«Мы обречены»
Сколько раз за жизнь можно слышать эту фразу? Сколько раз смерть дышала им в шеи, норовя, наконец, перерезать глотки каждому из них? И сколько раз этого удавалось избежать? А сколько раз в связи с этим приходилось откладывать самые важные слова?«Не сейчас. Потом – обязательно, но не сейчас»
Как долго можно было повторять это вновь и вновь? И неужели именно сегодня придётся прервать этот бесконечный круг? Не хочется верить, однако вот он – конец света: вторжение началось и уже поздно его останавливать. Даже сверхъестественный оптимизм Микеланджело с этим не справляется. И говорить нужно прямо сейчас: в эту минуту, в этот момент, в это мгновение… Нет, стоит ещё немного подождать. Становится сложно скрыть чересчур тяжёлое дыхание. Микки сидит поодаль от остальных, изо всех сил стараясь разрядить обстановку. С трудом пряча напряжение, наблюдает за Эйприл, так заботливо обрабатывающей раны Донателло. Благодарность смешивается с отвращением. Все имеют право на ревность, но не на действия. Да и нужны ли сейчас кому-то его истерики? - Слушай, Эйприл, раз уж мы обречены… Я хотел сказать… Это была достойная попытка. Неудачная, к счастью, но очень достойная. Однако видеть, как его безобразно прервали – неприятно. Страшно быть отвергнутым, страшно быть непонятым, страшно начинать говорить… Но куда страшнее не успеть. Микеланджело мнётся, глупо улыбаясь. Сердце стучит невообразимо быстро: до этого он был совершенно уверен, что привык к стрессовым ситуациям. Эйприл заканчивает перебинтовывать раненную руку Донни и отходит к отцу. Тот выглядит как никогда подавленным, явно нуждается в поддержке. Безуспешные попытки шутника успокоить его привели к обратному результату, и теперь Кирби находился в настоящей панике. Его легко понять. Микки медленно подходит к дивану, неуверенно садится рядом с братом. Тот неустанно следит за действиями девушки, и по зажатой позе несложно понять: ему обидно и неуютно. И это ясно, как день: жизнь норовит оборваться, а его возлюбленная лишает его возможности самому сказать о своих чувствах в последний раз. Конечно, она давно всё знает, но разве можно быть настолько безжалостной? Только бы Дон не повторял её ошибок… - Как рука? – Микки кладёт ладонь на плечо гения, с сожалением глядя на перебинтованное предплечье. - Всё в порядке, - Донателло переводит взгляд на брата, кротко кивает, улыбаясь. Улыбаясь впервые за последние несколько часов. - Мы можем поговорить? – Слова машинально срываются с уст, и обладатель оранжевой повязки мгновенно жалеет об этом. Пугает то, насколько серьёзно звучит фраза. Чтобы сгладить это, Микки ухмыляется, взглядом указывает на дверь. На всякий случай оборачивается на Эйприл, обнимающуюся с отцом. Ему удаётся заставить Донни думать, что брат просто хочет оставить семью О’Нил наедине, и без лишних слов выходит из комнаты. - Тебе страшно? – Спрашивает Микеланджело, следуя за братом по узкому тёмному коридору. - Не знаю. Тревожно. Не хочу, чтобы всё закончилось так. - Всё не закончится «так»! – Микки практически в это не верит, но он просто не имеет права оставлять любимого брата без поддержки. – Неужели ты думаешь, что мы с этим не справимся? - Микки, ты видел, что происходит на улице. Я не уверен… - Мало ли, в чём ты не уверен! Гений медленно поворачивается к Микки, уже собираясь возразить. Борьба тусклого пессимизма с непобедимым оптимизмом могла бы продолжаться долго, если бы Донни не угодил в чужие объятия. Микки прижимает щёку к пластрону, закрывая глаза. Беспокойный стук чужого сердца умиротворяет, заставляет слегка расслабиться. Говорить нужно сейчас… Но снова момент оттягивается – на секунду, на две… Может, не стоит ничего говорить?«Ты не решился, зато решусь я»
- Я должен кое в чём признаться… - Микки благодарит всех Богов за то, что ему хватает сил сказать это. - Я знаю, что это ты разлил реактивы в моей лаборатории. -…Нет, не я. Донателло тепло смеётся, крепче прижимая младшего к себе. Не так часто им удавалось остаться вдвоём в такой тревожно-тёплой атмосфере, когда стыд и совесть смягчались, позволяли делать нечто большее, нечто чересчур нежное, приторно-сладкое. Но сейчас это просто необходимо. - Так вот… - Микки, что бы ты ни натворил, я не злюсь. - Подожди, я… - Серьёзно, это уже не важно. - Но я… - Говорю тебе: всё в порядке. Шутник злится и, плюя на давно отработанный текст, приподнимается на носки и заставляет гения замолчать. Целует неумело, но смело и напористо: чтобы понял, чтобы осознал, наконец, чтобы заметил. Донателло, широко раскрыв глаза, остаётся неподвижен. Микки интуитивно чувствует чужое недоумение и шок. Последствия уже не так важны. Пусть обижается, пусть злится: но лучше пусть думает о том, насколько ветреный его младший брат, чем о наступающем конце света. Но Донателло не реагирует: как будто специально смиренно ждёт, пока младшему надоест ласкать чужие губы, отдавать всю сдерживаемую нежность, самого себя испепеляя в чувствах. Отстраняясь, Микки тут же утыкается в шею гения, лишь бы не встречаться с наверняка недовольным взглядом. Настороженно ждёт, когда его отшвырнут подальше от себя, когда сердце содрогнётся от злобного крика. Но удивительная тишина бережно укрывает их: даже человеческих криков и злобного смеха не слышно. Время останавливается, замирает в волнительном ожидании. Обладатель оранжевой повязки аккуратно проводит рукой по панцирю Донателло. Бездействие угнетает, он жаждет реакции, отдачи. Даже внушительный удар по макушке будет куда лучше немой тишины. - В общем… - Микки, наконец, обрывает молчание. – Если ты всё-таки прав и всё закончится… - Я неправ. Шутник, наконец, осмеливается отстраниться и взглянуть брату в глаза. В темноте они кажутся ещё более глубокими, чем обычно. В них плещется сожаление, вина, и какая-то новая яркая эмоция, какая-то искра, вдохнувшая жизнь в эти потускневшие за последние несколько дней глаза. Микки смотрит с мольбой и ожиданием, уже готовый сорваться на крик, закатить истерику, как обычно. Донателло кивает и повторяет: - Я чертовски неправ. Я лично не позволю этой жизни закончиться. Микки удивлённо улыбается. Видимо, он нашёл тот самый рычаг, некую потаённую кнопку, запускающую волю к победе, уверенность и, что самое главное – надежду. - Насчёт… Насчёт этого, - Микки заставляет себя выпустить Донателло из объятий. – Я вообще-то зря это сделал, но… - Не зря. Обладатель фиолетовой повязки медленно выдыхает. - Я обещаю, мы обязательно обсудим это, когда в очередной раз спасём мир. Договорились? Микеланджело победно смеётся. - Договорились.