Защитница

Яков Штольман за всю свою жизнь допрашивал бесчисленное количество людей в попытках докопаться до истины. За столько лет он научился задавать правильные вопросы, чтобы быстро вывести человека на чистую воду, даже если он ему старательно лжёт или очень не хочет говорить правду. И много разных случаев и дел прошло через его руки за все эти годы. Он думал, что уже повидал всё на этом свете и ничто больше не сможет вывести его из равновесия и поставить в тупик. Но это была опрометчивая мысль. Уже как больше получаса он сидел и вёл самый сложный, как ему казалось, допрос в своей жизни. Но допрашиваемый никак не собирался отступать и продолжал гнуть свою линию. Штольман в который раз глубоко вздохнул, скрестил руки на груди и вновь посмотрел на сидящую напротив него Верочку. Его маленькая девочка сидела на стуле, легонько качала ножками в воздухе и смотрела на него в ответ. Отец и дочь какое-то время сверлили друг друга взглядом, как будто проверяя друг друга на прочность и желая узнать, чья выдержка слабее. Первым не выдержал Штольман. — Вера, пожалуйста, в последний раз тебя прошу, расскажи мне, почему ты это сделала. Девочка только открыла рот, как Штольман её перебил: — И ответ «просто» не принимается. — Почему? — Потому что «просто так» людей не бьют. Верочка поджала губы, неосознанно копируя мимику отца. Мужчина ещё раз вздохнул. Чутье, выработанное за долгие годы работы в полиции, практически никогда его не подводило. И сейчас он чувствовал, что дело здесь не такое «простое», как утверждала Вера. К тому же, он знал эту маленькую упрямицу всю её жизнь, и видел, когда она говорила искренне, а когда нет. Но сейчас он впервые отчётливо осознал, что его старшая дочь была такой же упрямой, как он сам и Анна вместе взятые. Ох уж эта наследственность. «Ну в самом деле, чего удивляться? Яблочко от яблони…» Но в чем он точно был уверен, так это в том, что его дочь никогда не проявляла признаки беспричинной агрессии, она не была драчливой или злой, и поэтому он решительно не понимал, почему она не хочет рассказать, что стоит за её поступком на самом деле. Они всей семьёй были приглашены на детский праздник в честь именин их соседа — шестилетнего Васи Александрова. Родители Васи хотели сделать всё как положено приличным людям, поэтому разослали приглашения всем соседям с детьми, в том числе и Штольманам. Отказывать было неудобно, к тому же, как посчитала Анна, это была отличная возможность познакомиться с ними поближе, да и Верочке не помешало бы побольше общаться с ровесниками. Яков же лишь молча нахмурился, признав внутренне правоту жены, хотя он и не слишком горел желанием идти к этим людям на приём. Он чувствовал, что глава семейства, Александров-старший, отчего-то его недолюбливал, хоть и всегда обращался к нему крайне вежливо. И вот, во время праздника, когда взрослые распределились по гостиной в ожидании десерта, а дети обосновались в детской, внезапно раздался оглушительный визг, а затем плач. Хозяева и некоторые другие гости поспешили наверх, проверить, в чем дело. Штольман переглянулся с Анной, и они тоже отправились вслед за всеми. Дверь в детскую была открыта, и ступив на порог комнаты, Яков увидел такую картину, что перед его глазами тут же возникла пелена бешенства. Хозяин дома, Николай Александрович, сидя перед рыдающим сыном, вдруг развернулся к рядом стоящей Верочке, схватил её за плечико, слегка тряхнул её и воскликнул: — Ты зачем это сдела… Закончить он не успел, потому что в этот момент в комнате раздалось громогласное: «Что вы себе позволяете?» от грозного господина Штольмана. От того, чтобы окончательно не сорваться и не наделать глупостей, его удерживало только ощущение Аниной ладони на своём предплечье. Повернувшись на звук, Николай Александрович ослабил хватку, и Вера, воспользовавшись моментом, испуганно отскочила от него и побежала к родителям. Анна взяла её на руки. Под всё ещё продолжающиеся завывания Васи, Николай Александрович поднялся с колен и сказал: — Ваша дочь, господин Штольман, ударила моего сына. Она должна немедленно извиниться и понести наказание. Яков вдруг понял, что взгляды всех присутствующих в комнате, и взрослых, и детей, направлены на Анну и Верочку на её руках. Он сделал шаг вперёд, заслоняя их спиной от любопытных глаз. Ярость внутри него заклокотала с удвоенной силой, хотя, конечно, виду он не подал. Только недобро усмехнулся и сказал: — Что бы ни сделала моя дочь, это не даёт вам право и пальцем её касаться. И, уж позвольте, мы с женой сами будем решать, что нам делать с нашей дочерью. В этот момент вмешалась Анна, которая видела, что Яков уже чуть ли не дымится от злости. Она, как никто другой, знала, что в таком состоянии он может наделать непоправимых глупостей, поэтому довольно быстро свернула надвигающийся конфликт, дипломатично сказав все слова, которые принято говорить в таких случаях. Но праздник всё же пришлось покинуть досрочно. До дома добрались практически в полной тишине. У Штольмана с Анной не было привычки устраивать «разбор полётов» перед чужими людьми. Если возникала такая необходимость, то они, как-то не сговариваясь, предпочитали заниматься этим дома. Вот поэтому Яков сидел перед Верочкой уже полчаса и пока что не добился ничего, кроме размытых объяснений и неубедительных отговорок. Штольман подумал, что пора переходить к более решительным действиям, иначе они так и не сдвинутся с мёртвой точки. Он встал со своего стула, подошёл к Вере и опустился на одно колено, чтобы быть на уровне её глаз. — Вера, драка — это серьёзный проступок. Я тебе уже говорил, что за серьёзным проступком следуют последствия. Если ты и правда ударила Васю просто так, то тебе придётся за это ответить, и завтра вместо катания на лодках с дедушкой ты останешься дома. Потому что насилие недопустимо. Она в ответ виновато отвела взгляд и неопределённо мотнула головой, будто решаясь на что-то. Потом снова посмотрела на него и, увидев, что отец настроен совершенно серьёзно, сказала: — Ладно… Это было не просто так. Верочка снова ненадолго замолчала, и Штольман решил взять инициативу в свои руки. — Вы что-то не поделили? Девочка отрицательно мотнула головой. — Он обидел тебя чем-то? Или обидел кого-то другого? Тут Вера неожиданно прикусила губу и странно на него посмотрела, и мужчина понял, что попал почти в цель. — Ну… Я просто хотела порисовать! — видимо, эмоции от пережитого взяли верх, и Верочка окончательно сдалась и начала рассказывать. — А он такой приставучий был. Всё время хотел, чтобы я была его невестой, а он моим женихом. А я не хотела. А он не унимался! Ну и я… я сказала, что если он не прекратит, то я пожалуюсь папе, и что ты быстро с ним разберёшься. А он… — девочка замешкалась и опустила голову, словно снова решаясь на что-то, — он был такой гадкий и… сказал, что ты ничего ему не сделаешь, потому что ты… слишком старый для того, чтобы воспитывать детей. В груди у Штольмана неприятно кольнуло, уж очень расстроенной выглядела Вера. Да и для него самого эта тема была довольно щепетильной. Он бы соврал, если бы сказал, что сам никогда не думал об этом или что это его ни капли не волновало. Конечно, Яков, который несколько месяцев назад отпраздновал юбилей и разменял шестой десяток, выглядел не в пример старше двадцатисемилетнего Николая Александровича — отца Васи. И хотя Анна всегда говорила, что возраст не имеет никакого значения и никак не влияет на его родительские качества, он все-таки переживал, что не сможет дать своим детям то, что могут дать более молодые, энергичные отцы. И в самой глубине души просто-напросто боялся не увидеть, как взрослеют его девочки. Он знал, что со своей стороны сделает всё возможное для счастья и благополучия дочерей, и будет делать всё, что от него зависит до самого последнего дня. Вот только… Как показала жизнь, самый последний день может наступить внезапно и гораздо раньше, чем предполагалось. Сейчас Якова отделяло всего восемь лет от возраста, в котором его собственный отец ушёл из жизни. Платон Штольман умер от сердечного приступа в пятьдесят восемь, что стало настоящим шоком для всех родных и близких, поскольку тот никогда на сердце не жаловался и вёл вполне здоровый образ жизни, ничем не злоупотребляя. Восемь лет… А ведь через восемь лет Вере будет всего тринадцать, а маленькой Сонечке и того меньше… И если предположить, что… «Нет. Такие мысли прямо сейчас ни к чему хорошему не приведут», — подумал Штольман и усилием воли заставил себя вернуть своё внимание к дочери. А Вера все эти несколько мучительных секунд, пока у него в голове проносились эти мрачные мысли, взволнованно смотрела на него, а потом, не выдержав молчания, кинулась к отцу, практически повисла у него на шее и горячо воскликнула: — Но это же неправда, папа! Ты самый лучший! Он обхватил её поудобнее, поднял в воздух и крепко прижал к себе. Сердце его сжалось. Уже как пять с половиной лет он был отцом, но всё никак не мог привыкнуть к ощущению такой большой и безграничной, самой искренней, детской любви. Каждый раз от проявлений этой любви внутри что-то переворачивалось. Вера подняла голову, взглянула отцу в глаза и обеспокоенно спросила: — Ты не расстроился? — Нет. — И ты на меня не сердишься? Взгляд Штольмана смягчился. — Нет, малышка, я на тебя не сержусь. Но я не хочу, чтобы ты решала проблемы вот так — бросаясь в драку, — он аккуратно пригладил выбившуюся из её причёски кудряшку. — Я больше так не буду, папочка! Обещаю! Да я его и не сильно совсем! Кто же знал, что он окажется таким плаксой… — тихо и немного недовольно добавила девочка. — Вера, — укоризненно протянул Штольман. — Прости, папочка! — И в следующий раз в подобной ситуации обязательно обращайся ко мне или к маме. Мы всегда тебе поможем со всем разобраться. — Хорошо! — воскликнула Вера и вновь спрятала лицо на отцовском плече. Штольман поцеловал её в висок и тихо сказал: — Защитница моя.

***

Когда Анна наконец-то разобралась с делами и уложила Сонечку на дневной сон, Яков пересказал ей разговор со старшей дочкой. — Что?! — мгновенно вспыхнула женщина, услышав о настоящей причине драки. Она тоже не терпела, когда про её Штольмана говорили плохие вещи, которые тем более были абсолютной неправдой. Она немедленно вскочила с кресла, на котором сидела, и начала ходить по гостиной. — Знаешь, что в этом самое гадкое? Ребёнок всегда передаёт мысли своих родителей, так что теперь мы и узнали, что Александровы думают о тебе… — расстроено протянула она. — А мне так нравилась Екатерина. Мне казалось, она довольно жизнерадостна и добра… Штольман тоже поднялся на ноги и, немного помолчав, сказал: — Не думаю, что проблема в Екатерине. Я почти сразу понял, что Николай Александрович отчего-то испытывает ко мне неприязнь. Скорее всего, от него Вася и слышал все эти выводы о моих плохих, в силу возраста, родительских способностях. Анна подошла к нему почти вплотную, протянула руку, ласково погладила кудрявый затылок и с абсолютно серьёзным видом сказала: — Не слушай никого. Ты у нас самый лучший. Яков слегка улыбнулся, уловив созвучие мыслей жены и дочери. Но вслух сказал: — Мне всё равно, что болтают люди. Меня больше волнует то, что из-за меня Вера попала в неприятную ситуацию. И сама к тому же расстроилась. И переживала, что я расстроюсь, поэтому так долго не хотела говорить. Пришлось прибегнуть к крайним мерам и сказать, что прогулку на лодках с Петром Ивановичем придётся отменить. Глаза Анны весело заблестели. — А вы, Яков Платонович, оказывается, такой строгий отец! — Да, иногда нужно быть твёрдым. Особенно в таких случаях. — Думаю, дядя с тобой не согласился бы. Ты погоди, вот он узнает о том, что Верочка поставила на место задиру-шестилетку… Наверняка купит ей два дополнительных кулька с леденцами. — Да уж, — усмехнулся Штольман, отлично представляя реакцию Аниного дяди, — надо будет поговорить с ним об этом, а то, боюсь, дикий восторг Петра Ивановича может свести на нет мои педагогические успехи в этом деле. — Честно говоря, не могу винить Веру в том, что она сделала. Я бы и сама выцарапала глаза любому, кто сказал бы про тебя какую-нибудь гадость. Штольман засмеялся. Ещё лет пятнадцать назад он просто отмахнулся бы от любого проявления заботы в его сторону и наверняка подумал бы что-то об уязвленном мужском достоинстве. Ведь это он здесь мужчина, который должен всех оберегать. Но сейчас он просто ласково улыбнулся, притянул Анну к себе ещё ближе и поцеловал.