Свои чужие люди

Ингрид снилось море. Ласковое и теплое, оно омывало ее увязшие в песке ноги, даря ощущение покоя… и безопасности. — Водищи то сколько, — раздался сзади знакомый, но уже почти позабытый ехидный голос. — Вот схватит тебя блуждающая волна, и с кем мне соревноваться? — Нет такого слова, — Ингрид обернулась и встретилась с хитрым прищуром Евгении Лисовской. — Водища. — Теперь есть, — хмыкнула собеседница и невозмутимо плюхнулась на песок у самой кромки воды. — Да садись ты, что ты вечно как не родная? — Ты умерла, — вспыхнувшая внутри теплота сменилась на промозглый, тоскливый холод. — И Войнарович. И… — И Рылеев, — закончила за нее Евгения, погружая пальцы в песок. — Знаю. Такое случается. — Этого не должно было случиться, — Ингрид наконец-то вышла из моря и уселась рядом с коллегой, увлеченной постройкой замка. Лисовская улыбнулась и протянула ей горсть мокрого песка, предлагая присоединиться. — Ни с кем из вас. — Но случилось. Да ладно, Гром, должна же я была обогнать тебя хотя бы где-то. Все происходит так, как происходит. Мы умерли, а ты — нет. Должен же кто-то продолжить общее дело. — Не уверена, что смогу, — Ингрид слишком сильно сжала пальцы и башенка, которую она прилаживала, отвалилась. По песчаному остову скользнула трещина. — У меня больше не получается. — Я так не думаю, — Лисовская улыбнулась и, поднявшись на ноги, прыгнула прямиком на почти законченное творение. И пояснила, услышав ошарашенное ойканье: — Если старое уже не пригодно, гораздо эффективнее разломать его и построить новое. Ингрид пожала плечами и промолчала, наблюдая как Евгения сосредоточенно возводит новую основу для замка, закусив от усердия кончик языка, совсем как раньше, когда изучала материалы дел. Она не понимала ее поступка. Трещину вполне можно было заделать, а не начинать все заново, потратив время на ерунду. Да и весь этот разговор не имел под собой никакого смысла. Это раздражало. — Ну вот! — радостно провозгласила Лисовская, воткнув в одинокую, больше похожую на ведро кучу песка кусок ракушки. — Готово! — Но у него нет ни одной башни. — Это инновационный подход. Сбросить всю эту лишнюю шелуху, которая в прошлый раз привела к разлому и стать крепче. И вообще, смотри, у него украшение есть, — она ткнула пальцем в ракушку и восторженно захлопала в ладоши. — Правда здорово? — Да, — Ингрид очень надеялась, что у нее получилось хоть немного спрятать сарказм. — Невероятно. — Знаешь, а ведь они тебя не винят, — Лисовская сполоснула руки и вытерла их о кофту. — Береги себя. — Что? — Ингрид оторвала взгляд от колышущейся воды и обернулась. Лисовская улыбнулась, на секунду пахнув ей в лицо грозовой свежестью, а потом вдруг исчезла, словно ее никогда и не было. Ровно за секунду до того, как на Гром обрушился поток воды, утягивая за собой в открытое море… А в следующее мгновение Ингрид проснулась, жадно глотая воздух — ей казалось, что соленая вода до сих пор жжет легкие изнутри. — Приснится же… Спящий рядом Сережа пробормотал что-то похожее на «моя королева, на нас напала армия маринованных огурцов», но не проснулся. Ингрид улыбнулась и осторожно выпуталась из мужских рук. Откинула одеяло и сразу поежилась, борясь с соблазном заползти обратно. Но нужно было вставать: сна не было ни в одном глазу, зато желание прочистить голову появилось. Требовался контакт с водой. Сейчас же. Благо что ещё одним «пунктиком» Разумовского было располагать спальни рядом с ванной, в идеале — совсем вплотную. В свое время он перебрал из-за этого нереальное количество съемных квартир. Жаль только, что она тогда была не в состоянии его подкалывать. В этот раз дверь в ванную находится прямо в спальне. Она притулилась в тени пузатого шкафа, выдавая свое присутствие исключительно аккуратным дверным кольцом с головой льва. Ингрид никогда не заметила бы ее так быстро, если бы не Волков — именно после во всех отношениях странного вчерашнего разговора с ним, Сережа резко подорвался разбирать вещи. В том числе и многочисленные баночки-скляночки для водных и околоводных процедур, резко контрастирующих с ее одинокой «3в1». Ингрид не очень понимала, что его так обидело, ведь с точки зрения оперативника рассуждения Волкова звучали более чем логично (она даже лёгкую гордость за него почувствовала: не забыл таки их с Лето экспресс-лекции по вводу в профессию и методы осмотра, молодец). Она и сама к подобным выводам пришла бы на его месте. Первые подозреваемые — самые близкие, даже если вы знаете друг друга с детства. Но свои размышления благоразумно сдержала при себе. … Ванна набирается довольно быстро. А может быть это просто так кажется за ворохом размышлений — о Волкове (стоило признать — если бы не Сережа, она имела бы все шансы крепко увлечься, даже не смотря на то что он мудак и бесит), Весельчаке, Погодине. Кабане, чей подарок она так ни разу и не надела, потому что ну куда носить такую роскошь с ее работой. О Рылееве и временно заточенной в больнице Соне. О Лисьей стае и щёлкающей зубами могиле, которая являлась к ней в сновидениях весь прошлый год. О Юлие. Маме. Отце… Горячая вода приятно обжигает кожу. Ингрид блаженно вздыхает и погружается с головой, задерживая дыхание. Мысленно считает до пяти, но не выныривает — ей интересно, сколько она сможет продержаться. Спустя некоторое время взбунтовались легкие. Желудок начал пульсировать, а грудная клетка словно была готова взорваться. Ингрид знала: через несколько секунд желание сделать вдох станет непреодолимым, а когда это случится, пути обратно к жизни уже не будет. Но в ту секунду, когда перед глазами стал сгущаться черный туман, она заставила себя сделать усилие и вынырнуть на поверхность. Сереже не понравится, если он обнаружит у себя в особняке свежий труп. Хватит с него потрясений. Мозг подкидывает напоминание, что половина ванноутопленников были усыплены ещё до того, как ушли под воду. Как и те, кто, якобы, порезал вены. А сколько ещё таких случаев остаются списанными на намеренное самоубийство? Ингрид встряхивает головой и внимательно изучает принесенные Серёжей бутылочки. Но своей так и не находит. Забыл достать? Или просто не взял, потому что уже давно предлагал время от времени пожалеть волосы и приобрести «человеческий» шампунь? Тот самый, которым наверняка пользовались девушки его круга, все эти лоснящиеся красотки. Она, в принципе, даже могла себе позволить такую покупку, но… Никто не застрахован от пиздеца, а ей совсем не хотелось снова оказаться совсем без денег. И тем более — снова продавать что-нибудь важное, как когда-то косуху. Чем больше будет заначка, тем лучше. Нужно быть готовой ко всему, потому что её зарплата, в отличие от сережиных гонораров, не бесконечна. И накопления тоже. Ингрид буквально перетрясывало при мысли о том, что она снова окажется без каких либо средств к существованию или утратит финансовую независимость. Так что шампунь за дохулион денег вполне может подождать, ей и с «сатанинской хренью», как выразился однажды Разумовский в порыве спора, вполне комфортно. Вот только сейчас «сатанинской хрени» не было. А необходимость смыть с себя грязь была. Пришлось выбираться из ванной, заворачиваться в полотенце и идти перетрясать закинутый в угол по окончанию разбора вещей рюкзак, оставляя за собой лужи от стекающей воды, подобно кикиморе. Рюкзак оказался пустым. Ну разумеется. Ингрид осуждающе посмотрела на спящего, но внезапно обнаружила, что он не спит. Просто валяется и с интересом наблюдает за развернувшейся перед ним картиной. Она почувствовала как его взгляд скользит от ее лица к ее же коленям и обратно и ощутила себя невольницей на рынке под взглядом возможного покупателя. Поспешно пробурчала себе под нос что-то из серии «да пошел ты» и ретировалась обратно. Черт бы с ним, с мытьём головы. Она просто посидит в ванной ещё немного. Ингрид неловко забралась обратно в воду и тихо фыркнула — нашла из-за чего смущаться. Можно подумать, что он чего-то там у нее не видел. Да и сколько у неё до него парней было? Она даже не помнила. Так какого черта? Докатилась. Ингрид сердито тряхнула головой и ненадолго ушла под воду, все ещё чувствуя себя безумно глупо. И это чувство только усилилось, когда Разумовский проскользнул в дверь, постучавшись уже после этого, для приличия. А ведь они никогда не мешали друг другу во время водных процедур. Сначала потому, что были просто друзьями, но и потом негласное табу оставалось нетронутым. Потому что водные процедуры — это святое. Время человека наедине с собой. Личное пространство, в котором он полностью беззащитен и уязвим. И она никогда не покусилась бы на его посещения ванной комнаты. Тогда почему он позволяет себе… — М-можно я вымою тебе голову? — поинтересовался Сережа, залившись краской ещё сильнее неё. — Я… Ну в общем… Это… Д-давно хотел п-попросить, но если нет, то… — Он опустил голову, зажмурился и вздохнул. — Можно? Это было… странно. Но желание выставить его вон самую малость поутихло. — Нахера тебе? — она приняла сидячее положение и обхватила колени руками — чтобы обеспечить возможность точки опоры и хоть какого-то сопротивления, если он не примет ответ «нет». Сережа в ответ покраснел ещё сильнее. — Просто… — он прошептал это так тихо, что она едва расслышала. — Я уже давно об этом думаю… — А присоединиться не хочешь? — ерничание всегда было отличным способом сохранить лицо. Правда вслух это прозвучало куда более по-идиотски, чем в голове. А ещё — жутко двусмысленно. А если он решит согласиться? Что тогда? Но с другой стороны им же нужно восстанавливать отношения. И она его не боится. Не боится же? — Ладно, — выпалила она прежде, чем он успел что-нибудь ответить на ее дурость. — Только я не нашла шампунь. Свой. — Ты всегда можешь взять мой. — Он потянулся к одной из ёмкостей и Ингрид со вздохом передвинулась ближе к центру, как можно крепче сжав хромированную ручку, предназначенную для более удобного вставания. — У твоего, кстати, была просрочена дата годности, ты в курсе? Он все ещё мог воспользоваться преимуществами своего положения и утопить её. У нее уже было такое дело, один в один: богатый любовник вызвался помыть голову своей любовнице «из народа», усыпил ее бдительность, а потом воспользовался тем, что она совершенно беззащитна, и утопил, замаскировав содеянное под самоубийство. Дело возбудили только потому, что сестра погибшей не поверила, что сестра могла вскрыть себе вены, и настояла на вскрытии. — Мылится и ладно, — пробурчала она, не желая так просто сдавать позиции. — Какая разница? Правда, та девушка была беременна и собиралась разрушить брак своего убийцы, чья жена была значительно состоятельнее; а у Разумовского, вроде бы, нет никаких мотивов для того, чтобы убить её… — Все хорошо? — Ингрид почувствовала его пальцы на своих волосах и обречённо вздохнула. В конце концов, она могла отказаться, так что сама виновата, если с ней что-нибудь случится. Хотя с чего… — Может подлить теплой воды? Только сейчас Ингрид поняла, что ее трясет. Совсем как тогда, с завязанными глазами. Но не могла же она рассказать правду. Ей совсем не хотелось устраивать разборки с утра пораньше. Да и потом тоже. Они приехали сюда не ради этого. — Никак не могу выбросить из головы очередной сон. Не совсем правда, но и не ложь. — Опять кошмары? — Да нет, — она помотала головой и прикрыла глаза, прислушиваясь к ощущениям. — Не то чтобы… Скорее глупости. Мертвая коллега. Мы строили песчаные замки и разговаривали. Ладно, стоило признать: это было даже приятно. Сережа не скреб и не тер, как делала она сама, а действовал мягко и безболезненно. Очень бережно. Но Ингрид все равно не была уверена, что готова к подобным проявлениям доверия в ближайшем будущем. — О чем? — Не помню. — Это было правдой. В памяти осталось только слово «водища» и собственное раздражение. — Судя по всему о какой-то хрени. Ничего важного. А потом она исчезла, а я утонула. Ну, мне так кажется. — Иногда я ненавижу твою работу. — Моя работа — самое главное в моей жизни. Так всегда было и всегда будет. — Я знаю, — Сережа шутливо мазнул ее по носу и Ингрид поморщилась, смахивая с лица благовоняющую цветами пену. — «Ненавижу» не равно «не готов мириться». Просто… Все время кажется, что твои расследования сживут тебя со свету, и я понятия не имею, что с этим делать. Не знаю, как помочь. Предотвратить. Я ощущаю себя… беспомощным, — он развел руками и усмехнулся. — Я когда-нибудь говорил тебе, что это — мой главный страх? Совсем как для тебя — потерять контроль. — Я не… — Сережа включил воду, чтобы смыть мыло. Пришлось покориться обстоятельствам и замолчать. — Мы с тобой знакомы — год, большую часть из которого живем вместе. У меня было достаточно времени чтобы понять. Особенно после той попытки в эксперимент. — Ладно, допустим. — Крыть такой аргумент ей было нечем. — И что теперь? — Не пытайся держать меня за идиота. В идеале еще хотелось бы, чтобы ты перестала видеть во мне врага… — Считай я тебя врагом, меня бы здесь не было. — Это прозвучало грубее, чем ей хотелось. — Просто держу в голове возможные риски. Отношения — слишком небезопасная для женщин штука. Но это не значит, что я не доверяю тебе. Просто… — Нужно время? — Да. И скажи честно, — Ингрид с замиранием сердца выпустила ручку и недовольно посмотрела на собеседника. — Ты с самого начала это спланировал? Чтобы я не отвертелась от разговора? — Ты и так не отвертелась бы. Но если честно… — он убрал руки из ее волос и тяжело вздохнул. — Наверное прозвучит глупо. Когда я был маленьким, мама обожала мыть мне голову. Мне тоже нравилось, но я стремился к самостоятельности и вечно ворчал, а она улыбалась и говорила, что для нее это — способ позаботиться и передать частичку своей любви, а для самостоятельности у меня еще будет целая жизнь. Теперь я отдал бы что угодно, чтобы снова вернуться в те моменты. И мне всегда хотелось… Чтобы у меня был человек… В общем, в какой-то момент я понял, что мне хочется попробовать это с тобой, просто случай не представлялся. Ну или представлялся, а я так и не набирался духу спросить. — А Олег? — Ингрид понятия не имела, что ответить. Гораздо проще было бы поцеловать, но обстоятельства не позволяли. Приходилось импровизировать. — Это совсем другое, — он бросил на нее укоризненный взгляд. — Да и как ты себе это представляешь? Представлялось почему-то легко. С резиновой уточкой в руках Волкова — как дополнение. А вот верилось в увиденное с трудом. Волков слишком носится со своей маскулинностью, а у Сережи невооруженным глазом видны сложности с принятием нареченного брата обратно в жизнь. — Сложно, — отыскалось наконец подходящее слово. — А я — никак. И знаешь что? Не хочу никакого Олега здесь. Даже в разговоре. — То есть, — пришлось выждать некоторое время, позволяя смыть пену второй раз. — Как ты меня заебываешь своим Олегом — это нормально? А как только я делаю ответку… — Я больше не буду, — Сережа покаянно улыбнулся и слегка надавил ладонями ей на плечи, не давая встать. — Подожди. Я еще не закончил. Нужен бальзам. В идеале — на регулярной основе, потому что они у тебя секутся. И очень сухие. — Вообще-то мокрые, — недовольно пробурчала Гром, внезапно ощутив себя собакой, которую готовят к выставке. А когда Разумовский вместо внятного ответа расхохотался, поняла, что брякнула не то, что следовало. — Не в этом смысле. По типажу, — пояснил он наконец, все еще фыркая. — А возвращаясь к страхам… Раньше я боялся исключительно за себя. Но теперь у меня есть сем… близкие. И понимание, что я не могу помочь или уберечь… Бояться за себя было гораздо легче. — Ты хотел сказать по-другому, — заметила Ингрид, с интересом обнюхивая намазанную белым прядь, не в силах развидеть пришедшую в голову ассоциацию со спермой. Пахло чем-то похожим на кокос. Но не ядрено. Ей нравилось. — Не так назвать. — Хотел, — Сережа нервно улыбнулся и сполоснул руки. — Но я не уверен… что другие тоже могут применить ко мне такое определение. Ты, Соня, Ю… Олег. Да и Федор Иванович с Еленой. И Лето. — Ну, насчёт Лето не уверена, но Олег и Соня точно могут, — Ингрид не удержалась от улыбки. То, как он неожиданно добавил Лето, но проигнорировал Юлю, хотя сначала явно не собирался, забавляло. Она упорно не понимала что за херня случилась у этих двух. Нормально же общались. — Да и Прокопенко… — А ты? Ингрид закусила губу. Она никогда не применяла к Сереже слово «семья». Она вообще ни к кому его не применяла: ее семьей были родители и, до недавнего времени, Прокопенко. Первые умерли, а вторые потеряли этот статус прошлым летом. — Наверное… — Она не была уверена в ответе, но вполне могла покривить душой ради единственного человека, который никогда не предавал ее и оставался рядом (по крайней мере пока) вопреки всей логике и здравому смыслу. Тем более, что сказанное не было ложью. Она просто не была уверена в том, что это действительно так. — Да. Вполне. Она была готова поклясться, что услышала облегченный выдох и старательно затолкала как можно глубже чувство вины. — Мне нужно сегодня выбраться в город, — Сережа неожиданно смутился и залился краской. Так она и думала, что есть подвох. Разумеется он не мог просто так взять и оставить работу на пару дней. Дурак рыжий. — Если хочешь, можешь поехать со мной. Правда мне нужно будет кое-что сделать в одиночестве. Очень срочно. Ты же не обидишься? — Нормально. — На самом деле было немного обидно, но обида поспешно отправилась за чувством вины в игнор. Ей все равно нужно забрать кольца, и она прекрасно понимала его одержимость своим призванием. — К Соне заеду. И на работу, раз уж на то пошло. Кабан Кабаном, а расследование никто не отменял. У нее конечно отгулы, да, но это не значит, что нужно бросать все на самотек. — Я тебя люблю. Ингрид закатила глаза, чисто из вредности, и ничего не ответила. — И я совсем не против того, чтобы присоединиться, — только у него получалось так резко скакать из одной эмоции в другую. — Как-нибудь потом… Ингрид на автомате схватила ближайшую к себе бутылочку и запустила в него. Сережа поймал ее на подлете и с ехидно-довольной рожей закрыл за собою дверь. *** Кабан звонит ровно в тот момент, когда она закрывает за собою дверь квартиры, мысленно уповая на то, что Сережа не обсмеет ее подарок. Глупо конечно. Двусмысленно. Но… — …оставил пакетик на проходной твоей службы, когда узнал, что тебя нету. Лично в руки тебе оставил. В его голосе — нескрываемая насмешка. Ингрид потребовалось пару секунд, чтобы понять почему. — Ты что, серьезно просто взял и зашёл в спецслужбу? — это восхищало. — Посреди дня? — Меня все равно не узнали. А если и узнали, то предъявлять нечего. — Сумасшедший. — А что, волнуешься за меня? — Конечно. Кому мне надоедать, если тебя задержат? В трубке раздался смешок. — В общем, удачи при задержании, майор. Нам такие гастролеры в Питере не нужны. — Какие гастролеры? — А вот откроешь пакетик и узнаешь. Не телефонный это базар. Умная же дама, сама шаришь. Ну да. Это она конечно ступила. — В общем звони… Если что. — Аналогично, — ответ вырвался раньше, чем она успела его осмыслить. Кабан в ответ усмехнулся и бросил трубку. Ингрид улыбнулась и покачала головой — визит к Соне автоматом смещался на позицию «менее важное». Правда, если Яшина ее отловит, то отправит домой и задержание проведется без неё. А она хотела повязать этих мразей самостоятельно. В идеале — без Волкова, потому что он во всей этой истории тупо лишний. Лето была бы в тему, но Лето сошла с дистанции. С другой стороны, она может просто забрать пакет. Забрать, изучить, и первым делом выдать всю информацию на оперативке, избежав кучи неудобных вопросов. Хотя, что она, не знает себя что-ли? Схватит волну азарта и сразу рванёт задерживать. А там наверняка ОМОН нужен, не меньше. А где она его возьмёт, если с силовиками обычно договаривается Яшина? Может быть всё-таки стоит дождаться конца отгулов? Это самое правильное и логичное… … Любопытство оказывается сильнее. «Пакетик», оставленный Кабаном, весьма увесистый. Ингрид поспешно кивает администраторше и разворачивается в сторону лифтов бросив на прощание только: «вы меня не видели». Доезжает до первого этажа и, не выдержав, открывает «посылку», по привычке усаживаясь на ступени. Внутри обнаруживается массивная папка с уголовным делом некого Кости Таро и его банды, прозванной «Арканы» — за тематические татуировки. Кудрово, двенадцать лет назад. Череда грабежей, изнасилований, убийств. Взяли трёх руководителей, включая Таро и всех «шестёрок». Четвертый руководитель, известный под кличкой Башня, был застрелен при попытке побега старшим лейтенантом Погодиным Евгением Александровичем. Приложенное к делу письмо, напечатанное на компьютере, гласило, что всего в деле участвовало восемь оперативников, двое из которых в данный момент мертвы. Застрелены точно таким же образом. Один в Мурино, второй — в Пушкине. Первый — три года назад, второй — всего несколько месяцев. И точно также — отрезанная голова и кровавая надпись «Так будет с каждым». В первом случае убийцу так и не нашли, а дело спустили на тормозах, потому что убитый не вызывал у окружающих ничего кроме раздражения. Во втором случае осудили каких-то местечковых алкашей. Также в пакете отыскался одинокий аркан таро. Сила. На его обратной стороне была подпись, сделанная в попыхах. Не вздумай сунуться в одиночку — Значит Сила. Ингрид кивнула сама себе и заглянула в материалы дела ещё раз. По официальной версии Сила считался погибшим во время пожара на зоне вот уже три с половиной года. Но если это на самом деле не так… — Решили завербоваться в цыганки? Ингрид подняла голову от аркана и встретилась взглядом с Даниилом Степановым. — Типа того. — Она жестом пригласила его сесть рядом и улыбнулась. — Я же говорила, что пронесёт. — Видите, у вас ещё и задатки есть. — Значит, вы первый позолотите мне ручку. — Почту за честь. Но насколько я знаю, у вас отгул. — Так получилось, — она не собиралась распространяться о своей жизни. Его это не касалось. — И ещё у меня будет странный вопрос. — Степанов внезапно начал нервничать. — Ваш Разумовский, — ладно, стоило признать: ей нравилось, как это звучит, — тот самый Разумовский? Вот уж действительно странный вопрос. Хотя ничего удивительного. У Серёжи наверняка были фанатки, так почему бы не быть и фанатам тоже? Хотя она никогда этого не понимала. Явление поклонения выстроенному на публику образу человека было… Странным. Противоестественным. — Хочешь автограф старого друга? — Нет. Я… — Степанов внимательно посмотрел на неё, словно взвешивал: можно ли ей доверять? — Хочу извиниться. Совсем не тот ответ, которого она ожидала, хотя и куда более приятный, чем если бы он действительно оказался фанатом. А ещё у нее не получалось отделаться от ощущения, что видит бесплодную, выжженную землю в его глазах. Интуиция говорила: так было не всегда. — За что? — В детстве я был злобным идиотом. — Это нихрена не проясняло, но с другой стороны он и не обязан был ей рассказывать. — Я уже давно пытаюсь его найти, просто… Не было уверенности. Хотя, теперь мне кажется, что я просто оттягивал неминуемое. Признавать свои ошибки не так то легко. — Хочешь, чтобы я помогла тебе найти подход? Только теперь до Ингрид дошло, что они перешли на «ты». Но дискомфорта не испытала. Скорее… правильность. Как бы нелепо и странно это ни было. — Нет. — Степанов сказал как отрезал и от этого почему-то стало тепло на душе. — Это касается только нас двоих. И ещё Волкова. Но последний ушел в глубокий игнор и я пока не собрался с духом, чтобы его окликнуть. У него всегда были крепкие кулаки. Они помолчали ещё немного. — Но спасибо, что предложила. Ингрид пожала плечами, думая о том, что это сюрреализм: они были едва знакомы и этот человек чуть не убил ее подругу. Но сейчас они сидели вместе здесь, на ступеньках спецслужбы, и ей было спокойно. И тепло. Пожалуй, она была рада, что его пронесло. Хотя конечно, это совсем не означало, что он чувствует то же самое по отношению к ней. — Все в порядке? — М? — она оторвалась от созерцания потока машин и удивлённо посмотрела на собеседника. — Всмысле? — Приезжать на работу в отгулы… — Всегда так делаю. — И добавила, поддаваясь неожиданному порыву. — Серёже все равно нужно в офис. Это нормально. Тем более… — ей показалось, что она заметила вдали Лето с Волковым. Пора было уходить, потому что придется рассказывать про пакет, а она была не готова. Она собиралась раскрыть это дело самостоятельно. — Мне пора. Хочу заскочить к Соне. — Я подвезу, — новоиспеченный коллега поднялся на ноги и протянул ей руку. — Мне все равно в том направлении. Нужно проверить кое-что. — Ладно, — ей не хотелось отказываться. Хотелось продлить ощущение покоя. Наяву, а не только в дурацком сне. — Если это не отвлечет тебя от работы. — Разве что самую малость. — Они плечом к плечу двинулись в сторону стоянки служебных машин. — Но у меня нет четких временных рамок, так что… — Я могу помочь, если останется время. — В конце концов, Разумовский спокойно променял ее на работу, так чем она хуже? — Или сначала давай туда, а потом к Соне. — Потом может появиться дополнительная работа, сама знаешь. — Значит управимся быстрее. Кстати, а почему ты один? — Направлений для расследования ровно три. И я все ещё не думаю… — Ну пожалуйста. — А… — Он мне не хозяин. — Очень хотелось топнуть ногой от вселенской несправедливости. Она не так часто предлагала свою помощь, так какого хрена он тут упрямится? Или это такая изощрённая месть за старое хамство? — Да в чем проблема?! Ты только что собирался… — Ладно, — он закатил глаза и любезно отворил для нее дверь внедорожника. — Но ты понимаешь, что я не смогу написать про твою помощь в рапорте? — К черту рапорт. Ей просто нужно было снова почувствовать себя профи. Очень-очень. — Ты даже не спросила, что нужно делать. — Кажется, его это забавляло. — И что за расследование. — Сам расскажешь. — В общем, — полный укоризны взгляд не возымел никакого действия. Это было просто логично. Он не мог не ввести её в курс дела, раз уж взялся ей помогать. — Знаешь такого музыкального продюсера, Родиона Зодченко? Она впервые о таком слышала. — Кто-то ударил его утюгом по голове, связал, а потом врубил на полную… Ну, условно это называется музыкой. Тринадцать часов прослушивания. Он оглох и, кажется, сошел с ума. — От музыки? Да ты гонишь! — Да вот те крест! У меня даже файл сохранился. — Зачем? — Ингрид знала, как ответила бы на этот вопрос она. Но ей было любопытно его мышление. — До конца следствия. Плюс хотел задать пару вопросов Василию… — Кому? На нее посмотрели с нескрываемым удивлением. — Нашему патологоанатому. Он же врач. — Логично. — Внутри начинал загораться подзабытый в последнее время энтузиазм. — А дай послушать? — Это плохая идея. Я пробовал. — Знаешь, что? — это было возмутительно. — Я настаиваю. — Поверь мне, не стоит. — То есть, ты сначала начал вводить в курс дела, а теперь в кусты? — Ингрид достала из бардачка наушники (в каждой из служебных машин хранилось несколько штук, на всякий случай) и вызывающе посмотрела на неожиданного напарника. — Включай. — Ну ладно, — воспользовавшись тем, что пришлось притормозить на светофоре, Степанов подключил наушники к телефону и зашёл куда-то в файлохранилище. — Ну смотри, я предупреждал. Готова? — Врубай. — Поехали. А в следующее мгновение на нее обрушилась лавина из адских звуков. Казалось, что они проникают в самый центр мозга, чтобы взорвать его изнутри. — Ты с ума сошел? — поинтересовалась она, переводя дыхание после того, как судорожно вытащила наушники. — Совсем рехнулся?! — Я предупреждал, — в его голосе отчётливо слышался затаенный смешок. — Что значит «я предупреждал»?! Зачем так громко включать?! — она не выдержала и пару раз со всей силы саданула его в плечо, словив в ответ приступ смеха, разозливший ещё сильнее. — И это после того, как я любезно согласилась тебе помочь?! — А что, передумала? — Да вот ещё! О, и кстати, скинь мне это. Я Серёже поставлю. — Любишь же ты его, — в карих глазах по прежнему плясали смешинки. — Не твое дело. Делать что? — Пострадавший снимал квартиру для связей на стороне. Мы знаем два вероятных дома, но это все, что мы знаем. Поквартирный обход всегда занимал кучу времени, особенно если ищешь иголку в стоге сена. — Но есть хорошие новости. На его последнем голосовом слышно, как диктор объявляет этаж на фоне последних указаний администратору собственной вокальной студии. — То есть, нужно найти нужный лифт. — А вместе с ним подъезд. — Воспользовавшись ещё одной остановкой он скинул ей оба файла. — Сплошная рутина. — Не в помойке копаться, и то хлеб. — Это правда. — Мы в любом случае знали, на что идём. — Да уж. Хотя я на помойки не подписывался. Думал, будет меньше рутины. — Меньше рутины, меньше грязи и сплошное торжество справедливости? — Именно. Но я никогда не жалел. А ты? — Это мое призвание. И знаешь, что? — ей определенно нравилась его компания. У них могло бы получиться отличное трио… Если бы не Волков. Если бы Степанов пришел ну хоть самую чуточку пораньше… — Что? Она скорчила ему забавную рожицу. — Кто первым найдет, тот получит горячий поцелуй принцессы. — Класс. — Ты даже не спросил, какой принцессы. — Я знаю какой. Ингрид не выдержала и рассмеялась. Она и сама не знала, кого имела ввиду, и уж совершенно точно не понимала, кого имел ввиду он, но сама ситуация была забавной. А если выиграет она, то можно будет назначить принцессой Разумовского. Если он не заночует на работе само собой. Она бы не удивилась, реши он именно так и сделать. …Сережа звонит ей ровно час спустя. Аккурат через три минуты после того, как она допросила соседа той самой квартиры и отзвонилась Степанову с новостью о том, что нашла искомое. Первая нашла. В одиночку. Они договариваются встретиться в больнице через сорок пять минут и Ингрид тихо порадовалась, что не возникло никакой дополнительной работы — было бы очень обидно вот так вот, на середине пути сойти с дистанции. А так — она спокойно дождалась напарника, выдала краткий экскурс по нарытому, с демонстрацией свидетеля; а потом они вместе также спокойно забежали в местечковый магазин: Степанов настоял на том, что идти в гости, даже в больничную палату, с пустыми руками — плохая идея, прикупив пару килограмм апельсинов и шоколадных конфет, которые (Ингрид точно знала) любила Соня. До больницы от места поисков ехать недалеко — минут десять, а Соня, значительно ожившая по сравнению с той ночью. А ещё — очень рада видеть обоих, как и тому, что ее совсем скоро выпишут. Она даже приглашает их обоих к себе на чай перед тем, как начинает жаловаться на тормознутость худредов, лезущих не в свое дело корректоров и отсутствие старания у маркетинга. — …нет, ну вы представляете, насколько все плохо, если на стратегии продаж влияет чистая вкусовщина?! А ведь книжка отличная! Потенциальный бестселлер! А они… Ее щеки раскраснелись от возмущения, в зелёных глазах горел опасный огонь. В этот момент она была невероятно похожа на себя прежнюю. До трагедии. В выбитой Серёжей индивидуальной палате пахло лекарствами, апельсинами и мятой. Запах мяты упорно напоминал о Рылееве, и Ингрид даже показалось на долю секунды, что он живой. Просто вышел куда-то, или ещё не вернулся с работы, но сейчас, вот прямо сейчас, откроет дверь, и скажет… Дверь действительно открылась. Ингрид дернулась непроизвольно, но это оказался Сережа, сияющий, словно начищенный пятак. Он улыбнулся ей, улыбнулся Соне, а потом, вдруг, непроизвольно отшатнулся к двери и побледнел. В комнате как будто похолодело на пару градусов. Соня открыла было рот, чтобы спросить что происходит, но Ингрид успела зажать его ладонью, судорожно соображая, что делать дальше. Да, Степанов конечно формально виноват в злополучном столкновении, и судя по всему, не очень дружил с Разумовским в детдоме, но она не ожидала… Вот этого. Такой реакции. Больше всего Сережа напоминал ей разъяренного зверя, которого загнали в угол, и который собирался драться, не на жизнь, а насмерть, до последнего. — Какого дьявола, — если бы не голубые глаза, она бы подумала, что это Птица. Впрочем, она и не присматривалась. Она впервые видела Серёжу таким. Это было жутко. — Ты здесь делаешь? *** Всю обратную дорогу они молчали, погруженный каждый в свои раздумья; а по приезду Сережа схватился за бутылку и молча отмахнувшись от нее скрылся где-то в глубинах особняка. Ингрид пожала плечами и закурила. Она знала, что Разумовский злится не на неё. Знала, что сейчас он скорее в полном смятении и хочет побыть наедине с собой, потому что не каждый день твой злейший враг просит у тебя прощения за свои мудачества, да ещё, по твоему же собственному настоянию, и при свидетелях. Но некомфортно все равно было. Из-за вспышки ярости поначалу. Нет, она конечно догадывалась, что технический гений страшен в своих эмоциях, но все равно оказалась не готова. Она выкуривает три сигареты перед тем, как заставить себя войти в особняк, расположение комнат которого все равно толком не помнила. Нужная спальня находится с четвертой попытки. Она пуста, поэтому Ингрид проверяет ванную — на всякий случай. Там тоже никого и она понятия не имеет где искать, нужно ли искать и что делать дальше. Захочет ли он вообще теперь иметь дело, зная с кем именно она работает? Когда поймет, что она не собирается прекращать внезапно наладившийся контакт: Степанов мог быть каким угодно мудаком в детские годы, но она видела и слышала достаточно, чтобы счесть, что он искупил вину. К тому же, рядом с ним было комфортно и тепло, хотя они были едва знакомы. У нее уже очень давно такого не было. А она? Сможет ли она сама общаться с Серёжей как раньше, не опасаясь, что он снова выйдет из себя? Или это было влияние Птицы? В последнее хотелось верить, но интуиция говорила: нет. Не в этом случае. … Сережа находит ее сам. Вваливается в спальню спустя какое-то время с пустой бутылкой в руке, характерным душком и выражением крайней брезгливости на лице. Сочетание, заставляющее Гром мысленно приготовиться к очередному трешу: было очевидным, что ничем хорошим это явление не закончится. — Вот только не надо так на меня смотреть. Я уже и так всё понял. — Что ты понял? — Ингрид призвала на помощь все свое самообладание, потому что ссоры — последнее, чего ей хотелось. — Ты боишься меня. Я тебе неприятен. Не надо врать. Разумовский. Господи. Блять. — Мы с тобой уже это обсуждали. — Ингрид подавила желание как следует всечь ему и сделала глубокий вдох, не очень понимая, кого пытается успокоить. Его? Или всё-таки себя? — Серёж, пожалуйста. Не разводи очередную драму, — она хотела было сказать «на пустом месте», но вовремя осадила себя. Ещё не хватало — давать ему поводы для загонов. — Всё хорошо. — Нет, не хорошо! — Разумовский швырнул бутылку на пол. По комнате разлетелись осколки. — Ничерта ничего не хорошо! — Хорошо, — Ингрид подняла ладони в успокаивающем жесте, чувствуя себя дрессировщиком рапторов из просмотренного зимой фильма о динозаврах. — Ладно. Все плохо. — Вот только не надо ерничать. Я знаю что ты думаешь. И Соня. А скоро будет думать Лето, и… Всё против меня. И все. — Он шмыгнул носом и с сердитым видом вытер покатившиеся по щекам слёзы. — Уходи. Ингрид открыла было рот, чтобы ответить, но молча закрыла его обратно. Возможно, все дело было в том, что она выдавала желаемое за действительное, но она не чувствовала серьёзности в этом посыле. Скорее, это было похоже на выверты маленького ребенка. Очень обиженного маленького ребенка. И это, как ни парадоксально, убило сомнения. Ярость — не более чем эмоция. Как и ярость, смешанная со страхом. И то, что она с этим не сталкивалась, не значит, что это не проявлялось. Это всё ещё был Разумовский — теплый, ехидный, временами нелепый и самую малость невыносимый. Ну и что с него, дурака, взять? — Убеди меня, — она демонстративно уселась на кровать и скрестила руки на груди. — Давай. Я жду. — Можно подумать, тебе нравится жить с асоциальным элементом. — Ты дурак? — вопрос, впрочем, риторический. — Иди сюда. Сережа обиженно засопел, но послушно уселся рядом. Помешкал пару секунд и требовательно ткнулся головою ей в плечо. Ингрид улыбнулась и запустила пальцы в рыжие лохмы. — Думаешь он действительно изменился? — спросил он спустя какое-то время, по прежнему не поднимая головы. — Каменщик. — Он вырос, — Ингрид пожала плечами и прижалась щекой к его макушке. — И он хороший. Ты правильно сделал, что принял рукопожатие. Я думаю, вам нужно будет обсудить это. Ещё раз. Без свидетелей. — По-твоему, это хорошая идея? — Может и не очень. Но правильная. Решать тебе. Она очень мало знала о сережиной жизни в детдоме и ещё меньше — о его заклятом враге. Только прозвище, приклеевшееся к нему из-за привычки таскать камни в карманах. Теперь же стали известны имя, фамилия и место работы. И что он тоже служил по контракту до того, как переквалифицироваться в участковые, а затем — в капитана спецслужбы. В Чечне. И что война вставила мозги на место. И что в детдоме он ненавидел Разумовского именно за несгибаемость и упертое невписывание в каноны. А ещё за сопротивление, так как иметь дело со сдавшимся было просто скучно. И из-за зависти. Зависти к наличию такого друга как Волков. Зависти к внутренней свободе. Зависти, что эти двое помнят своих родных… — На Олега война повлияла совсем иначе. — Серёжу начинало подтрясывать. Это хорошо. Значит, его понемногу отпускает. — Извини за вот это всё. Я просто… Это было слишком внезапно. Мне казалось, что прошлое больше никогда не дотянется до меня, а тут вы и он и я… И то что я не узнал его тогда, ночью. И ещё ты дернулась при виде меня, а потом он выбил меня из колеи и я просто… Извини меня пожалуйста. — он оторвался от ее плеча и потянулся с поцелуями. От него пахло алкоголем. И апельсинами. И совсем чуть-чуть — костром. — Я совсем не хотел этого говорить. Оно просто вышло из-под контроля. Я не знаю, что делал бы, если бы ты ушла. Прости пожалуйста. Это был идеальный момент для того, чтобы вручить подарок, хоть и совсем не в тех обстоятельствах, о которых она думала изначально. — Нам нужна система оповещений. Ну знаешь. Чтобы понимать, это очередной загон или всё серьёзно. И… — Ингрид почувствовала, что краснеет, но Разумовский расценил ее заминку совсем иначе. — Я сегодня тоже об этом подумал. Ну, в ванной. Просто вспомнил, что ты рассказывала об одном убитом, который потом оказался живым, и его жене… — он перестал тараторить и перевел дух, собираясь с мыслями. — И в-вобщем, я подумал и решил, что наверное такое будет лучше всего, потому что их метод не очень виден, но… — Но? — Ингрид подобрала под себя ноги и отодвинулась подальше от края кровати. Она начинала мёрзнуть. Нужно будет потом растопить камин. — Но вот. Я знаю, что это выглядит неоднозначно, тем более, что ты н-не приняла мое п-предложение, но… — Сережа зажмурился, отвернулся и сунул ей под нос… — Ты серьёзно? — Ингрид вдруг поймала себя на том, что хохочет словно помешанная и никак не может остановиться. — Между прочим, — Разумовский посмотрел на нее глубоко обиженным взглядом, — я убил на поиски кучу времени. Гром помотала головой и знаком попросила подождать, а потом сунула руку в карман рубашки. — Идеальная система: снять, когда все действительно будет серьезно. Неважно по каким причинам и чьей вине. И никаких мозгоебств. И да, я тоже про них подумала. Ты не дал мне договорить. Ответом ей был такой же безудержный хохот. В руках обоих синели ювелирные коробки с кольцами.