мою первую любовь звали ненависть

Всё было так: в Афганистане она выполняла задание от Шифра по ликвидации советских офицеров, выступающих против разработки проекта «Сахелантроп». Не по плану пошло всё. Пришёл он. Тот, кого она пыталась убить в ту ночь, и поплатилась за это всем, что у неё было. Она навсегда запомнит этот блеск единственного глаза и чёрную повязку на втором. Но поражения не закончились. Он победил и в этот раз, и не дал ей покончить с собой. Теперь она в плену у Diamond dogs. Ей не было страшно. Будь, что будет. После того, как она сгорела заживо, а потом её заразили паразитами, из-за которых она никогда больше не сможет говорить на английском, бояться чего-то стало уже поздно. *** О прибытии на базу сказал холодный ветер, подувший в лицо. Открылась дверь вертолёта и ей пришлось выйти, преследуемой десятками орудий, направленных на неё. Но страшно не было. Потом пришёл он. Берет с логотипом Diamond dogs. Тёмные очки-авиторы. Светлые волосы. И взгляд полный ненависти к ней, хоть он и видел её впервые. Так Молчунья стала пленницей у ЧВК без государства и идеологии. Довольно быстро она получила поручение от Шифра. Она должна была заговорить и заразить всех на этой базе английским штаммом голосовых паразитов. Она всегда была преданна организации, на которую работала, но просто вот так взять и убить сотни или сколько их тут, людей, которые понятия не имеют, что их жизнь может так просто оборваться? Это слишком даже для неё. Даже для Шифра. Но причина её мотивов была не в этом. Причину, как она узнала чуть позже, звали Миллер. Жестокий и изувеченный человек, который её, Молчунью, просто ненавидел и желал ей смерти. Его серые глаза, когда-то бывшие, наверно, синими, чуть ли не искрились, когда смотрели на неё. Он был воплощением величайшей и самой болезненной ненависти, что она когда-либо видела. Он мог слететь с катушек в любой момент и избить до полусмерти каждого, кто откажется делать то, что Миллер скажет. У каждого человека есть своя собственная энергетика, свой собственный цвет. И Молчунья очень хорошо стала ощущать это своей кожей с тех пор, как её жизнь перевернулась с ног на голову. Цвет ненависти, цвет Миллера — тёмно красный, кровавый. Уже не яркий и энергичный, но всё ещё наполненный страданиями и жаждущий мести за всё то, что у него отняли. Молчунья за пару сотен метров могла чувствовать его приближение, ощущая почти что болезненные вибрации. По коже пробегали мурашки, хоть страшно и не было. Он мог наорать на неё при случайной встрече или даже ударить. Порой приходилось слышать, как он всё ещё пытается убедить Снейка в том, что её нужно застрелить. Но несмотря на это всё, она, с ужасом для себя, начинала чувствовать к нему то, что она не выразила бы словами, даже если бы могла. Вот тогда и стало страшно. Время шло и на базе все, кроме Миллера, в общем-то, к её присутствию привыкли, хоть по-прежнему относились с недоверием и неприязнью. Она могла позволить себе передвигаться по территории и следить за ним. Каз, как его называли некоторые на базе, работал больше всех, несмотря на отсутствие руки и ноги. Однажды Молчунья в шутку отобрала у него берет, просто подкралась, будучи невидимой и сняла с его головы. Она сделала это просто для того, чтобы проверить, может ли он бегать. Пока Миллер бегал за ней с криками и матерными возгласами, она впервые за столько лет почувствовала себя счастливой. Она позволила себе смеяться и улыбаться, даже несмотря на внимание, при котором в её адрес летели лишь одни проклятия. Она чувствовала себя молодой влюблённой девочкой, даже несмотря на то, что у неё никогда не было ничего подобного. Фантомное чувство, но от того не менее приятное. Она специально дразнила его, позволяя подобраться максимально близко и уже замахнуться костылём, а потом она снова исчезала, оставляя его в недоумении. Вокруг уже собирались солдаты, наблюдая, чем занимается командир. Наверняка со стороны выглядело нелепо. Видя, что вокруг собираются лишние и ненужные взгляды, Молчунья, всё ещё будучи невидимкой, вернула ему головной убор и незаметно безмолвно ушла в свою камеру на гауптвахте, оставляя раздражённого Миллера вместе со смеющимися солдатами. *** Несмотря на подобные розыгрыши, со временем, командир научился относиться к ней более лояльно. Трудно сказать, сам он пришёл к этой мысли, надоумили ли его Снейк или Оцелот, или было какое-то другое влияние. Неважно. Совсем редко, но удавалось летать на задания вместе. Если уж Миллер садился в вертолёт и покидал базу — значит речь идёт о чём-то действительно важным. Тем не менее, Молчунье тоже позволялось сопровождать его и Снейка. Доводилось и сидеть рядом с командиром в вертолёте в течении нескольких часов и при этом никто никого не убил до сих пор. Тогда она чувствовала, что ему очень хочется если не застрелить её, то как минимум ударить, но он сдерживался. Она знала, что он её ненавидит только из-за того, что она работает на Шифр. И ведь она даже не может сказать, что сделала для себя выбор сама, что с Шифром покончено. Это подтвердить теперь она могла только действиями. Это единственный язык, который у неё остался. А единственный язык, что остался у Миллера — ненависть и жажда мести. И эта его неудовлетворённость так и не утихла даже после того, как глава Шифра был уничтожен. *** Лёжа на скрипящей и узкой кровати на гауптвахте, она читала книгу, которую принёс ей Оцелот, видя, как она скучает. Он только сочувственно взглянул на неё после этого. Пока что он ничего больше не мог сделать, чтобы скрасить её серые будни в клетке. Книга «Моби Дик» называлась. Там главный герой уходит в рейс на китобойном судне. На для него это просто шанс заработать денег и прокормить себя, а для капитана судна. А вот капитан судна, по имени Ахав, одержим местью белому киту, который в прошлом лишил его ноги. Ахав не видит никаких препятствий на своём пути, наплевав на любой здравый смысл и уговоры бросить это всё и жить дальше. Капитану говорят, что это плохо кончится, что он закончит свою жизнь в петле, а он не слушает. Продолжает гнуть своё. Совсем как Миллер. Так похожи. Чтение неплохо отвлекало от насущных проблем бытия, позволяя забыть всё вокруг, ни за чем не наблюдать, а погрузиться в приключения на китобойном судне. Ей было безумно интересно, куда же заведёт это путешествие Ахава, удастся ли поймать легендарного белого кита. Но узнать это Молчунье было не суждено. Не сегодня. Она услышала, как хлопнула дверь. Двери тут очень громкие. Пройти куда-то бесшумно просто невозможно. Она уже привыкла не обращать внимание на такие мелочи. Скорее всего, кто-то из солдат зашёл проверить, не сбежала ли она или просто посмотреть на полуголую женщину. Ничего интересного. Она продолжила читать, но через пару секунд услышала характерный стук костыля по полу и эти шаги. Он сам пришёл, хотя обычно предпочитал посылать Оцелота или кого-то ещё из персонала, если ему нужна была информация, не сбежала ли ещё Молчунья или очередное исследование о её способностях. На этот раз мутными глазами он всматривался в неё. Но это не был тот взгляд, каким на неё смотрели другие. Она уже давно поняла, что они смотрят на её грудь и рисуют у себя в голове всякие пошлые мысли. Это было мерзко, но если бы так делал с ней Каз, было бы даже приятно. Но он точно так не делал. Его взгляд был другим. Он не испытывал к ней никаких чувств, кроме сильнейшего недоверия и неприязни. По крайней мере, она была в этом уверена. Он не смотрел на её грудь, не надумывал себе какие-то эротические фантазии. Пододвинув стул к её клетке, он сел, всё ещё изучающе осматривая Молчунью, наблюдая за её движениями. Чужой пристальный взгляд на себе невозможно было не заметить. Она ждала, пока он снова скажет что-нибудь мерзкое в её адрес. Но это всё равно хоть какое-то внимание. Но внезапно, он стал рассказывать ей о своих проблемах, о том, как он боится и как подозревает всех и каждого, уже не зная, кому верить. О том, как переживает о тех детях, которые сбежали, ведь он хотел дать им лучшую жизнь, а не бесконечные странствия по полям сражений, но они это не оценили. Миллер, хоть лишившийся руки и ноги из-за пыток в советском лагере, всегда позиционировал себя, как сильный, смелый и волевой человек. Его все видели таким и за это уважали. Молчунья не была исключением. Её определённо впечатлила его сила духа, к тому же, командир казался, неожиданно, довольно…привлекательным, несмотря на все полученные увечья. Но в данный момент он казался скорее сломленным человеком, который устал от всего. В конце концов, он стал рассказывать о своих проблемах не кому-нибудь, кому доверяет, а ей, которой желает смерти. Он не стал ей внезапно доверять, нет. Скорее всего, он полагался на то, что раз она говорить не может, то и не расскажет никому о том, как командир раскис и отчаялся, не станет так подрывать моральный дух базы. Тем не менее, она слушала его внимательно, в её взгляде читалась полная осознаность и понимание сказанного. Она всё понимает, только сказать не может, да и сказать в поддержку ей нечего. Она лишь смотрела на него, временами кивая головой. Когда он выговорился, то попрощался даже почти дружелюбным тонном и вышел. Молчунью это оставило в недоумении. Что это нашло на Миллера? *** Миллер расхаживает по территории базы, развязанный галстук развевается на ветру. Одной рукой завязывать галстук было довольно проблематично. Вообще удивительно, как Миллер это делал. Хотя, вряд ли он это делал сам. Кто помогал ему — Молчунья могла лишь гадать. Но сегодня, видимо, ему не помогли и у неё появился шанс взять это дело в свои руки. По привычке, сделавшись невидимкой, она подошла. Материазовалась прямо перед ним, да так, что они чуть не столкнулись. — Я же просил не подкрадываться вот так. А ведь точно. Он об этом просил. А для неё такое передвижение уже дело привычки и безопасности. — Хм… — Это максимум, что она могла ответить и кивнуть головой, будто говоря, что примет требование во внимание. Они стояли очень близко друг другу. Вполне достаточно, чтобы он мог её ударить, но он этого не делал. Она подошла ещё ближе, улыбнулась и завязала ему галстук по-нормальному. Теперь командир Diamond dogs выглядел гораздо более солидно. Она отошла чуть поодаль, оценивая результат своей работы. Молчунья продолжала улыбаться, результат её удовлетворил. — Что за… — Не успел даже Каз закончить мысль, как она снова исчезла. *** Снова скрипучая неудобная кровать на гауптвахте и она чувствует себя невзаимно влюблённой отвергнутой девочкой. Угораздило же влюбиться в человека, который её ненавидит! Это всё очень ненормально, но ничего сделать она не могла. Целыми днями сидеть в клетке стало слишком скучно. Самое время было взломать замок, который Оцелот поставил, как он сам заявлял «чисто по приколу, чтобы знать, предпримет она попытки сбежать и что-то сделать или нет». Сбегать ей отсюда некуда, но и сидеть тут уже невыносимо. Она выбирается из клетки. Потому что сегодня дождь. С тех пор, как это случилось с ней, теперь это была её любимая погода. Холодные капли приятно щекочут кожу, впитываясь в неё и давая больше сил. В такую погоду и дышать гораздо легче. Она хоть ненадолго чувствовала себя живой, а не сожжённой заживо внутри. Пока она играла под дождём, почти что плавая в лужах, на инвалидном кресле подъехал Code Talker. Она уже не раз видела этого старика. Он сидел где-нибудь на верхних этажах базы и ей часто казалось, он наблюдает за всеми подряд и шепчет самому себе эти наблюдения. — Ты можешь меня понимать? — Его вопрос был обращён к ней. И это был не английский. Это был навахо. Она была так удивлена, что к ней обращаются на языке, на котором она может хоть что-то сказать, что не сразу нашла, что ответить. Словно за долгие месяцы молчания она разучилась говорить. На момент стало страшно. Что, если она никогда уже не сможет ничего сказать? Что если потеряны абсолютно любые надежды, которые она видит во снах? — Ты понимаешь меня? — Повторил вопрос старик. — Да. — Ответила она, не будучи уверенной, что произнесла правильно и что сказала это вслух, а не мысленно. — Ты заражена английским штаммом голосовых паразитов. Пока что единственный образец в своём роде. — Это был не вопрос, а утверждение. Он был твёрдо уверен в том, что говорит. — Я не смогу больше никогда говорить на английском. Больше никогда. — Собственное «больше никогда» больно звенело в ушах. Code Talker кивнул. У него были свои догадки о том, почему девушку так сильно беспокоит невозможность говорить на родном языке и эти догадки только подтверждались. Старик огляделся, убеждаясь в том, что за ними никто сейчас не наблюдает, никто не видит и не слышит. — Тебе нравится Миллер, да? — Вопрос заставил её покраснеть. Не привыкла она ко вторжениям в свои чувства. Она привыкла к тому, что её чувства в принципе никого не волновали и никто не задавал лишних вопросов. Немой всё равно ничего не ответит. Она в любой ситуации могла позволить себе хранить молчание. Впрочем, другого выбора и нет теперь. Старик не услышал ответа и сделал вывод для себя сам. — Значит он тебе нравится. — Он говорил дальше на навахо. Всё равно Молчунья, скорее всего, единственная на базе, кто хоть немного понимает. — Его душа прогнила уже давно. Он очень опасный человек, остерегайся его. У вас нет общего будущего. — Молчунья лишь кивнула. Здесь нечего сказать. Она и сама прекрасно понимала, что теперь ничего никогда не будет у неё ни с Миллером, ни с кем либо ещё. Хоть она сама всё понимала, но от чужой убеждённости в её судьбе стало нестерпимо больно. Ведь если и другие считают, что тебе бесполезно что-то ловить, то скорее всего так и есть. Поэтому она убежала, сделавшись невидимкой. Для Code Talker'а Казухира Миллер был лишь энергичным для своего физического состояния амбициозным парнем, который называл его «старикан» и тестировал на нём свои химические гамбургеры, в надежде открыть когда-нибудь свой ресторан. Почему-то со стариком Миллер был очень вежлив, иногда даже стеснителен, боялся сделать что-то не так. Но это поведение было обманчиво. Старик и без этих всех манипуляций чувствовал, что перед ним человек очень жестокий и опасный, который принесёт немало страданий другим людям и сам плохо закончит. *** Молчунья тихо проникла вслед за Миллером в его комнату. Тут он обычно работал. На его отвественности вся документация касательно персонала, контрактов и финансов, а также информирование и снабжение разведданными Снейка на заданиях. Сегодня по радиосвязи он ни с кем не болтал, а занимался рутинной писаниной. Он даже каким-то образом приспособился быстро и аккуратно писать левой рукой. Видно, на сегодня он уже заработался, выглядел уставшим и унылым. Молчунья, уже не скрывая своего присутствия, подошла и положила руку ему на плечо. А дальше будь, что будет. — А ты что здесь делаешь? — Мгновенно Миллер повернул голову в её сторону. Вопрос скорее риторический, ибо он знал, что она всё равно не ответит. В его голосе чувствовалась небольшая дрожь. Он её боялся. Если подумать логически: она пришла в его комнату, где он один и его никто не охраняет и, скорее всего, не услышит. В этот момент Каз ужаснулся от мысли, что он был прав. Она работает на Шифр и прямо сейчас пришла убить его. В глазах заиграла паника, рука потянулась за пистолетом, лежащим в дальнем углу стола. Но реакция девушки была быстрее, она схватила его за руку и сразу же повалила на пол, запрыгнув сверху. К Миллеру пришло осознание, что ему конец, но он не угадал. Она вовсе не собиралась его убивать. В знак этого она развела руки в стороны, показывая, что безоружна, но с него всё ещё не слезала. При падении на пол Каз больно ударился головой и теперь соображать было ещё труднее. — Какого хрена ты делаешь? — Крикнул он на неё агрессивно, словно забыл, что ответа никакого всё равно не получит. Молчунья смотрела без всякой злости, абсолютно влюблённым взглядом, этим живым блеском в глазах. Она обдумывала, что же собирается с ним сделать. — Какого хрена ты делаешь? — Повторил Миллер вопрос, но уже громче. У неё закрались мысли, что их вполне может кто-то услышать, поэтому теперь она закрыла ему рот рукой. Второй рукой она стянула с него пальто, а затем, проведя рукой по его животу, добралась до ремня и молнии на брюках. Каз уже понял, о чём она и такой расклад его вполне устраивал. И никакого страха уже не было. И о боли в голове от удара он забыл. Он хищно улыбнулся, тоже теперь не теряя времени, неаккуратноо стягивая с Молчуньи и без того рванные колготки. Вот оно что. Как там в книжке про белого кита и месть говорилось? «…все же бывает, что в минуту смертельной серьезности и безнадежного страха вы вдруг начинаете улыбаться тому, что только что внушало вам ужас.» Да, вот это оно. Молчунья убрала руку от его рта, понимая, что теперь он не сдаст её присутствие, ведь ему впервые нравится её присутствие. С двумя рабочими руками быстрее. Она одним движением стянула с него штаны, чувствуя, что у него уже встал и Миллер полностью готов к действию. Он положил единственную руку ей на бедро. Его рука тёплая, прикосновение было приятным. Это первое нежное прикосновение за последнее время. Но в следующий момент он надавил на неё этой же рукой, насаживая на свой пенис. Каз всё ещё был довольно сильным, уж точно его хватало на то, чтобы насадить на себя хрупкую девушку. От неожиданности она вскрикнула. Было чувство, будто он зашёл так глубоко, что пробил что-нибудь из внутренних органов и сейчас польётся целая река крови. Но это лишь больная напуганная фантазия Молчуньи. Она довольно быстро привыкла к процессу и к тому, что она сверху. Движения вверх вниз. Заставить партнёра стонать. Нет, не орать. А то услышат ещё и объясниться будет трудно. Моментами она наклонялась к его лицу, чтобы поцеловать. Она давно хотела это сделать. Поцеловать в нос, в щёку, в губы. Облизнуть, узнать, какой он на вкус. Миллер не возражал, иногда даже отвечая взаимностью на её поцелуи. Он надавил ей рукой на позвоночник, а она была не настолько сильной, чтобы сопротивляться. Да и не хотела. Молчунья головой упала на его грудь, заставила его стонать от её несильных укусов в шею. Он определённо заслуживает этих небольших болезненных ощущений. За все те оскорбления и боль, которые принёс ей. Он трогает её за грудь, что заставляет Молчунью снова застонать. Своими покусываниями она заставляет Каза негромко вскрикивать. Он сам умолкает и терпит, тоже совсем не хочет, чтобы кто-то услышал и посмел им мешать. По окончании полового акта она позволила ему кончить в себя. Бояться нечего. Всё равно репродуктивная система сожжена вместе со всем остальным. Она чувствовала небольшую усталость, поэтому никуда не ушла. Она легла рядом с Миллером, прижавшись к нему. Холодный твёрдый пол и мягкий и тёплый ещё более уставший командир. Контраст интересный. Рядом с ним тепло. Она обнимает его одной рукой, а у Миллера реакции никакой. То, что хотел, он сделал. Он удовлетворил себя, а её чувства его не заботили абсолютно. Ему всё равно, рядом она или нет. Момент счастья окончен. Можно расходиться. Молчунья пыталась разглядеть в нём хоть что-то, нависая сверху и глядя в безразличные глаза. Его цель была лишь секс и снятие напряжения, не более. Из женских зелёных глаз брызнула слеза. Она быстро надела на себя всю ту малую часть одежду, что он с неё стянул и безмолвно исчезла, не помогая ему подняться. Для Миллера будет проблематично самостоятельно подняться с пола. Возможно, он простудится, лёжа на холодном полу, но её это не заботит. Если это случится, значит он заслуживает. *** А теперь Молчунья на допросе. Diamond dogs, а в особенности, Казухира Миллер, убеждены, что она предатель. Так ещё путём исследований они наконец выяснили, что это она единственный заражённый голосовыми паразитами на данный момент. Теперь именно на ней висит обвинение в эпидемии, произошедшей не так давно. На снимке МРТ видны лепестки звезды Вифлеема в её сгоревших лёгких. Они теперь всё знают. Один из солдат, чьё лицо скрыто чёрной балаклавой, проводит через неё разряды электричества, а Миллер равнодушно на это смотрит. «А не со мной ли ты ты трахался ещё на днях?» — Вертелась гневная мысль в голове Молчуньи. Количество вольт, проходящих сквозь неё, всё увеличивалось. Но от этого больно не было. Больно было лишь от полного равнодушия человека, в которого она была влюблена и которому пыталась доказать своими действиями, что она не проблема, не угроза. Но он не верит. Они говорят слишком на разных языках. Миллеру известен лишь язык ненависти. Она не кричала. Лишь терпеливо ждала, когда это закончится. — Хватит! — Крикнул Миллер солдату. Перед глазами красная пелена, она не видит движений Миллера, но она слышит его приближение. Он хватает её за подбородок. Хватка его. Но рука совсем холодная, в кожаной перчатке. Он заставляет её приподнять голову, хоть она сейчас в любом случае ничего не видит. — Ну же, всего пару слов! От нескольких слов ничего не случится! Просто скажи, на кого ты работаешь и какова твоя цель. И может быть, тебя пощадят. — Голос Миллера повышался и становился всё более агрессивным с каждым произнесённым словом. Code Talker тоже сейчас присутствовал в комнате 101 и видел ужасающую пытку. Он ничего не мог сделать, кроме сочувственного взгляда. Он ведь предупреждал её о том, с каким человеком она имеет дело. Она молчала, даже не кричала. Ей не нужна была его пощада. Удар холодным твёрдым кулаком, прилетел в челюсть. Ещё несколько ударов ладонью в затылок и в лицо. Молчунья чувствовала во рту вкус крови. Ей было непонятно, то ли началось уже внутреннее кровотечение и через пару минут кончится всё или это просто стекает кровь в рот из разбитого носа. Затем прилетает удар ботинком в живот, она падает вместе со стулом, к которому привязана. После этого ещё несколько более сильных ударов в живот, которые заставляют её даже отлететь на добрую пару метров. Откуда в этом человеке настолько много гнили и агрессии? Она не считала, сколько ещё ударов последовало по её изувеченному телу. Оставалось безмолвно свернуться в колачик и ждать, пока это всё кончится. Она даже не могла просить о пощаде, не имела морального права. Молчунья не сразу поняла, что всё закончилось, что её перестали бить. Красная пелена перед глазами пропала и взгляд постепенно получил возможность фокусироваться снова. При попытке встать, всё тело пронзило адской болью. В комнате 101 тихо. Лишь тусклый красный свет, который, тем не менее, болезненно ударяет в глаза. Кругом кровь. Вероятно, её собственная. Она сплюнула кровь, которая всё ещё сочилась изо рта. Вместе с ней вылетел и один зуб. Так больше жить нельзя. Любовь, жуткая и болезненная, по имени ненависть, этого всего абсолютно не стоит. У неё нет будущего. И у него нет. У них нет будущего ни общего, ни совместного. Искалеченный разум постигает мысль, что так жить нельзя. Она с болью встаёт и уходит в одну из дверей наугад. Неугасимый красный свет слишком яркий, чтобы видеть, что впереди.