Древние пришли

Всю свою историю люди думали, что Апокалипсис настанет ослепительной вспышкой, которая радикально изменит весь существующий уклад вещей. Ядерная война, эпидемия смертельного вируса, нашествие враждебной расы из космоса, всемирный потоп, вызванный глобальным потеплением, падение гигантского метеорита — все эти угрозы казались одновременно реалистичными и надуманными, такими близкими, и в то же время бесконечно далёкими. В XXI веке бытовала наивная мысль, что человечество сможет пережить любой конец света — пусть ценой огромных усилий, но какая-то часть людей спасётся и продолжит род. Поэтому создавались подземные убежища, разрабатывались супервакцины, запускались в космос спутники, способные заблаговременно предупредить землян об угрозе из космоса… Люди просто не понимали, что конец их цивилизации придёт не извне, но изнутри — изнутри их самих. Когда пришли Древние, не было ни ожесточённого сопротивления групп вольнодумцев, ни пламенных дебатов религиозных и общественных деятелей — не было вообще ничего. История человеческого вида в одночасье закончилась. Ночь ознаменовалась хаосом, что полз по улицам городов планеты, и пламенем цвета иных миров. Рассвет так и не наступил… Штефан покрепче вцепился в руль и помотал головой, чтобы не уснуть. Из-за пепельного тумана, укрывавшего всё вокруг, взгляд замыливался, поэтому действительность казалась зыбкой и какой-то нереальной. Боковым зрением он уловил странное шевеление среди руин здания, бывшего когда-то небоскрёбом, и прибавил скорость. Не важно, что это было — жердяй, ползучий прах, или, не приведи Ноденс, шоггот — лучше было миновать это место как можно быстрее. С самого рождения юноша знал, что любопытство — это не порок, а путёвка туда, откуда не возвращаются. С раздирающим уши визгом перед капотом машины выскочило нескладное существо без носа и лба, лишь два огромных белых глаза светились на плоском, как блин, лице. Выругавшись, Штефан ударил по тормозам и резко крутанул руль. Десятитонный грузовик тяжело вильнул в сторону, в борт что-то глухо ударилось. «Чёрт, наверное, пара ящиков будет всмятку», — подумал парень, бешено вращая руль, чтобы вернуть неуклюжую громадину на дорогу. Справившись с управлением, он бросил взгляд в боковое зеркало. Плосколикая тварь бежала за грузовиком, припадая на повреждённую лапу. Благо она отставала с каждым метром и наконец скрылась за поворотом. Штефан перевёл дух. Ему повезло, что этот гаст был один. Обычно они нападали стаями, но ещё никто не слышал, чтобы они выходили на дорогу. Эти чудовища были падальщиками и, как правило, подбирали объедки за тварями покрупнее и пострашнее. Видать, этот одиночка совсем оголодал. Как бы то ни было, но если в развалинах ошивался гаст, значит, где-то неподалёку мог бродить кто-то ещё. Кем мог быть этот «кто-то», Штефан не хотел даже думать, поэтому на всякий случай притушил фары и вдавил в пол педаль газа. Уж лучше врезаться во что-то впотьмах, чем привлечь нежелательное внимание. По крайней мере, если попадёшь в аварию, то всего-навсего погибнешь. Дорога — вернее, то, что было ею до Пришествия, — разматывалась под высокими колёсами тяжелой машины. Благодаря амортизаторам, ещё тем самым, старинным, сработанным в середине XXI века, тряска почти не ощущалась, и Штефана снова начало укачивать. Он уже выехал за черту города и позволил себе расслабиться. Вокруг всё ещё было опасно, как и везде в новом мире — но всё же не настолько, как в руинах, растворённых Ползучим Хаосом. Парень бросил взгляд на компас. Кажется, дорога вела его в нужном направлении, если прибор, конечно, не врал. Магнитные аномалии не раз играли злую шутку с водителями, заводя их в такие места, откуда выбраться было очень непросто — если вообще возможно. В запасе у Штефана было ещё два часа - и это, опять же, если не врал хронометр. После того как мир раз и навсегда изменился, время стало такой же относительной и ненадёжной величиной, как и расстояние, поэтому ориентировались на него скорее по привычке. Штефан вспомнил, как дед рассказывал ему о мире до Пришествия. Тогда всё в жизнях людей было расписано по минутам, а порой и по секундам, хотя теперь в это было сложно поверить. В новом мире минуты, километры, фунты и тонны означали одинаково мало. Все единицы измерения утратили свои первоначальные значения, а придумывать новые смысла не было. Эманации хаоса, пропитавшие весь мир, до неузнаваемости коверкали любые понятия — и абстрактные, и конкретные. Вот, например, грузовик. За ним закрепилось название «десятитонник», но его грузоподъёмность менялась от случая к случаю. В иных случаях двигатель машины угрожающе ревел, грозя вот-вот отказать, даже когда кузов был полупустым, а иногда тягач вёл себя на дороге так, как будто за ним не было набитого под завязку прицепа. Вот и сейчас колёсные тахометры то показывали бешеные обороты, то стрелка сползала к самому нулю, хотя Штефан мог поклясться, что, судя по мельканию пейзажей за окном, скорость оставалась неизменной. А вот, если верить показаниям циферблатов, левое переднее колесо вращалось, пока правое оставалось неподвижным. Раньше такого просто не могло быть, но сейчас возможным было всё. Намётанный взгляд водителя различил на обочине впереди лёгкое мерцание. Оно могло бы быть похожим на огонь костра, но костры давно уже никто не жёг - по крайней мере, на поверхности. Кроме того, всё, что могло гореть, уже давно сгорело и рассыпалось невесомым прахом. Но это мерцание вызывало смутные воспоминания об утерянном доме, где мать и отец, уже давно погибшие, жарили на прутьях крыс - аппетитных, жирных, отъевшихся на трупах тех людей, которым повезло меньше… Непроизвольно Штефан облизнулся — с детских лет ему не приходилось пробовать что-то настолько же вкусное. Решение было принято мгновенно. Послушный рулю, грузовик прижался к обочине и остановился, душераздирающе заскрежетав тормозами. Перед тем как выпрыгнуть из кабины, Штефан приоткрыл дверь и внимательно огляделся. По старым меркам ему был двадцать один год, за баранкой грузовика он сидел с шестнадцати, и прожить так долго ему удалось лишь благодаря осторожности. Хотя нынешний его поступок нельзя было назвать осторожным. Обычно те водители, которые покидали тягач посреди дороги, больше не возвращались в кабину. Но это мерцание настойчиво влекло к себе парня, как мотылька манит пламя свечи, и он, будто сновидец, пошёл ему навстречу. В наполовину разложившихся руинах постройки, чьё первоначальное назначение уже нельзя было угадать, сидел старик в лохмотьях. Что удивительнее всего, он действительно жёг костёр, подбрасывая в него чьи-то кости и обломки невесть откуда взявшихся досок. Огонь периодически выстреливал к тучам синеватыми искрами, но это, без сомнения, было настоящее живое пламя. Когда Штефан вошёл в круг света, старик поднял голову. Его глаза были абсолютно прозрачными, так что через них можно было рассмотреть сплетение сосудов и слегка пульсирующий мозг. Только зрачки перепуганными рыбёшками плавали в упругой стеклянистости глазных яблок — в левом глазу два, в правом — три. Зрачки на мгновение собрались воедино, а затем снова расплылись в стороны. — Садись, коль пришёл, — проскрипел старик, опуская голову. — Есть будешь? — Есть? — переспросил опешивший Штефан. — Да, есть. Жрать, хавать, шамать — будешь? Не дожидаясь ответа, старик извлёк из недр своих обносок что-то круглое и бросил это парню. Инстинкт сработал прежде разума - пойманный предмет был липким, упругим и маслянистым на ощупь, а поверхность была покрыта какими-то рельефными прожилками. — Жри давай, — буркнул старик. — Я с тобой, считай, деликатесом поделился. — А… что это? — Штефан сглотнул подступивший к горлу ком. — Если я отвечу, ты нипочём есть не станешь, — в груди у деда что-то забулькало, и он исторг совершенно безумный смешок, а его зрачки закрутились в безумной пляске. — Так что жри и не выделывайся. Странный предмет не вызывал ни малейшего доверия, и Штефан решил его потихоньку выбросить, но один из зрачков старика пристально наблюдал за ним, пока остальные ошалело вращались. — Что вы тут делаете? — этот вопрос вертелся на языке, и, задав его, парень почувствовал, насколько нелепо и бессмысленно он прозвучал. Понял это и старик, потому что запрокинул голову и издал серию звуков, которые, видимо, означали смех. — Я? Разлагаюсь, — отсмеявшись, прохрипел старик. — Как и ты. В ужасе вскочив, Штефан принялся осматривать и ощупывать открытые участки тела — неужели он проглядел трифочуму?! Впрочем, скоплений мелких зияющих язвочек нигде не было, и парень немного успокоился. — Чумку ищешь, паренёк? Не-ет, чумка — это ещё ладно, её не все подхватывают. А гнить заживо мы начинаем, едва появляемся на свет. Медленно разлагаемся, превращаясь в смердящую массу, которой побрезгуют даже гули. Я сгнию чуть раньше, ты — чуть позже, но конец будет у всех один. — Слышь, дед, ты что говоришь такое?.. — испуганно забормотал Штефан, постепенно отодвигаясь подальше от явно умалишённого старика. Он уже готов был вскочить и дать дёру, чтобы поскорее сесть за руль и вдавить в пол педаль газа, но старик с неожиданной прытью протянул непропорционально длинную руку и дёрнул парня за куртку. Штефан оступился и, едва не свалившись в костёр, вскрикнул — громче, чем следовало бы. — Не ори, балда, — прошипел старик, вращая прозрачными глазами. — Или тебе жить надоело?! Словно подтверждая его слова, откуда-то из тьмы раздался вопль, в котором звучали одновременно боль агонии, торжество победителя и оргиастическое наслаждение. — Это что ещё за тварь? — пересохшими губами прошептал Штефан. — Культисты Чёрного Козла, — снова хихикнул дед. — У них тут капище неподалёку, в двух шагах. Если они тебя поймают, то, считай, повезёт, если просто освежуют и выебут. А могут и Младым скормить… Поэтому рот закрой, сядь и сиди. Я-то тебя не трону. — Откуда… откуда мне знать, что ты говоришь правду? — Хотел бы я тебя убить, то давно бы убил, — дед пожал разновысокими плечами. — К тому же ты всё равно уже умер. — Да что ты несёшь?! — голос Штефана едва не сорвался на крик, но в этот раз он благоразумно зажал себе рот рукой. В одном старик был прав — люди, пусть и одержимые. были далеко не самым страшным, что можно было повстречать на пустошах. Большую часть тварей не брали ни свинец, ни серебро, ни сталь. Кого-то вроде шогготов можно было ненадолго отпугнуть амулетом Старших богов, который болтался у Штефана на шее, но и он давал лишь временную передышку. — Ты никогда не думал о том, каково это — умирать, правда? — лихорадочно захрипел старик ему в лицо. — А ведь ты в действительности уже мёртв. Ты всего лишь голем из гниющего мяса, в которого Древние вдохнули подобие жизни. Ты просто падаль, мертвечина, а то, что ты до сих пор ходишь и дышишь, — это всего лишь идиотская шутка Слепого Бога. Ему нравится смотреть на твои мучения… Штефан вскочил и бросился бежать к машине. Взлетев в кабину, он рванул рычаг и выжал сцепление. Двигатель протестующе взревел, колёса забуксовали, но всё же грузовик постепенно начал набирать скорость. Странный дед продолжал стоять на обочине, потрясая руками и что-то крича, пока он скрылся в темноте. В голове у Штефана эхом отдавались его слова: “Ты уже мёртв”. Парень приложил руку к груди — сердце, хоть и учащённо, но определённо билось. Разве у мёртвых бьётся сердце? Он гнал грузовик сквозь тьму, не жалея мотора. Руки сжимали руль так крепко, что пальцы сводило болью, но он её не чувствовал. С ревом тяжёлая машина неслась сквозь вечные пепельные сумерки, фары едва освещали дорогу впереди, но Штефан не убирал ногу с педали газа, рискуя сжечь сцепление. Мысли об услышанном настолько занимали разум Штефана, что он управлял машиной автоматически, лишь частью мозга осознавая, где надо свернуть, где заблокировать дифференциалы, а где прибавить оборотов. …Мы умираем, едва появившись на свет. Наши волосы выпадают, кожа шелушится, а сердце медленно, но верно слабеет с каждым ударом. Когда оно остановится, захлебнувшись кровью, которая больше не циркулирует, когда умирающий от гипоксии мозг вздрогнет в последний раз - тогда человек достигнет вершины своего бытия. Дальше дело за крысами, гулями, личинками мух и жуков-могильщиков. Не стоит воображать, будто ты был какой-то величиной, пока по венам бежала кровь. Всего лишь говорящий и движущийся кусок мяса, злая насмешка богов, в своём бесконечном, ехидном и злобном безумии одаривших тебя самосознанием. Ты разлагающаяся туша, что возомнила себя венцом творения и придумала ложных богов для собственного успокоения. А истинные боги, сотворившие этот мир, те, чьи имена немыслимы и неизрекаемы, лишь насмехались над тобой… Грузовик сильно тряхнуло на невидимой в темноте выбоине, и Штефан, едва не разбив лицо о руль, пришёл в себя. Он что, уснул?! Волосы на голове встали дыбом, когда он осознал, что это могла быть его последняя в жизни ошибка. Попасть в аварию было не страшно, гораздо хуже было сбиться с пути. Любая попытка отклониться от маршрута и срезать путь могла закончиться совершенно непредсказуемо. Но картина за окном была относительно знакомой — кажется, в прошлом рейсе Штефан уже видел вон те холмы на горизонте, которые когда-то были поросшими лесом, а сейчас на месте деревьев торчали только чёрные обуглившиеся стволы. Несмотря на неприглядность пейзажа, он несколько успокоил Штефана. Значит, три четверти дороги остались позади. Перед внутренним взором снова встал пугающий танец зрачков в неестественных, прозрачных стариковских глазах. Теперь юноша уже жалел, что пошёл на пламя костра. В самом порыве остановиться и выбраться из относительно безопасной кабины грузовика было что-то самоубийственно-неправильное. Да ещё и этот взгляд… Он зачаровывал, гипнотизировал, утягивал в пучину, из которой не возвращаются. В тусклом свете фар мелькнула тень, и Штефан, грязно выругавшись, ударил по тормозам. Колёса заблокировались, грузовик пошёл юзом и едва не перевернулся. Сделав пару кульбитов, машина замерла поперёк дороги, и в лобовом стекле показалась жуткая морда — когда-то она напоминала человеческое лицо, но теперь об этом напоминала только форма черепа. Голая кость была покрыта порами, на дне которых что-то поблескивало и переливалось, а в провалах глазниц вращались глаза — те самые прозрачные глаза с разным количеством зрачков, в левом два, в правом — три. Они сплетались в неестественном, пугающем танце, приковывая к себе внимание, подтачивая силу воли, суля желанные и пугающие знания… —Ты никогда не думал о том, каково это — умирать? — раздалось шипение в голове Штефана. — Всё потому, что ты уже мёртв. Человечество умерло, когда в своём тщеславии преисполнилось мысли о том, что подчинило себе весь мир. Думаешь, страшно погибать в липких объятиях шоггота? Страшно разваливаться на части, когда всё твоё тело покрыто язвами трифочумы? Да, это страшно. Но гораздо страшнее, когда вся твоя жизнь — это тёмная, едва освещённая дорога. Сон разума рождает чудовищ, Штефан. Разум твоей расы давно заснул, и то, что с вами произошло, это лишь закономерный финал. Мы никогда не покидали этот мир, вы просто освободили нас из своих душ. Люди, пресыщенные в своём сибаритстве, сами воплотили в жизнь свои самые ужасные кошмары. И в этот момент ваша история закончилась… Кошмарный шёпот ввинчивался в уши, звучал прямо в мозгу, и человек страшно закричал. Он кричал, пока плоть сползала с его костей, обнажая багровые мышцы, кричал до тех пор, пока лёгкие и язык не истлели. Спустя несколько мгновений в проржавевшей кабине заброшенного грузовика остался один скелет, в обнажённом черепе которого жили лишь наполненные бесконечной мукой глаза — глаза, ставшие совершенно прозрачными.