there's a quiet place in my embrace (i'll dry your tears)

Пран только через мгновение понимает, что что-то не так, когда он открывает дверь, и игривое высказывание на кончике его языка тут же исчезает. (Он отказывается признать, что в течение последнего часа, с тех пор как он попросил Пата зайти к нему в комнату, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу на полу перед дверью и сидел на диване, постоянно проверяя свой телефон). На этот раз, вместо того чтобы Пат прислонился к двери с вызывающей (красивой) ухмылкой и раздражающей (милой) фразой, вылетающей из его рта, он стоит почти… неподвижно. Он улыбается, но это не мягкая и теплая улыбка, как его обычные улыбки, те, которые Пран собирает и прячет в своем сердце. Она горькая, холодная, печальная. Пран отходит в сторону и открывает дверь. Пат колеблется. Его глаза с красной поволокой метались от лица Прана в комнату и обратно, словно он вдруг засомневался, что ему можно войти. Тревожные звонки в голове Прана звучат все громче. Не было ни одной секунды, ни одного месяца, когда Пат был бы нежеланным гостем в комнате Прана. Пат без колебаний вторгался в пространство при любом удобном случае, позволяя своей солнечной энергии наполнить комнату и прогнать страхи Прана, хотя бы на короткое время. Теперь его колебания пугают Прана. Он инстинктивно знает, что Пат не сделает, не сможет сделать первый шаг. Поэтому он медленно протягивает руку, обхватывает руку Пата и втягивает его в комнату. Он позволяет двери закрыться на защелку, прежде чем повернуться к нему. Он стоит посреди комнаты, спиной к Прану. Он все еще дрожит, когда Пран встает рядом с ним, сохраняя небольшое расстояние между ними на всякий случай. Он не смотрит на Прана; он смотрит вперед, в пустоту, выражение лица практически пустое, сжимая белыми пальцами свою куклу Нонг Нао. Пран не совсем понимает, куда ему можно ступить. Он не видел Пата таким с крыши, где тот впервые расплакался на глазах у Прана. Сейчас Пат, похоже, снова близок к тому, чтобы разрыдаться. Или, думает Пран, он уже плачет. Ему вдруг захотелось притянуть Пата в свои объятия и спрятать от всего остального. Он хочет окутать его теплом и безопасностью, пока в его глазах не исчезнет пустота, пока горькая улыбка не сменится солнечной улыбкой, о которой мечтает Пран. Эта мысль толкает Прана вперед, заставляет его снова коснуться пальцами руки Пата. Пат напрягается и, прежде чем Пран успевает сделать вдох, чтобы что-то сказать, поворачивается и обхватывает Прана за плечи. Пран слегка отшатывается назад от силы объятий, от того, что Пат уткнулся лицом ему в шею. Он едва успевает обхватить Пата за талию, чтобы поддержать его, когда чувствует, как первые слезы попадают ему на шею. Что-то в нем ломается, и он притягивает его ближе, поднимая руку, чтобы обхватить шею Пата. Он сглатывает, не обращая внимания на жжение в горле, когда Пат тихо всхлипывает, прижимаясь к нему. Они стоят так несколько минут, Пат плачет в рубашку Прана, а он обнимает его и проводит пальцами по волосам на затылке, чтобы успокоить. В конце концов, Пат отстраняется, его взгляд устремлен на воротник рубашки Прана, пропитанный его слезами. Пран убирает руку с шеи Пата и медленно, осторожно проводит большим пальцем под его глазом. Он успокаивающе поглаживает рукой бок Пата вверх и вниз, хлопок его рубашки сдвигается под его ладонью. Это кажется довольно опасным, как будто они переходят на неизведанную территорию того, что между ними. Он не уверен, что может заставить себя беспокоиться, не тогда, когда взгляд Пата переходит с рубашки на Прана, и еще одна слеза скатывается по его щеке. Пран берет себя в руки, отгоняет страх, который гложет его разум. — Что тебе нужно? — бормочет он, смахивая очередную слезу. Его большой палец легко пробегается по щеке Пата и останавливается возле его челюсти. Он удерживает его взгляд, надеясь, что Пат видит, что он может опереться на него, что Пат может отпустить себя и позволить Прану позаботиться и о нем. — Я… я не знаю. — Голос Пата хриплый, как будто он не говорил несколько часов. У Прана болит в груди. Он так привык к голосу Пата, что стал искать его, куда бы он ни пошел. Услышать его голос таким усталым, таким непривычным… Он хочет все исправить, хочет спрятать Пата подальше от всего, что причиняло ему боль. Попытаться заставить его снова почувствовать себя в безопасности. Они отдают и принимают друг друга, равны во всем. После того как Пат утешал его и так много помогал ему, разве не справедливо, что Пран делает то же самое? «Ты можешь проиграть», — предупреждает голос в глубине его сознания. Он с нетерпением отбрасывает его в сторону. Он тянется к руке Пата — той, что не держит Нонг Нао, — и переплетает их пальцы. «Ты переходишь черту, ты зашел слишком далеко», — снова предупреждает его голос. Прану все равно. Пат нуждается в нем, нуждается в Пране. Он не появился бы здесь с таким видом, словно его сломали, если бы не хотел, чтобы Пран помог ему собрать все воедино. Пран не может не задаваться вопросом, что случилось, что так повлияло на Пата. Хотя, в то же время, это не так важно для Прана, как осознание того, что Пат здесь, и ему больно. Пат, тот, кто силен, кто встречает почти все трудности с решимостью и улыбкой. Ему страшно представить, что может так ранить Пата. Он ведет Пата в свою спальню, по пути выключая свет. Он ненадолго задумывается о том, чтобы устроить себе место на полу, уступив Пату кровать. Он решает не делать этого, когда оглядывается и видит, как тот сжимает Нонг Нао в свободной руке, как спасательный круг. Его пальцы побелели и все еще дрожат. Пран подводит его к кровати, заставляя приостановиться, пока он откидывает одеяло. — Пран? — пробормотал Пат, переводя взгляд с кровати на Прана, замешательство противоречило несчастному выражению в его глазах. — Мы просто полежим здесь некоторое время. Хорошо? — Если Пат не хочет этого, Пран не будет настаивать. Он никогда не станет, не сейчас, когда Пат, кажется, так близок к тому, чтобы рассыпаться еще больше. — Ты уверен? — спрашивает он, его голос тихий. Как будто Пран уверен в чем-то, кроме того, что он чувствует по отношению к нему. Если он в чем-то и уверен, так это в том, что Пат проложил себе путь в его сердце, не оставив Прану возможности бороться, что, впрочем, все вокруг говорит о том, что он должен. Вместо ответа он осторожно укладывает Пата на кровать и укрывает одеялом. Он смотрит, как тот устраивается, пристраивает Нонг Нао на локте, а затем поднимает взгляд на Прана. Прежде чем он успевает сказать себе, что это плохая идея, что он должен просто сесть на край и держать Пата за руку или что-то в этом роде, он опускается на кровать рядом с ним. Сердце подпрыгивает к горлу, когда он придвигается ближе, его ноги соприкасаются с ногами Пата, и по позвоночнику пробегает нервная дрожь. Он натягивает одеяло до пояса, наклоняется над Патом, чтобы подоткнуть край под себя. Он едва слышит низкий, резкий вдох Пата. Пран устраивается поудобнее, ложится на бок лицом к нему, подложив одну руку под голову. Он держится ближе к краю матраса, когда Пат переворачивается на бок, повторяя позу Прана, и прижимает Нонг Нао к своей груди. Прану удается удержаться от того, чтобы постучать пальцами по кровати. Это не они, это не часть танца, который они практиковали последние несколько месяцев. Он привык к тому, что Пат находится в его пространстве, придумывая все более нелепые предлоги, чтобы просто прикоснуться к Прану. Как на прошлой неделе, когда Пат последовал за Праном, чтобы помочь ему вымыть лицо, сказав, что он «сделал это неправильно». Пран знает, что это было только для того, чтобы пофлиртовать с ним, чтобы заставить его чувствовать себя взволнованным от внимания, когда он размазывает увлажняющий крем по его лицу. (Он никогда, ни под каким давлением, не признается, что это сработало.) Была даже неделя до этого, когда Пат убедил Прана научить его нескольким аккордам на гитаре. От соприкосновения этих пальцев со струнами Пран чуть не сорвался. Еще хуже было, когда Пат поворачивал голову, и их лица оказывались в нескольких сантиметрах друг от друга, и тут же опускал взгляд на губы Прана. Это что-то новое. Это не физическое, не совсем. Это уровень эмоциональной уязвимости, с которой Пран не был знаком; это пугает его, но какая-то часть его самого жаждет этого. Прикоснуться к Пату или почувствовать его прикосновение — это одно. Открыться ему, пропустить его сквозь свою тщательно выстроенную защиту — совсем другое. Но он хочет этого. Он хочет найти слова, чтобы утешить его. Он хочет, чтобы Пат опирался на него. Больше всего на свете он хочет дать Пату понять, что он видит его, что он видит за тем фасадом, который он сохраняет, убеждая всех, что он может справиться с чем угодно. Он опускает взгляд на свою вторую руку, покоящуюся в том небольшом пространстве, которое осталось между ними. Ему хочется протянуть руку, снова соединить их пальцы, ладонь к ладони. Он хочет притянуть его ближе, прижать лицо Пата к своей груди и провести рукой по его спине, пока он снова не почувствует себя целым. После нескольких долгих, напряженных секунд его глаза медленно, медленно перемещаются, пока он снова не смотрит в глаза Пата. Его глаза опухли, стали еще краснее, чем тогда, когда он только вошел в комнату Прана. Он смотрит в ответ на Прана, часто моргая; он выглядит усталым и таким же неуверенным, как и Пран. Пран следит за движениями его горла, когда он сглатывает. — Это нормально? — шепчет он, нарушая тишину так осторожно, как только может. Пат едва заметно кивает, его взгляд переходит на руку Прана, все еще лежащую между ними. Выражение его лица становится задумчивым, как будто он что-то обдумывает, взвешивает в уме. Пран представляет, как он протягивает руку и убирает с глаз Пата челку. Он позволит своей руке задержаться, может быть, коснется кончиками пальцев щеки или челюсти Пата, прежде чем отстраниться. А может быть, он не отстранится. Он мог бы обхватить его лицо ладонями, позволить Пату заглянуть ему в глаза и просить его понять, что он чувствует, что его мысли почти всегда о Пате. Заметит ли он? Сможет ли он увидеть, что Пран кричит в своей голове каждую минуту каждого дня? Пран думает, что да; Пат всегда замечал в Пране гораздо больше, чем кто-либо другой. На мгновение его пальцы дрогнули от того, как сильно он этого хочет. — Пран? — Он не поднимает взгляд от руки Прана, и его голос почти не слышно. — Не мог бы ты… — Он замолкает, прежде чем перевести взгляд с руки Прана обратно на его лицо. Он открывает рот и снова закрывает его. Пран понимает, что Пат не может найти слов для того, что хочет сказать. Время словно застыло, пока они смотрят друг на друга, пока Пран борется с самим собой. Теперь они одни. Здесь никого нет, и уже достаточно поздно, чтобы кому-то пришло в голову зайти без предупреждения. У Прана нет причин для колебаний. Это спор удерживает его от того, чтобы потянуться к Пату? Или, что более вероятно, потому что это шаг, который они никогда не смогут сделать обратно? Пран не сводит глаз с Пата, придвигаясь ближе, и их колени неловко соприкасаются. Он снова кладет руку на бок Пата, безмолвно ожидая, что тот скажет ему, что все в порядке, что ему позволено делать в рамках установленных ими границ. Он смотрит, как трепещут ресницы Пата, и все еще наблюдает за ним, когда тот отпускает Нонг Нао и хватается за руку Прана, чтобы притянуть его ближе. Это единственное ободрение, в котором нуждается Пран, прежде чем он сокращает дистанцию. Он переворачивается на спину и притягивает Пата к себе, чтобы тот лег ему на грудь, сердце к сердцу, спутав ноги. Пат удивленно вскрикивает, прежде чем прижаться к Прану, снова уткнуться лицом в его шею и обхватить руками его плечи. Он полностью обхватывает его руками, обнимая затылок Пата. Почти сразу же все напряжение покидает Прана. Тепло рук Пата под ним и вокруг его плеч что-то успокаивает в Пране, как будто он все это время был выбит из колеи, и только сейчас его привели в порядок. Дрожащий, облегченный вздох, с которым Пат дышит ему в затылок, говорит о том, что он чувствует то же самое. Пран прикусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы не улыбнуться и не издавать звуков, когда губы Пата касаются кожи между его шеей и плечом. Он проводит пальцами по волосам, изредка позволяя ногтям царапать затылок. Он все равно улыбается, когда Пат прижимается к нему. Он должен был знать, что Пат будет из тех, кто любит обниматься. Если бы он когда-нибудь допустил такую мысль, он бы знал. Пат тихо дышит ему в затылок, а Пран продолжает перебирать пальцами его волосы. Они лежат так довольно долго, и Пран думает, что Пат спит, пока его голос не нарушает тишину. — Я… я не могу говорить об этом, но… — Его голос тихий, осипший. Пран крепче сжимает руку на его талии, позволяя своей голове прижаться к голове Пата. — Это просто… был очень плохой день. — Пран проводит рукой по его спине, медленно поглаживая. Пат шумно выдыхает, прижимаясь к его горлу. — Ты не обязан мне ничего рассказывать, если не хочешь. Или если не можешь, — отвечает Пран. — Я… Пат, ты же знаешь, что я здесь ради тебя, верно? — Внезапно Прану стало необходимо, чтобы Пат знал. Ему нужно, чтобы он знал, что так же, как Пат отдает всего себя, чтобы Пран снова стал целым, он сделает то же самое. Пат на мгновение замолкает, прежде чем поднять голову и посмотреть Прану в глаза. Он должен видеть, о чем думает Пран, или угадать; он вытаскивает одну из своих рук из-под Прана и накрывает его лицо. Он наклоняется вперед, и их губы оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга. И тут же сердце Прана начинает стучать в ушах. Он с трудом встречает взгляд Пата, его взгляд переходит на его губы и обратно. Он знает, что между ними должна быть дистанция. Пат огорчен, и это идет вразрез со всеми правилами, которые они установили в этой своей игре. Но он хочет. Он хочет поцеловать его снова, он так часто думал об этом с тех пор, как они заключили пари, что ему кажется, будто он сошел с ума. Пат делает выбор за них. Его взгляд переходит на губы Прана и задерживается, губы расходятся. Он снова поднимает глаза, чтобы встретить взгляд Прана. — Это… Это не считается, — шепчет он, прежде чем наклониться, закрыв глаза, и нежно прижаться губами к губам Прана, словно боясь, что переступит черту. Пран впивается пальцами в рубашку Пата, эта единственная точка соприкосновения удерживает его в волнах нахлынувших на него эмоций. Это почти повторяет их первый поцелуй, хотя на этот раз слезы были только у Пата. Это не мешает Прану плакать, когда Пат издает тоненький ранящий звук и тянется другой рукой, чтобы погладить Прана по шее. Он прижимается ближе, его губы теплые, мягкие. Настойчивые, сладкие. У Прана что-то щелкнуло: поцелуй с Патом — это как будто кусочек головоломки встал на свое место, самый важный кусочек, кусочек, который показал, что все то, что, как ты думал, изображено на картинке, было неверно. Это чувство больше похоже на ощущение дома, чем то, которое он испытывал уже много лет, и Пран не в силах сопротивляться его притяжению. Он может только целовать его в ответ, наклоняя голову, чтобы протиснуться в пространство Пата, нежно и умоляюще одновременно. Они расходятся, взгляды встречаются, дыхание становится общим, и Пат проводит большим пальцем по челюсти Прана и снова притягивает его к себе, чтобы поцеловать еще раз, и еще. Это больше, чем Пран когда-либо думал, что ему будет позволено. Это головокружительно, волнующе и пугающе. Давление руки Пата на его шею, его пальцы, перебирающие его волосы, хоть немного заглушают тревожный голос в его голове. Здесь он чувствует себя в безопасности, как в пузыре для них двоих. Здесь, в тихой темноте комнаты Прана, страх понемногу исчезает с каждым новым поцелуем. Пран обожает его так сильно, что он почти задыхается от этого. Чувствует ли Пат изгиб бессильной улыбки Прана на своих губах? Они целуются до тех пор, пока у Прана не начинают болеть легкие, и Пат отстраняется, его глаза медленно открываются. — Так если это не считается, то зачем это было нужно? — спрашивает Пран через мгновение, сдаваясь и откидывая с глаз Пата его челку. Он замечает, втайне довольный, что его собственный голос теперь тоже хриплый. Пат утыкается в его ладонь и тянется вверх, чтобы накрыть руку Прана своей. Прану требуется секунда, чтобы отдышаться: на него нахлынула волна нежности, выбив дыхание из легких. В тот самый момент, когда ему кажется, что он уже привык к этой новой стороне Пата, тот снова лишает его дара речи. Пат улыбается, впервые по-настоящему улыбается с тех пор, как вошел в комнату Прана. Он снова прижимается к груди Прана, на этот раз головой прямо к его сердцу. Он держит руку Прана в своей, их пальцы переплетены. — Чтобы поблагодарить тебя, — тихо говорит он. Пран хмыкает и обнимает его свободной рукой, проводя пальцами неспешные круги по его спине. — За что? — За то, что впустил меня. Рука Прана замирает. Он смотрит вниз на Пата, их взгляды встречаются. — Не за что, — отвечает он так же тихо. Слова о том, что он никогда не сможет не впустить его, остались невысказанными, хотя он знает, что он их услышал, судя по тому, как дрогнули его губы. Пат просто закрывает глаза и притягивает их соединенные руки ближе к себе. Пран почти благодарен, что Пат больше не смотрит на него; он уверен, что его глаза сказали бы ему гораздо больше, чем он готов сказать сейчас. В его сердце слишком много чувств, оно почти переполнено обожанием, которое он испытывает к Пату. Он возобновляет движение по спине Пат, моргая и глядя в потолок, чтобы унять жжение в глазах. Он знает, что чувствует слишком много, всегда чувствовал, когда дело касалось Пата. Глубина его собственных чувств к Пату пугает его. Они всегда пугали его с того момента, когда он осознал их, с того самого момента в школе. Однажды он просто посмотрел на Пата и, вместо того чтобы ударить его, захотел просто взять его за руку. Это напугало его тогда и продолжает пугать сейчас. После того случая он понял, что этого не может быть. Они с Патом даже не могли быть друзьями — его мама позаботилась об этом. Даже сейчас его мама говорит о семье Пата с таким презрением, что удивительно, как она вообще позволила Прану вернуться. Что бы она сказала, если бы узнала, что Пат целовал его не один, а два раза? Что бы она сказала, если бы увидела, как они смотрят друг другу в глаза, когда находятся рядом? Заметила бы она, как глаза Прана всегда находят глаза Пата, как Пран тянется к нему, словно цветок, раскрывающийся навстречу солнцу? Иногда он не понимает, как ему удается держать эти чувства в тайне. Как можно не взглянуть на Прана и не понять, что в его сердце уже много лет существует углубление в форме Пата? Он не знает, как ему удается скрывать это. У него на шее словно висит неоновая вывеска: «Я влюблен в Пата, я влюблен в этого нелепого, задумчивого, красивого идиота!» — Я слышу, как ты думаешь. Вот так Пату удается остановить волнения Прана, чтобы они не поглотили его целиком. Пран фыркает, поджав губы, чтобы сдержать свою глупую ухмылку. — Я думал о том, какой ты тяжелый, — поддразнивает он, щелкая Пата по носу. Пат поднимает голову и морщит нос, принимая выражение наигранной обиды. Он протягивает вниз руку, которая не держит руку Прана, и тычет его в бок. — Не моя вина, что ты костлявый, — отвечает он. Однако он не двигается, и Пран замечает, что нежность снова возвращается. — Спи, Пат, — говорит он вместо этого, поднимая Нонг Нао с одеяла и укладывая его под их соединенные руки. Он чувствует, как его щеки теплеют от сладкой улыбки Пата. — Ты… — Он прерывается, беспокойство щекочет его кожу. Он сжимает пальцы Пата, чтобы успокоить и Пата, и себя. — Ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы уснуть? Улыбка Пата смягчается. Он подносит их соединенные руки к губам, слегка целует костяшки пальцев Прана, а затем снова ложится. Пран почти уверен, что Пат слышит, как колотится его сердце. — Я чувствую себя лучше. Мы можем побыть так еще какое-то время? — Вопрос в сочетании с тем, что Пат уже говорит так, будто вот-вот заснет, ударяет сильнее, чем Пран ожидал. Еще одна трещина появляется в его стене, отламывая еще один кусок, который держит Пат на расстоянии вытянутой руки. И он позволяет ему это, наблюдает, как он отпадает. — Увидимся завтра, Пат. Он не получает ответа; дыхание Пата ровное, медленное. Пран смотрит на него сверху вниз, подавляя смех, когда Пат прижимает их руки и Нонг Нао к своей груди. Это так восхитительно, так нехарактерно для Пата, которого знают все остальные. И это только для глаз Прана, здесь, в этом безопасном пузыре. Он поворачивает голову, чтобы поцеловать макушку Пата, и улыбается так широко, что у него болят щеки. Он откидывается на подушки, обнимая Пата за плечи. Под действием тепла Пата и его ровного дыхания, нарушающего тишину в комнате, Пран засыпает гораздо спокойнее, чем в последние годы.