Свои чужие люди

Сережа просыпается от ощущения, что кто-то со всей силы встряхивает его за плечи. Резко садится, пытаясь окончательно сбросить с себя странный, но жуткий сон. Как будто Ингрид никогда не существовало. А ее фамилию, отчество и даже звание носил какой-то мужик, похожий и не похожий на неё одновременно. А ее не было. И ничего не было. Словно самый страшный его кошмар неожиданно воплотился в жизнь. Поэтому он даже рад, что она его разбудила. Первые пару секунд. Пока она не бросается к нему на шею. Бьётся в истерике, бормоча что-то несвязное про то, что у нее по-прежнему нет лица и она не может его увидеть; про то, что он приснился ей вместе со всеми ними, как на крыше; что она действительно подумала, что он умер; что ей нужно перестать бегать, чтобы этот кошмар наконец закончился и что Соня была права, когда хотела закопать её… Сережа не понимает из услышанного и половины, но чувствует, как по телу начинает расползаться холодная пленка страха. Потому что опять смерть, снова смерть. Слишком много смерти там, где когда-то, в прошлом году, сверкала жизнь. Я уже умерла. На плечи каменной тяжестью навалилось тоскливое осознание: не справился. Не сделал всё от него зависящее чтобы огонь, вернувшийся с получением работы, не потух. Не отследил момент, когда всё начало откатываться к регрессу. Эта мертвая пустота внутри нее, так пугавшая его в начале совместного проживания, никуда не делась, только ушла в тень до поры до времени. Замаскировалась. И он этого не понял. Расслабился. Зациклился на себе, перестал думать о ней. Отнял у нее кучу ресурса, вынудив потратить его на защиту от его же доебок, хотя она не раз просила его перестать. А он… Он просто не мог остановиться. Так боялся потерять ее, что всё испортил. К горлу подступает мерзкий комок и Сережа шумно втягивает носом воздух — чтобы не расплакаться. Потому что сейчас не время жалеть себя. Потому что он вообще жалости не заслуживает. Потому что сейчас гораздо важнее продолжать прижимать ее к себе, осторожно покачивая из стороны в сторону, перебирать спутавшиеся во сне кудри и напевать мелодию какой-нибудь колыбельной себе под нос — ее всегда это успокаивало. Успокоило и в этот раз — рыдания постепенно сошли на нет, сменившись редкими тихими всхлипами. Теперь она просто дрожала. — Все будет хорошо, — мантра, в которую он не слишком верил, но которую постоянно повторял, потому что с ней было самую малость спокойнее. — Все будет хорошо. Сейчас она успокоится ещё немного и нужно будет пойти на кухню — заварить чай. Ромашковый, ее любимый. А потом принести сюда — в то единственное пространство, где никто не посмеет потревожить их без предварительного разрешения. В голову внезапно приходит, что в их квартире слишком много людей. И это тоже — целиком и полностью его вина, потому что на это и был расчет — собирать близких людей под одной крышей. Чтобы они всегда были рядом. Чтобы не потерять контакт, не пропустить что-нибудь действительно важное… Нужно было прислушаться к Ингрид. Посоветоваться. Прийти к обоюдному компромиссу, а не ставить ее перед фактом. И ведь хотел же как лучше, а по итогам… — Я всё исправлю. — Что? — она прижала руки к его груди. Они были ледяными. У нее уже очень давно не было таких ледяных рук. — Всё, — он взял ее руки в свои и попытался согреть дыханием. Это показалось самую малость надёжнее, потому что сам он мерз постоянно, а дыхание гарантировано было теплым. Хотя со стороны это наверняка выглядит тем ещё идиотизмом. — Я сейчас принесу чай. — Не нужно, — Ингрид поцеловала его и поднялась на ноги. — Я вполне способна дойти до кухни. — Но там Олег и… — Пожалуйста, не начинай. — Я не начинаю, — Сережа тяжело вздохнул и поднялся на ноги вслед за нею. — Просто не хочу чтобы он путался под ногами и видел тебя… такой. — Какой? — в женском голосе прорезалось раздражение. — Уязвимой. — ему было стыдно за неприязнь в адрес Олега, но ничего не мог с собой поделать. Психотерапевтка, к которой он успел сходить уже несколько раз, непременно спросила бы, о чем это для него. И ещё — с каким, по его мнению, событием из детства, это связано; и что он чувствует в связи с этим. — Не злись пожалуйста. — Я не… В темноте комнаты раздалось характерное урчание. Сережа тяжело вздохнул. Еда. Он никак не мог вспомнить ела ли она что-то в его присутствии последние пару дней. Конечно, существовал вариант с питанием на работе… — Когда ты ела последний раз? — Начинается, — он почти не сомневался, что она закатила глаза. — Не начинается, — Сережа вышел из комнаты вслед за нею, игнорируя раздраженный тон. — Тебе нужно… — Я не хочу, — Ингрид развернулась к нему лицом и Сережа впервые за последнее время обратил внимание, что она похудела. Снова. В сочетании с синяками под глазами на пол лица это выглядело ужасно. — Уймись. Мне не нужна нянька. — Не кричи, — он проскользнул на кухню мимо неё, щёлкнув выключателем. Верхний свет его раздражал, но, к счастью, помимо этого была подсветка. — Я не кричу, — Ингрид сердито нахмурилась, но голос понизила. — Я просто… — Картошку будешь? Забавно, как иногда всё меняется с течением времени. Раньше Серёжа испытывал к готовке настоящее отвращение. Считал, что время, потраченное на стояние у плиты, можно потратить с гораздо большей пользой — например, на чтение. Или лишние строчки кода. Когда у него появились деньги, он целиком и полностью перешел на доставку… До тех пор, пока не связался с майором Гром. Ингрид считала, что готовить самим безопаснее и даже пыталась это делать (в те редкие дни, когда вообще вспоминала о том, что нужно есть), но подпускать ее к контакту с ножами после той истории с бронежилетом было выше его сил. Пришлось учиться готовке самому. — Ладно, — Ингрид демонстративно вздохнула и опустилась на стул, привычно подобрав под себя левую ногу. — Если только Волков все не извел. Олег прихватизировал процесс готовки практически сразу, но теперь Серёжу перестало это устраивать. Да, вид нареченного брата у плиты вызывал ностальгию, да, у него освобождалось время… Но во-первых, можно было бы и спросить, а во-вторых Олег раскладывал все иначе и Серёжу это бесило. Чем дальше, тем сильнее, хотя времени, если подумать, прошло всего ничего. — Не извел, — в нижнем ящике холодильника действительно лежала ополовиненная сетка фасованной, уже помытой картошки. — Тут даже лук есть. Олег никогда не любил лук. И Сережа, до знакомства с семьёй Прокопенко, полностью его в этом поддерживал. Но потом появилась Елена. И стряпня Елены. И ее грядки. А вместе с этим — пересмотр взглядов на лук и ряд других продуктов, вызывающих отвращение со времен детского дома. … Какое-то время они молчали. Сережа пытался нарезать картошку идеальными слайсами. Картошка сопротивлялась. Ингрид сжимала в ладонях чашку с горячим чаем и наблюдала за ним, но Сережа не был в этом уверен — ее взгляд был слишком расфокусированным, как если бы она ничего особо не видела, погрузившись в свои мысли. Скорее всего именно так оно и было. — Моего бывшего напарника убили, — тихие хриплые слова разорвали тишину подобно удару хлыста. — Скорее всего какое-то ОПГ. Подобная практика была довольно популярна в девяностых. — Евгения? — память любезно подкинула образ крепко сбитого, светлоглазого оперативника, неизменно одетого как с иголочки. Сережа знал, что тот женат, но не мог отделаться от ощущения что смотрится проигрышно рядом с ним. Хотя в целом Евгений ему нравился. И они очень даже неплохо ладили, хоть и не особо общались вне рабочего контекста. Ингрид кивнула, машинально отщипывая маленькие кусочки от бумажной салфетки. В мягком приглушённом свете настенных бра она выглядела маленькой, тонкой и хрупкой. Почти что призрачной. — Это его вдова просила. На похороны. Она на втором месяце. — Как? — Выстрел в затылок. Если верить заключению, смерть была мгновенной. Сережа молча отложил нож и с силой сжал пальцами столешницу, прикрыв глаза. Исход, которого он всегда боялся. Того, что однажды она просто не вернётся. Поймает шальную пулю или бог знает что ещё. И, хотя ему было очень жалко погибшего, не радоваться тому, что это произошло не с ней, не получалось. — Лето сейчас в комнате Сони. Он был ей как брат… На последних словах ее голос дрогнул. Сережа кивнул и вернулся к выравниванию картошки. — Я видел ее ботинки. В данный момент Лето его не волновала. В данный момент его не волновало ничего кроме того, что на Ингрид слишком много всего свалилось за такой короткий срок. Хотелось просто накачать ее снотворным и увезти подальше от этого конвейера мерзости и смертей. Хотя бы на какое-то время. Чтобы выдохнула. Выспалась. Потолстела… Картошка наконец-то более или менее стала похожа на идеал. Сережа кивнул сам себе и поставил нагреваться сковороду. Телефон, лежащий неподалеку, завибрировал, оповещая о сообщении. Очень люблю вас обоих. Извини, если разбудила, просто поняла, что простой выход зачастую самый действенный. Сережа не удержался от улыбки. Соня была в своем репертуаре и каждое ее проявление в их с Ингрид жизни отзывалось внутри него неизменной смесью из нежности и тепла. И была единственным человеком, который не раздражал его, не считая четы Прокопенко, разумеется. Жаль, что в последнее время она нырнула в работу с головой и почти не выходила на связь, аргументируя это тем, что ей будет гораздо легче досуществовать до осени в одиночестве. — Серёж. Сковородка. Сережа молча хлопнул себя по лбу и сдвинул задымившую сковородку на выключенную конфорку, чтобы дать ей самую малость остыть перед тем, как залить масло. — Соня написала, — а ещё до него вдруг снизошло осознание, что уже завтра, а точнее — уже сегодня, тот самый день, когда майор Гром впервые возникла на пороге его кабинета. Это было год назад. Хотя ему казалось, что прошла целая вечность. — Говорит, что любит нас обоих. — Это очень мило, — еще одна причина, по которой он любил Соню — Ингрид почти всегда улыбалась при ее упоминании. А он любил, когда она улыбалась. Тем более, что в последнее время она так редко это делала. А еще Соня знала всю историю о Чумном Докторе целиком. А вот Юля… При мысли о Юле где-то в груди моментально разгорелась обида. Ему ее не хватало — этой настырной красной бестии. Но она считала его предателем, а как гласит народная мудрость — кто обзывается, тот сам так называется. Сережа пока не знал, готов ли он простить ее, но в любом случае не собирался идти на контакт до тех пор, пока не получит извинения. — Я могу оплатить похороны. — За мыслями о Юле вернулись и мысли о недавней трагедии. — Через какой-нибудь фонд, если так будет проще. Анонимно. Пусть лучше тратит деньги на себя и ребенка. На долю секунды он вдруг попытался представить, какие дети могли бы быть у них с Ингрид. Воображение нарисовало девочку, похожую на нее — кудрявую, упрямую и любопытную. И хотя на данный момент Сережа совершенно не чувствовал в себе готовности стать отцом, сама мысль о том, что когда-нибудь они могут вместе привести в мир нового человека, была… волнующей. Правда, он не был уверен, что она этого захочет. Она и замуж то за него выйти не захотела. И не то чтобы он рассчитывал на согласие, но… Сережа вздохнул и помешал начинающую шкворчать картошку. Иногда он ненавидел ее работу, из-за которой она до сих пор видела в нем потенциального врага, хотя никогда об этом не говорила. Но с другой стороны он понимал ее. Как понимал и то, что заводить детей с психически нездоровым — очень плохая идея. Ни одна нормальная женщина никогда на это не согласится. Ингрид нормальная. Поэтому если у нее когда-нибудь и будут дети, то точно не от него. Ей вообще стоило держаться от него как можно дальше… — Слишком подозрительно. А Елена журналист, хоть и села дома после замужества. — Ингрид скривилась. — Решила, что если откажется от карьеры, то сможет видеть мужа чаще и не допустит измен. Она мне говорила сегодня. — Ну и что? Ингрид молча поднялась со стула, подошла к нему, развернула к себе и поцеловала. Сережа почувствовал, как она потянула его лонгслив вверх и поспешно перехватил ее руки своими — ей не нужно было видеть следы, которые оставляет самый действенный способ ослаблять Птицу. Пусть думает, что он по прежнему боится потерять контроль над альтером. Тем более, что это тоже было правдой. — Не хочу грязи и домыслов. А они будут. Потому что она раскопает тебя, а потом и про нас. И она точно не откажется запустить в интернет такую бомбу. Сердце замерло, пропуская удар. Нас. Не «про вот это всё». Не «тебя и меня». Не какая угодно другая формулировка, предполагающая их как нечто отдельное друг от друга. — Ты сказала… — громкая вибрация телефона не дала ему договорить. И снова. И снова. И… Судя по определителю номеров, звонила Соня, вот только голос, раздавшийся из динамика, был чужой. А потом под ногами покачнулась земля, и теплое, хрупкое ощущение счастья, едва-едва зародившееся внутри, исчезло с легким хлопком, словно его никогда и не было. *** Всё в итоге оказывается не так уж плохо. То есть, конечно же, дерьмово — насколько вообще может быть дерьмовым известие, что твоя лучшая подруга бросилась под машину. Но Соня, по словам врачей, буквально в рубашке родилась, избежав каких-либо опасных для жизни травм; а сбивший ее водитель, почему-то кажущийся Серёже смутно знакомым, упорно нес вахту возле ее палаты, отказываясь уходить. И это, странным образом, снимало злость, хотя ещё совсем недавно Сережа собирался обрушить на его голову всю тяжесть судебной системы. Их даже пускают в палату — благодаря деньгам. Ингрид благодарно бодает его головой в плечо. С того момента, как он рассказал ей о случившемся, она не проронила ни слова. Казалось, что еще немного и она просто упадет. Как марионетка, у которой подрезали все нитки разом. Это никуда не годилось, поэтому Сережа успел настрочить сообщение Лидии Валентиновне — чтобы предоставила хотя бы день отгула. Ну да, такое уже было совсем недавно. Ну да, нужно работать. Но у них важная дата, а на нее слишком много всего свалилось. С конторой ничего не случится за один день, тем более, что Олег и Лето будут на месте. И это не просьба. Это просто становление перед фактом. Полковница до сих пор сообщение не прочитала, но его это не заботило. Найти в палате хотя бы один стул, чтобы расположиться рядом с койкой — вот это важно, потому что лишний раз привлекать внимание персонала с риском, что кто-нибудь его узнает, совсем не хочется. Хватило фразы «такое ощущение, что мы с вами где-то встречались раньше, у вас очень знакомое лицо». …Единственный стул обнаруживается возле окна. Сережа отдает его Ингрид, а сам встаёт позади, положив руки ей на плечи. Чувствует как она дрожит. Думает о том, что нужно было просить три дня, а не один. Кивает сам себе, отсылает уточняющее сообщение и только после этого задает волнующий их обоих вопрос. — Почему? Рыжие локоны Сони ярким пятном выделяются в стерильной белизне палаты. У нее бледное лицо и синяки от недосыпа на половину лица. Ее губы раздвигаются в слабой улыбке, когда она открывает глаза. Сережа вздрагивает. От нее буквально веет ледяным дыханием смерти, прошедшей рядом чисто по счастливой случайности. — Я подумала, — она говорит тихо, почти что шепчет. — Белла же видела Эдварда, когда рисковала жизнью. В тот момент оно казалось мне таким правильным. Я просто хотела как в Новолунии, понимаете? Чтобы он был рядом. Хотя бы так. Он ведь… — по щекам потекли прозрачные влажные дорожки. — Скоро будет ровно год. Ингрид молча протянула руку и накрыла ее ладонь своей. Соня всхлипнула и повернула голову в другую сторону. Она тоже походила на марионетку без ниточек. А он только сейчас заметил это. Видел все ее сложности и проблемы, но упорно закрывал глаза, потому что ее трагедия была полноценным воплощением его страхов. Но они все равно догнали его через гибель Евгения. Догнало всё, от чего он пытался огородиться. И Сережа не имел ни малейшего представления что с этим делать. — Тебе нужно что-нибудь? — как только ее выпишут, нужно будет предложить пожить у них какое-то время. Под присмотром. — Если только ноутбук. У меня скоро защита фронт-листа. И еще ПК. И новый вариант обложки. А еще… Сережа подозревал, что половина из ее дел гораздо менее важны, чем она это преподносит, но понимал стремление уйти в работу. Он и сам так делал до тех пор, пока не познакомился с майором Гром. Да и после этого — тоже. Потому что так привычней. И, как будто бы, безопасней. Другой вопрос — к чему это привело… — Да, разумеется. — Спасибо. А теперь уходите. Не могу видеть вас вдвоем. — Она решительно выдернула свою руку из руки Ингрид и закрыла глаза, давая понять, что разговор окончен. Пришлось подчиниться. Водитель по прежнему сидел под дверью палаты, спрятав лицо в ладонях. Сережа притормозил было напротив него, но так и не нашелся, что сказать. Да и что тут скажешь? Тем более, что его гораздо больше волновало, что Ингрид по прежнему молчит. Она как будто онемела. Она молчала и держала его за руку и ее рука была ледяной. *** Когда они выходят на улицу общественный транспорт еще не начал свою работу. Приходится снова вызывать такси, хотя оно, наверное, даже к лучшему. Конечно, будь он на своей собственной машине, то уже ехал бы куда-нибудь в сторону выезда из города, скорее всего — к Прокопенко на дачу. Но эта опция в данный момент времени не была доступной, поэтому они стояли у ворот больницы и ждали машину — если верить приложению, водитель должен был приехать уже через пять минут. Ингрид молча прижалась лбом к его плечу и затихла. Сережа почувствовал, как промокла фиолетовая ткань лонгслива и мысленно подосадовал, что не может сделать ничего, кроме как обнять и выразить молчаливую поддержку. … До дома добираются в молчании. Водитель, пожилой армянин, разгоняет тишину неуемной болтовней — про запредельные цены; про сына, не вылезающего из этой дурацкой соцсети, всоюзе или как там правильно, чтобы ее создателю пусто было; про «что-то рожи у вас, ребятки, больно знакомые, вы случайно не в розыске?» В любое другое время Ингрид обязательно ввязалась бы в перепалку, но сейчас Ингрид молчала. Кажется, ее начало сносить в легкую дрему, и было не очень понятно — хорошо это или плохо. Наверное хорошо… Но на душе все равно было тревожно. Их высаживают по месту назначения ровно в тот момент, когда ему на телефон начинает звонить Лидия Яшина. Сережа готов ко всему — к выговору, шантажу, ругани; но она спрашивает только: — Совсем плохо? Сережа яростно кивает, позабыв о том, что она не может его увидеть, но, кажется, молчание звучит не менее красноречиво. Настолько красноречиво, что она соглашается дать три дня отпуска. Неоплачиваемого разумеется, а то истории с психушкой уже хватило. — С какой психушкой? Но Яшина только отмахивается сердито и вешает трубку. Сережа хмурится, пытаясь понять услышанное, но в голову лезет только один вариант — те четыре дня, когда Ингрид настолько погрузилась в историю с психиатром и педофилами, что перестала отвечать на его звонки. Он тогда чуть с ума не сошел в этой блядской командировке. Даже был уже готов сорваться обратно, но она позвонила. И он был так рад ее слышать, что ничего не сказал. Теперь Сережа не сомневался, что причиной было не только это. Что она наверняка влипла в какую-то очередную историю с риском для жизни. Что недоговорила как минимум половины, когда подробно и красочно расписывала детали дела. Они обязательно поговорят об этом. Потом. Когда она хотя бы немного придет в норму. А ведь он представлял их первую годовщину совсем иначе. …В квартире Ингрид молча скидывает с себя кроссовки (один из них привычно отлетает куда-то в угол), кепку и плащ. Проходит в спальню и не раздеваясь заваливается на кровать. — Ты бы разделась. В больнице грязно. Замечание, выданное на чистом автопилоте, потому что чистота постельного белья это святое, особенно если его совсем недавно меняли. Ингрид обычно ворчала и язвила, что он и сам может ее раздеть, и иногда это даже становилось сигналом к действию, но сейчас никак не отреагировала. Ее срубило, как только голова коснулась подушки. Сережа тяжело вздохнул и устроился рядом. Осторожно притянул к себе, поцеловав в макушку. В голове мелькнула было мысль показать ее врачу, но он сразу же прогнал ее как можно дальше. Ингрид Гром не такая, как он. Она нормальная. Без психических болезней и отклонений, чтобы там ни говорил Олег. Просто на нее очень много навалилось за короткое время, вот ее и сорвало. Любого бы сорвало на ее месте. Ей просто нужно отдохнуть. Выдохнуть. Сделать паузу. И она обязательно-обязательно-обязательно придет в норму. Без всяких психотерапевтов, психиатров и схем лечения. Они обязательно с этим справятся. Вместе. Как взрослые люди. Ингрид во сне вздрагивает и прижимается к нему сильнее. Сережа целует ее в макушку еще раз и долго лежит без сна, перебирая пальцами кудрявые волосы и вглядываясь в предрассветные сумерки. Он не заметил, как заснул. А когда проснулся от захлебывающегося звонками мобильника, то обнаружил три вещи: Во-первых, время уже к полудню и он проспал сегодняшнюю встречу с акционерами, благо, что по зуму и не сильно — всего-то минут пятнадцать. Во-вторых, постель рядом с ним была хоть и смятой, но пустой и холодной, без малейшего намека на человеческое тепло. А в-третьих, он был в квартире совершенно один. Ингрид ушла.