, как узнал об этих извращённых пытках, Занзас использовал только пламя ярости. Оказалось – банальное термическое воздействие. Зато насколько больше возможностей!.. Суперби скидывает халат и отворачивается. Что же босс придумал на этот раз? Страшно даже представить, не то, что испытать на себе. Настоящую плеть со стальным шаром на конце, как из музея Инквизиции? Любой другой девайс оттуда же? Они были бы даже по-своему прекрасны, эти девайсы, если бы их использовали пары, поддерживающие принцип SSC (безопасность, разумность, добровольность). В их случае, они были явно не к месту. Кажется, мечник уже начинал сходить с ума. Во всякой ванили ему чудился настоящий садизм. Не то, чтобы он так боялся его – на самом деле, Скуало этого ждал. Просто… Ну все эти орудия, все эти слова типа "презренный раб", всё навевало воспоминания о Занзасе. О том, что всё могло быть хорошо. Настолько хорошо, как это вообще возможно, если бы они оба не были такими упрямыми и гордыми. На спину ложатся горячие ладони, чуть впиваются ногтями в кожу, потом поднимаются вверх, привычно убирают длинные волосы. Пальцы дёргают за пряди над ушами – там больнее всего. Затем ладони напрягаются и резко сталкивают его со стола. Скуало падает на колени, шатаясь, как безвольная кукла, у которой как будто вообще нет скелета. Занзас встаёт с кресла и медленно обходит стол. Смотрит в глаза мечника и ухмыляется – тоже, скорее по привычке, чем по желанию. Тот щурит глаза, пытаясь разглядеть хоть намёк на содержание экшн, чтобы немного морально подготовиться к нему. Но намёка нет. Занзас берёт бандажную верёвку и крепко, особым узлом, завязывает руки Суперби, прикрепив их к крюку на стене. Тот стоит теперь, практически упершись носом в холодную белую поверхность – не слишком-то удобное положение для получения удовольствия – руки слишком быстро затекают и начинают болеть. Крюк со скрежетом опускается немного вниз, теперь можно чуть расслабиться. Скуало прогибается в спине и раздвигает ноги, расставив их на максимальную для такой стойки ширину. Занзас вводит в его анус небольшой плаг – довольно странный и по ощущениям с неровной поверхностью. С двух сторон есть выступы и это настораживает, если не сказать - пугает. Уже через секунду становится больно. Сначала совсем немного, когда электрический ток из контактов-выступов на плаге с маленькой мощностью расходится по внутренним тканям. Потом по мере прибавления мощности, нажимов на пульт в руке босса, боль становится сильнее, однако и удовольствие тоже даёт свои ростки. Ток доходит до простаты, стимулируя её короткими импульсами, заставляя сокращаться и трепетать, а эндорфины начать выделяться в кровь. Эндорфины – гормоны счастья, главные вещества, вызывающие эффект удовольствия от боли – основа основ всего BDSM. Эндорфины – собственный опий организма, сравнимый по действию с настоящими наркотиками. Скуало стонал. Болезненно сладко, часто, выдыхая боль, втягивая носом слабость и чувство подчинения. Эти стоны вызывали сладкое трепетание внизу живота – они заводили, они возбуждали, они были, чёрт возьми, восхитительны! Занзас даже не разделся ещё – вообще-то он даже и не собирался – но уже был возбуждён почти до потери сознания. Звуковое воздействие на нервную систему было слишком сильно, так, что хотелось самому застонать в голос, хотелось прижаться губами к губам, выпить всю боль и ненависть, стереть воспоминания и жить как раньше. Да, хочется. Только хочется. Казалось бы, Скуало давно уже должен привыкнуть ко всякого рода сексуальным влияниям и не поддаваться возбуждению так быстро, но что поделать, когда такой действенный способ, и когда рядом Занзас. Не просто "человек, который…", а именно Занзас – только он один может, молча, не открывая рта, возбудить гораздо сильней, чем все интимные речи вместе взятые. Мечник кончал долго, наверное, несколько минут, так ему казалось. После самого сильного электрического импульса, который и должен был привести к оргазму. Ну, разумеется, это было далеко не всё. Потом босс начал бить его по ягодицам раскрытой ладонью. Ритмично, одну-другую, хлёсткими ударами из какой-то особой позиции. Так, что после каждого нового удара, Суперби вздрагивал ещё сильней. Как-то слишком долго это продолжалось. Верхние слои кожи уже почти потеряли чувствительность, до нижних – воздействие не доходило. Кожа покраснела, появились микротрещины, которые саднили при прикосновениях. Воздуха не хватало. В груди пусто и нечем было заполнить эту пустоту. Как ни пытался Скуало вдохнуть живительного кислорода, он не мог. Он действительно уже почти терял сознание, от огромного количества адреналина и эндорфинов, всё вокруг плыло, всё улетало, было зыбким и нереальным. Занзас не испытывал склонности к псисадизму – орать на мечника и обзывать грязной шлюшкой он не желал. Он и так знал его настоящую сущность и вообще-то знал, кому полностью принадлежит его вещь. Может для некоторых это было чем-то вроде кайфа – отдавать жизнь в руки верхнего, доверяясь ему во всем, но не для Скуало. Гордость больше – он был человеком, а не предметом. А всё равно принадлежал. Босс отошёл. Ладони горели, глаза вспыхивали яростным пламенем – это возбуждение достигло своего пика. О святости садистов? Где-то было написано: Столько стараний, чтобы увидеть чужую боль и наслаждение. Так ли это? Надо ли было? Конечно, нет. Он был чистым садистом – типом, который очень редко встречается в психологии. Чем-то средним между нормальным верхним и маньяком-убийцей. Он не заботился о сабах, но он и не мучил их до полусмерти. Хотя извращённость его пыток не знала пределов. Он испытывал удовольствие, видя, слыша, чувствуя каждой клеткой тела боль, он впитывал негативные эмоции, будто губка воду. Занзас на негнущихся ногах подошёл к столу, достал бутылку шампанского. Нет, вовсе он не собирался её распивать – просто это тоже было частью пытки – её апогеем. Он со всей силы ударил горлышком по краю столешницы, стекло разлетелось осколками, пробка покатилась по полу с неприятным шорохом. Капли алкогольного напитка попали на стены, на руки, на стол, они стекали по пальцам, держащим бутылку, шипели и извивались змеями. Босс приблизился к мечнику, медленно перевернул сосуд над ягодицами. Шампанское полилось на кожу, охлаждая её. Это было приятно, хотя бы потому, что всё пылало огнём от боли ударов. Потом Суперби заметался, пытаясь оттолкнуть от себя новую боль – пузырьки шампанского лопались на повреждённой коже, вызывая очень неприятные ощущения. В сочетании с эффектом, который оказывали кислота и алкоголь – тоже раздражающим – всё это создавало ни с чем несравнимый коктейль ощущений. Этакий букет винных вкусов – от горьковато-приторного, до сладко-нежного. Босс потянул за один конец верёвки на узле, путы ослабли, руки выскользнули из них, и Скуало свалился на пол. Он уже не мог ничего. Ноги не держали, руки не двигались, сознание отключилось. Занзас грубо схватил его за плечо и кинул на стену так, что тот больно приложился затылком. Глаза его, чистые, как лёд, и мутные, как грязь. Именно та грязь – сладкая, от которой немеют губы. Хватило всего нескольких рывков, чтобы довести его до пика. Финал был даже, пожалуй, более оглушительным, чем предыдущий. Не такой длительный, но гораздо более чувственный. Грудь часто вздымается, но голова безвольно висит, повёрнута на бок, с таким выражением, которое не описать. С таким в церковь не пускают. С таким, кажется, даже и в Ад не пустят, настолько оно развратное. Заставив себя прекратить любоваться обнажённым истерзанным телом, Занзас зажигает на пальцах пламя ярости, совсем слабое, температурой, как у фитиля свечки. Норма для тематических клиентов, которые никогда не перегибают палку. Этими горящими пальцами он проводит по торсу мечника, заставляя трепетать и сжиматься, заставляя сердце чуть ли не вибрировать – с такой частотой оно бьётся. Затем хватает за волосы, чуть опалив концы светлых прядей, и дёргает на себя, одновременно целуя. Суперби не отвечает – просто позволяет делать то, что боссу кажется нужным для полного удовлетворения. Конец восхитителен для Занзаса и почти губителен для Скуало. Босс выталкивает его за дверь, бросив сверху халат, захлопывает её перед носом у мечника и прислоняется спиной с другой стороны. Съезжает вниз по поверхности и зарывается пальцами в волосы, пытаясь успокоить внезапно начавшуюся головную боль. Почему всё так неправильно? Почему он не может измениться?..