Drinking the pain to the bottom

Она опять ушла. Не смогла и в этот раз. Смотря в её глаза – забывала себя, предавала собственные слова, захлебывалась болью прошлого, но всё ещё дышала ею. Для Паудер её старшая сестра была всем. Для Джинкс – тоже. И как не хотелось бы это признавать, Джинкс и Паудер – всё ещё один человек. От этого не избавиться и спустя столько лет проведённых наедине со своим самым страшным врагом – самой собой. Голос Вай кружит в подсознании, резонируя среди других отголосков, пропитанных ненавистью и желчью тонов её собственных демонов. « – Я велела не мешать. Я сказала остаться дома.» — страданием отзывается в самой глубине её души, заставляя до мельчайших деталей вспоминать ту ночь, что и так не даёт спать каждый раз являясь личным кошмаром. « — Почему ты меня бросила? — надрывный крик, слёзы горечи и всё ещё тлеющая надежда повернуть всё вспять - не дать ужасу произойти. — Потому что ты помеха. Слышишь? Майло был прав. — чирканье спички поджигающее последние минуты веры и переворачивающее всё наизнанку.» Вайолет, как и всегда, была права. Джинкс – проклятье. Помеха, беда, несчастье. Всегда была, есть, и будет – от этого не скрыться. Именно Джинкс была той, кто лишил себя всего. Той, кто убил всех своих родных, просто дав волю чувствам именно тогда, когда от них стало лишь хуже. Над ней вечным укором с тех дней висит смерть - не своя, чужих, тех с кем когда-то мечтала покорять Пилтовер, поднимать из низов Заун, и жить пускай и относительно, но нормальной жизнью, такой, которую они - сироты нижнего города могли бы себе позволить. И они были бы счастливы. Главное не место и время, а люди, но Джинкс всё это у себя отняла. Вай была права. Всегда права. Она не была готова. Не в ту ночь, не сейчас. – Она бросила тебя. Оставила. Просто ушла. — скрежущим, уже знакомым мальчишеским голосом Клегора звучит возле левого уха. — Нашла тебе замену. Ты для неё теперь – печальное прошлое, ворох несбывшихся надежд. Сплошное разочарование. — хриплым и издевательским прямо над ней. Майло качает головой, возникая карикатурным отображением заляпанным кровью и с темнеющими проёмами вместо глазниц. — Ты – проклятье. Никому не нужна. — С усмешкой, вкручивающейся ей в память, особенно громким образом от ненавистной девушки-миротворца, той, что заняла её место рядом с Вай. — Хватит. — Джинкс шепчет едва слышно, закрывая глаза и хватаясь за волосы в попытках выкинуть всё это из своей головы, бьёт саму себя, хочет придти в чувство. Падает на пол, сбивая кожу на коленях, которые и так почти не имеют живого места из-за постоянных приступов, и кричит, кричит, кричит. В пустоту, в окружающий фантомный мрак заброшенного поместья Силко, в своё горькое, окрашенное алым цветом прошлое. Силится выбраться из ловушки больного сознания, но никак не видит выхода мерцающего дымкой рассудка. Сжимается, обхватывая ноги руками, и прячет безумно мечущиеся под закрытыми веками фиалковые глаза, только бы не открыть, не увидеть этих безобразных фигур, которые постоянно преследуют её. Напоминают об ошибках, о которых бы так хотелось навсегда забыть. Демоны орут всё громче и громче, и среди них она теряет этот спасительный тон сестры, который хоть и звучит также невыносимо больно, но роднее всего на этом чёртовом свете. Паудер забывается в агонии хаоса среди мечущихся вокруг неё обрывках фраз и слов, не может перестать сжимать в тисках косы, и плачет. Тихо, без единого звука – голоса в голове заглушают всё, вынимая все другие мысли, и в тугой кокон скручивая волны апатии и горьких воспоминаний, заставляя ненавидеть себя ещё больше обычного. Ещё сильнее. Безобразнее. Ненавижу, что я даже любила тебя. Я ненавижу то, что влюбилась в тебя. Паудер души не чаяла в Вайолет, лелея надежды однажды стать такой же сильной как старшая, и верила, стремилась, старалась. Джинкс желание стать лучше спровоцировала обратному стремлению – Вай никогда бы не простила ей того, что та делала, чем занималась все эти годы, когда воспитывалась во времена правления Силко, перенявшая его методы и мнение. Вопреки смерти Вандера, Майло и Клегора. Всему прошлому, минувшему, изменившему. Паудер любила сестру, как единственного родного человека оставшегося из связи с прошлым. Любила как семью, пускай и не лишенная восхищений смотрела и перенимала все уроки, данные ей. Джинкс эту любовь извратила, – дни проведённые наедине с собой, с криками, болью и одиночеством научили её одному - вере. Она взросла веря, что всё могло бы обернуться не так. Что Вайолет, любимая, родная Вайолет могла понять. Принять. Смогла бы ей дать это успокоение, которое Силко, увы нет. Да, она бесконечно любила своего папочку, но голоса рядом с ним не замолкали, лишь на время исчезали, придумывая всё более изощренные планы по захвату её сознания. А вот в то мгновение... Они пропали, когда сестры встретились глазами. Демоны всегда боялись именно этого - Вайолет, ту которую не смогли изменить в памяти, лишь поверх наложив уродливые кляксы и неоновые линии. Но Вай связалась не с теми. Изменилась. Смешалась связью с миротворцами - дорогами крыш провела её в Заун, дала влезть к себе под крыло, и позволила остаться рядом - равно также, как когда-то делала только для неё. Для своей любимой, младшей Паудер. Джинкс не может. Не хочет. Не будет верить в это. Они изменились. Вай не поймёт. Она бросила её. Джинкс осталась один на один с этой неправильной любовью, затянутая в чертоги водоворота вокруг единственного человека - всегда Вайолет, пораженная яркой, кислотно-розовой ненавистью, возникшей на то, что влюбилась так беспросветно в ту, которая предала. В ту, чей запах наложился на Пилтоверский. В ту, чей вид заставлял желать её, истязал ноющее сердце этими небесно-сероватыми глазами. В ту, которая ушла. Джинкс ненавидит её. Паудер всё ещё надеется. *** Вай мечется по комнате, нервно взмахивая руками, меряет шагами пространство пола, и что-то бормочет, бормочет, бормочет себе под нос, сдавленно ругается, и постоянно зарывается в карминовые волосы на затылке, смежая гневно сощуренные глаза под веками. Кейтлин наблюдающая за этим с нескрываемым беспокойством думает, что той трудно всё осознать, разложить по полочкам и смириться. Конечно, непросто было признавать, что сестра которую ты буквально растила сама, воспитывала и оберегала, выросла в сумасшедшую, безумную девчонку, со своими дружками в голове, неведомо что и когда ей рассказывающих и побуждающих. Она не могла её винить. Но Джинкс была совершенно точно психически не здорова - хуже того, чертовски неуравновешенна. Антоним слова стабильность, покой и мир. Где находились её, нельзя не признать – очень умелые руки и не менее гениальные мозги, – которые создавали восхитительно-ужасные бомбы и оружие, – всегда звучали взрывы, разукрашивающие всё пространство неоновыми красками и несчислимым количеством несчастных, оказавшихся тогда в пределах досягаемости, людей. Это было не то, на что можно было бы с лёгкостью проигнорировать или закрыть глаза. Слишком много было нанесено ущерба обоим сторонам – в этой негласной войне страдало всё больше и больше невиновных, уже не было пути назад. Только вперёд – на кон поставлены слишком ценные вещи, включающие в себя независимость или безнаказанность, или слишком, просто непередавемо огромное число чьих-то жизней, тех, кто точно не должен был умирать в этих играх меж двумя городами. Отступиться сейчас – значит проиграть. И никто не гарантирует, что потом будет возможность отыграться, взять реванш. Кейтлин просто не может позволить Вай пасть так низко. Только не к Джинкс. Только не обратно. Если нужно - ляжет костьми, но не отдаст такого хорошего и чудесного, не испорченного безумством Зауна воина. Вай нужна здесь - её крепкая сила воли, закаленный ум, и что греха таить недюжинная смелость могли стать козырями, позволить рулетке жизней свернуть в их сторону, дать этот необходимый, чертовски трудный последний рывок. Кейтлин Кирамман должна использовать всё, что выпало ей в руки. Джинкс так просто не испортит то хрупкое, что установилось между ними. И если это война - время решит, чья сторона достойна победы.