sincerity of universe

      — Как ты их ощущаешь?       Донхёк нахмурился. Чану выглядит все таким же непринужденным, как и пять минут до того, как задал странный вопрос — играет в очередную игру, которую принес Чживон с работы. Он отламывает кусочек сыра с пиццы, которая уже остыла после двух раундов игры, и даже не поворачивается к озадаченному парню.       — О чем ты вообще? — недоуменно спрашивает Донхёк, откладывая книгу на стол — он не может дочитать «Долгую прогулку» Стивена Кинга уже третью неделю, что безумно его раздражает, — и выпрямляется, сидя в кресле.       — Ты и сам знаешь, о чем я, — фыркает Чану, не отвлекаясь от игры. — Шрамы. Кратеры. Низменности. И еще тысяча других названий, но только у тебя их называют «Моря». Как ты их ощущаешь?       Вопрос застал Донхёка в ступор. Он знает, что такое «моря» — они не похожи на земные моря и океаны, стекающие голубыми волнами по маленьким песчинкам на берегу, его «моря» похожи на рваные, некрасивые шрамы по телу. Никакого морского блаженства и спокойствия, лишь уродливые шрамы, раздражающие Донхёка каждый раз, когда он их замечает.       — Они никак не ощущаются, — отвечает Донхёк, чувствуя, как его настроение медленно перепадает за черту «очень плохо». — Это просто страшные шрамы. Которые я, кстати, ненавижу, и ты это хорошо знаешь, Чану.       Широкий экран телевизора ярко мигает, воспроизводя радостную финальную мелодию. Чану слегка улыбается победе, а затем откладывает приставку и полностью устремляет взгляд на парня. Донхёк усиленно делает вид, что читает книгу.       — Нет, ты не понимаешь, — продолжает Чану. — Почему их называют морями? У меня тоже есть кратеры, но их называют «равнина Жары» или «кратер Бронте», но не морями. Это странно, не думаешь?       — Нет, не думаю, — вздыхает Донхёк, вновь откидывая книгу, сдавшись перед любопытством младшего. — И не хочу думать. Просто кто-то решил по глупости так назвать, а другим было лень менять. Это просто шрамы.       Чану замолкает на пару минут. Он продолжает есть остывшую пиццу, переложив остатки для Чживона, залипает в телефон и начинает искать новую игру для приставки, поэтому Донхёк мысленно вновь расслабляется, решив, что глупый вопрос наконец-то закрыт.       — Ты раньше никогда не интересовался этим? Должна же быть определенная причина для такого названия, — Чану так и не сдается. — Даже у хёнов есть причина, почему у них схожие шрамы по телу. «Большие пятна», помнишь? Ничто не происходит просто так, Донхёк.       Донхёк оттягивает ворот своей футболки, который резко начал душить горло.       — Чану, если прямо сейчас ты не прекратишь эту тему, я сломаю твою приставку.       — Это приставка Чживон-хёна, если ты не забыл, — он высовывает язык, дразня. — Я просто хочу узнать истинный смысл названия. Ну, знаешь, а вдруг они названы «морями» для того, чтобы посылать тайные сообщения к другим Галактикам? Или ты хранишь в себе неизведанную морскую силу, которая когда-то уничтожит наш мир? Всякое бывает, знаешь ли.       Экран телевизора вновь зажигается ярким светом, напоминая о начале нового раунда.       — Тебе нужно меньше общаться с Чжунэ, — Донхёк прижимает ладонь к своему лбу, вспоминая, как этот парень был полноценно уверен в том, что Донхёк, как истинная Луна, должен бодрствовать только по ночам. — Или с Чживоном. Но лучше с ними двумя, потому что прямо сейчас ты несешь бред.       — Тогда узнай про свои «моря», если не хочешь слушать мои догадки, — фыркает Чану. — Чжунэ и Чживон-хёну они однозначно понравятся. А там и до Юнхёна не далеко, кстати говоря, — он делает долгую паузу. — Ему, думаю, тоже будет интересно.       Донхёк готов кинуть свою книгу прямо на голову младшего, но все-таки сдерживает свой порыв, резко представляя дружелюбную улыбку Юнхёна перед глазами. Совесть не позволяет. Он громко вздыхает, проводя ладонью по волосам, и выравнивает дыхание, пытаясь усмирить мысли в голове. Разбираться со своими шрамами, которые даже не имеют особого значения — наименьшее, что Донхёку хотелось делать ближайшие лет сто, если не триста. Но он слишком хорошо знает Чану и его довольно упертое любопытство — «Боже, и за что именно Чон Чану родился Меркурием?», — а надоедливое общество в виде его лучших друзей с такими же надоедливыми вопросами ему нужно еще меньше, чем проблемы со шрамами.       И Юнхён.       — Черт бы тебя побрал, — выдыхает Донхёк, прикрывая лицо книгой, которую, кажется, теперь он точно не дочитает. — Ни слова другим. Ханбину и Чжинхвану тоже, — он угрожает ему пальцем. — И Юнхёну в особенности.       — Рот на замке, — Чану послушно кивает головой, еле сдерживая улыбку, прежде чем Донхёк разозлится сильнее.       Книга все же отлетает, целясь в голову парня, но, с везением Чану, приземляется рядом с коробкой пиццы.       Когда ты обычный спутник, даже собственная Галактика кажется более далекой, чем есть на самом деле. Он живет вместе с остальными звездами и планетами, посещает те же места, проживает такую же жизнь, как и все остальные, но все еще ощущает тонкую черту — Он и вся Галактика. Словно еще чуть-чуть и ты сможешь дотянуться до этого мира; почувствовать то, что ощущают остальные, узнать то, что знают другие. Жить не просто, как остальные, а быть частью этого.       Быть частью Жизни.       — О чем думаешь? — Юнхён приходит только к самой ночи. У него слегка помятая рубашка, но аккуратно уложенные волосы и извиняющая улыбка на губах. На холмах ветер ощущается холоднее, чем в городе; Донхёк беспокоится о том, что Юнхён может простынуть.       — О всяком, — Донхёк отодвигается со своего места, предлагая парню сесть рядом. Он забыл взять коврик или куртку с собой перед своей очередью, которую он любит проводить прямо на холмах — отсюда намного красивее смотреть на космос. — Тебе не холодно?       Юнхён мягко улыбается, присаживаясь рядом.       — Нет. Ты ведь знаешь, что мне никогда не бывает холодно, почему ты продолжаешь беспокоиться об этом?       Донхёк знает об этом. Но что-то заставляет его думать о том, замерзнет ли Юнхён в этот раз. Вдруг в один случайный день Юнхён перестанет чувствовать свое внутреннее тепло? И есть ли у него внутреннее тепло, то, о котором все говорят, когда упоминают Солнце? Донхёк, на самом деле, не знает. И спрашивать никак не решается — он помнит, как Ханбин когда-то спросил у Юнхёна, как он ощущает свою роль Солнца.       В тот день они собрались в доме Чжинхвана на ночной кинопросмотр, который они устраивают раз в месяц — как ни иронично, в субботу, — и в голове Ханбина крутилось слишком много мыслей для того, чтобы спокойно смотреть фильм.       — Юнхён, вот как ты ощущаешь свою силу? — Ханбин лениво лежит на диване, изредка пиная ноги Чжунэ, которые слишком длинные для того, чтобы умещаться на одном маленьком диване. — У тебя самая центральная роль из нас, а мы даже не знаем, есть ли у тебя вообще силы. Вдруг это все фикция, а Солнцем на самом деле оказался Чживон? Просто, к примеру.       — Ага, тогда я на самом деле Луна, а ты Венера, — фыркает Чжинхван, толкая обоих парней в стороны, присаживаясь посередине дивана с испекшимся попкорном. — Что-то поумнее придумать не мог?       — Луна не стреляет молниями, хён, — отвечает Ханбин уверенным тоном. — Но на упавшую комету ты можешь сойти.       — Они тоже не стреляют молниями, идиот, — вздыхает Чжинхван, кидая маленький кусочек попкорна в сторону парня. Ханбин чувствует легкий ток от наэлектризованного попкорна и тихо ойкает. — Сила Юнхёна имеет очень долгую историю и самый широкий диапазон среди нас всех. Не может быть ошибки в том, что он Солнце.       — Так ты знаешь, в чем его сила? — удивленно спрашивает Ханбин, привставая с дивана, и таращится на старшего, который усердно пытается, как и вникнуть в суть фильма, так и игнорировать парня. — И ты молчал? Тогда в чем сила Юнхёна?       — Тепло.       Юнхён произнес это почти шепотом, легко и быстро, словно говоря в пустоту. Парни непонимающе обернулись к обладателю голоса, переспрашивая то, что он только что сказал, но Юнхён лишь широко улыбнулся, отрицательно качая головой.       — Нет-нет, вам просто послышалось, — он продолжал отрицать, пока парни не забыли тему разговора и не начали новый бессмысленный спор, позволив Юнхёну дальше держать свою тайну в секрете.       Но Донхёк все отчетливо слышал. И краткая, двусмысленная улыбка Юнхёна, обращенная к нему после того, как парни отвлеклись, все еще не дает ему покоя.       Что может подразумеваться под теплом? Юнхён не сияет солнечным светом, у него нет огня в ладонях, как у Чживона, обжигающих не только изнутри, но и окружающих; у него нет необъятных песчаных бурь Чжунэ, как в жаркой пустыне, или же резких перепадов температур Чану. Он выглядит таким же и днем, и ночью, не изменяя свой облик, и даже не показывает своей силы, но абсолютно каждый знает, что Солнце — это Сон Юнхён.       — Не знаю, — Донхёк слегка откашливается, чувствуя, как в груди распространяется странное чувство. — Кто знает, что может измениться за один день. Верно?       Юнхён молча кивает головой, обращая взгляд на космос — ему так и хочется застыть во времени и наблюдать за этим каждую минуту своей жизни, просто любуясь необъятным пространством перед своими глазами. С одного маленького холмика видна целая Галактика, состоящая из силы каждого существа этого мира — мимо пролетают кометы, которые в очередной раз куда-то торопятся, а звезды лениво мерцают, устав перенаправлять свою энергию в свет.       — Никогда не думал над тем, почему мы все это делаем? — спрашивает Юнхён, ложась на поверхность прохладной травы. — День за днем, каждый час жизни мы перенаправляем свои силы в эту огромную систему. Планеты, кометы, астероиды, звезды, космос... Для чего это, как ты думаешь?       Донхёк пожимает плечами, ложась рядом. Трава щекочет кожу, вызывая мурашки по телу — по ночам холодно, а Донхёку особенно. Он смотрит вперед, прямо на космос, чувствуя, как то самое странное чувство льется непонятной горечью внутри — он видит свое отражение в виде светло-серого спутника, медленно крутящегося вокруг Земли. Он может управлять ею, направлять ее движение, чувствовать ее, но одновременно ощущает себя отделенным от нее. Словно перед ним — не он сам, а лишь красивая оболочка спутника, работающая самостоятельно без чьей-либо помощи. Будто бы он не нужен даже самому себе.       — Тебе выдать очередную догадку о вселенских заговорах на мотив Ханбина и Чжунэ или ответить серьезно? — хмыкает Донхёк, слушая чужой смех рядом. У Юнхёна смех всегда звучит смущенно и искренне; тот смех, который с первой секунды может облегчить тебе душу.       — Однозначно без всяких теорий, мне их уже хватает. Так что ты думаешь?       Донхёк не отводит взгляд со своего отражения.       — Может быть, нам таким образом легче видеть себя со стороны? — выдыхает он. — Видеть, что мы из себя представляем. Кого мы из себя представляем. Возможно, нам так легче анализировать себя. Узнавать себя с другой стороны... Не знаю, на самом деле. Что ты чувствуешь, когда смотришь на себя в таком виде?       — Странное чувство, — отвечает Юнхён. — Словно бы это даже не я.       Донхёк удивленно поворачивается к нему лицом.       — Даже Солнце может себя так ощущать, глядя в свое отражение?       — Конечно, у меня ведь тоже есть чувства, — он неловко улыбается. Огненная звезда продолжает освещать всю Солнечную систему прямо перед ним, не останавливаясь ни на секунду. — Бывает так, что иногда не понимаю, почему именно я управляю Солнцем. В некоторые дни хочется забиться в угол, исчезнуть, остаться в одиночестве, но затем вижу свое отражение сверху. И больше не могу остановиться.       — Не можешь остановиться смотреть?       — Не могу остановиться жить, — Юнхён поворачивается к нему в ответ, сталкиваясь взглядами. У Донхёка глаза сияют под слабый свет космоса, словно все звезды Млечного Пути скопились внутри него и утягивают Юнхёна за собой. — Если Вселенная дала мне возможность быть Солнцем, я должен выполнить это. Возможно, эта яркая звезда в какой-то степени действительно я.       У Донхёка вырывается раньше, чем он успевает подумать:       — И ты не хочешь сбежать от нее? От своего отражения?       — А ты хочешь?       Вопрос Юнхёна оставляет тяжелый осадок в груди. Словно то, чего он тайно и судорожно желал случайно выплывает наружу в своем самом худшем виде — потертое, пустое и одновременно жгучее желание потерять вторую часть себя. Отрезать серебряными ножницами ту нить, связывающую его со своим блеклым отражением в безразмерном космосе. Вернуть все те шрамы с лунных «морей», которые отобразились на его коже. Сбежать от своего отражения. Да, это то, чего бы он на самом деле хотел.       — Говорят, что прежде, чем ты решишь разорвать связь с прошлой жизнью, нужно узнать себя в прошлой жизни, — Юнхён отворачивается обратно к космосу, вытягивая ладонь к свету Солнца. — В таких вещах, конечно, лучше разбирается Чжинхван, чем я, но... Попробуй подумать над этими словами, если ты хочешь.       Белый солнечный свет обволакивает пальцы Юнхёна, словно воссоединяясь с ним воедино.       У Донхёка мелькает мысль, что он бы хотел почувствовать ощущение пальцев Юнхёна на своих шрамах — смог бы солнечный свет их вылечить?       Кассета за кассетой, диск за диском, уборка, затем перестановка французских фильмов 60-ых годов на левую полку — потому что Чжинхван по ошибке постоянно идет налево за ними, — и так каждый день в рабочий день Чживона. Если, конечно, резко не забегают сюда по дороге гости из других Галактик, что бывает, на самом деле, слишком редко, но стоит быть подготовленным на всякий случай.       — Тут такая скука, хён, не понимаю, почему ты все еще работаешь здесь? — вздыхает Донхёк, вытягиваясь на старом кожаном диване с квартиры Чжунэ, потому что Чживон ночует на работе чаще, чем в собственном доме, а Чжунэ менял интерьер («Хотя лучше бы убрался у себя», — думает Донхёк).       — Здесь привычно, — он пожимает плечами, протирая пыль с настольных игр. — Да и где еще я смогу брать игры на халяву? Я не миллионер, чтобы покупать их каждый раз.       — Вообще-то твои родители-       — Я — не миллионер, хорошо? — он перебивает раньше, чем Донхёк успевает договорить, и затем улыбается. — Ты не проголодался?       Донхёк закатывает глаза.       — Мы перекусывали пиццой буквально тридцать минут назад, — он перепроверяет часы на телефоне, кивая головой. — Только не говори мне, что ты снова проголодался. Почему мы вообще заказываем именно пиццу? Я скоро блевать от нее начну.       — Сделаю вид, что не слышал этого, — он кидает тряпку для пыли куда-то в подсобку и проходит за стойку кассы. — И моя пицца, — Чживон кладет руки на живот, — тоже.       Донхёк смеется, вставая с неудобного дивана, и вновь проходит по рядам магазинчика. В этом городе магазин Чживона — единственный, продающий музыкальные альбомы, фильмы и игры, которые он каким-то образом умудряется доставать с Земли и даже других Галактик, — Донхёк не всегда понимает, как у него так хорошо получается налаживать связи с другими, — но имеет не такую большую популярность среди жителей. Чживон раскладывает товары по своей системе — справа стоят альбомы The Queen и Red Hot Chili Peppers, которые любит переслушивать Чжунэ, когда у него хорошее настроение, рядом с ними стоят книги любимых авторов Ханбина, а внизу аккуратно собрана коллекция игр для приставок Чану. Донхёк, почти не дотрагиваясь, проводит пальцами по предметам, а затем ловит взглядом сборник кулинарных рецептов Юнхёна, которые он мечтает приготовить — Донхёк не сразу замечает, что у него появилась улыбка на лице, — и рядом с ними ровно выстроены все альбомы артистов, которых Донхёк когда-либо называл потрясающими.       — Хён, когда ты успел купить это? — он удивленно спрашивает, вытаскивая альбомы Phony PPL, и замечает рядом знакомые обложки фильмов. — О, это же «Чудо в камере №7» и «Новый мир»! Почему я даже не замечал это раньше?       — Видишь, тут не так уж и скучно, — хмыкает Чживон, скрывая улыбку на лице. Он делает вид, что подсчитывает что-то в кассе. — Много всего интересного можно найти, если нужно.       Донхёк продолжает рассматривать свои любимые альбомы, чувствуя приятную щекотку в левом боку. Он вспоминает мелодию из его любимой песни Phony PPL — Why III Love the Moon и не может сдержать улыбку на лице. Странно ощущать, что кто-то помнит такие мелочи о тебе, даже если это твой лучший друг. И находить такие маленькие, но удивительные сюрпризы оказывается слишком непривычным.       — Стой, хён, — он резко отдергивается, поворачиваясь к парню, и спрашивает. — Если тут находятся не только все мои любимые вещи, но и остальных парней, то где полка с твоими любимыми предметами?       — «Криминальное чтиво» на третьем ряду, справа, — Чживон смеется. — Шучу. Каждая вещь в этом магазине — моя любимая. И ваши вещи тоже. Это все ценно для меня.       Донхёк мягко проводит пальцами по гладкой обложке и кладет альбомы обратно в стопку, рядом с рецептами Юнхёна. Поэтому Чживон каждый день проводит в этом маленьком магазинчике, который даже не приносит ему доход? Он знает, как бережно Чживон относится к своему маленькому миру — тяжело сдерживать и контролировать пламя в ладонях, когда работаешь с такими хрупкими вещами. Пламя в ладонях. Слова Юнхёна о своем прошлом продолжают крутиться в голове с прошедшей ночи — что может подразумеваться в прошлом? Он все еще он, неважно, в прошлом или сейчас. За то время, когда он был маленький, совершенно ничего не изменилось: у него не было и нет никаких сил, нет молний под кожей, он не умеет быстро перемешаться в пространстве и даже не может стать невидимкой. Луна не имеет никакой истории; она даже не планета, а просто спутник (и Донхёк глубоко ненавидит этот факт).       — Хён, как ты можешь управлять своим огнем? — спрашивает Донхёк, кладя диски с фильмами на диван, и садится рядом. Чживон прекращает рассматривать кассу, резко заостряя взгляд на своих ладонях. Донхёку хотелось бы узнать, как это ощущается, когда огонь течет в организме вместо крови, жар становится привычной температурой тела и одно присутствие уже поднимает атмосферу в обществе.       — Он внутри меня, — он пожимает плечами. — И я просто принимаю его, позволяя жить в моем темпе.       В Чживоне живет римский бог Юпитер, полный жизни, света и удачи. Донхёк помнит, как впервые увидел силу Чживона в полной мере: они пошли гулять после того, как смена Чживона в магазине закончилась, и у них было отличное настроение. Они прогуливались по пустой дороге, направляясь к дому Чживона, а персиковый закат медленно исчезал за горизонт.       — Юнхён, наверное, уже устал сегодня, — говорит Чживон, пиная по дороге мелкие камушки. — Вам не тяжело управлять своими силами не только в космосе, но и в нашем городе? Постоянно менять смены, день и ночь, Солнце и Луна. Это утомительно, по-моему.       — Не особо замечаю, как проходит это, если честно, — Донхёк смотрит вниз, наблюдая, как камушки медленно перекатываются в другую сторону дороги. Скоро наступает вечер, и он думает о том, успеет ли дойти до холмов с дома Чживона. Юнхён, наверное, действительно устал за сегодня. Ночью они не встретятся. — Разве у вас не то же самое? Конечно, вы не освещаете наш город, но ваши силы контролируют погоду, электричество и так далее.       — Верно, но ты представь, если бы Чжунэ устраивал нам пустыню каждый день вместо солнечного освещения Юнхёна. Стоп, он же просыпается только к вечеру. Тогда я бы возвращался с работы, будучи полностью засыпанным в песке, — Чживон смеется, вытягиваясь под нежный закат. Солнечные лучи зайчиками покрывают сухую дорогу, грея своим теплом. — Хотя я бы хотел испытать такое.       — Песок в своих штанах? — хмыкает Донхёк.       Чживон останавливается.       — Нет. Освещать город. Весь космос. Греть всех своим теплом. Разве это не здорово? — он поворачивается к Донхёку лицом, отвечая со всей искренностью. Донхёк чувствует что-то в левом боку, там, где располагается длинный шрам — «Море Южное», — и он готов поклясться, что ощущает растекающееся тепло по телу. — Дарить окружающим счастье. Одно ощущение тепла может поднять кому-то настроение или даже спасти жизнь. Я бы хотел ощутить то, что мои силы имеют смысл.       Донхёк прикладывает пальцы к левому боку, не понимая реакцию собственного организма, а ладони Чживона напротив медленно переливаются ярко-красным градиентом по коже. Он никогда не видел, как огонь в теле Чживона свободно передвигался, словно захватывая каждый участок кожи, но не приносил боли, нет, это было похоже на внутренний рассвет. В теле Чживона проходят собственные рассветы и закаты, его Солнце живет в нем самом; золотые лучи солнечного заката обволакивают ладони парня, словно питая поддержкой, и Чживон продолжает.       — И я хочу стараться для осуществления своей мечты, — он ярко улыбается Донхёку, а затем идет дальше по дороге, оставляя удивленного парня позади. — Долго будешь стоять там? До холмов такими темпами не успеешь дойти, кстати.       Солнце окончательно исчезало за горизонтом, а Донхёк почувствовал, как застыл в моменте.       Он все еще помнит, как ладони Чживона магическим образом переливались в тот день. И то странное ощущение в левом боку оставляет его в потерянности — почему он почувствовал тепло в том месте, если Луне никогда не бывает тепло? Привычная температура его тела находится на уровне нуля, если не ниже.       В тот день его лунный свет был ярче обычного.       — Хён, ты не против, если я возьму эти фильмы с собой? Хочу пересмотреть их, — Донхёк встает с дивана, хватая диски под руку, и направляется к выходу. Слишком много воспоминаний за один день, и ему хочется лишь расслабиться любимым фильмом перед своей очередью.       — Конечно, — Чживон кивает, а затем спохватывается, останавливая Донхёка. — Стой, подожди, — он наклоняется, вытаскивая из ящика под кассой две книги. — Передай Юнхёну эти сборники рецептов, он заказывал их еще три недели назад. Постоянно забываю отдать.       Донхёк аккуратно берет книги, удерживая на руках вместе с дисками, и выходит из магазина, попрощавшись.       Просьба передать книги Юнхёну вызвала у него легкое смятение — почему-то было щекотно в груди от одной мысли, что ему нужно встретиться с ним. Сегодня ночью, наверное, он будет снова занят. Донхёк хотел бы его увидеть, а еще больше — спросить, хотел бы он посмотреть с ним фильмы.       Но перед этим ему нужно понять, кем же был он в «прошлой» жизни и усмирить глупое любопытство Чану.       — Знаешь, буря — это классно. Полезно даже. Очень освежает мысли, — размышляет Чжунэ, глядя в потолок. У Донхёка в квартире чисто, даже слишком, и Чжунэ иногда приходит сюда просто для того, чтобы поразмышлять. Бардак, по его словам, мешает приходить к каким-либо выводам в его суждениях, а бардак присутствует в его жизни постоянно (Донхёк в этом даже не сомневается).       — Освежила бы она твою квартиру, — фыркает Донхёк, играя в какую-то глупую игру на телефоне, убивая время перед своей очередью. До захода Солнца остался час, после которого он должен вновь пойти на холмы.       — А вот материализм — это плохо, Донхёк, — цокает Чжунэ, поворачиваясь лицом к парню. Он растянулся на его синем мягком диване, в котором полностью умещаются его ноги, в отличие от дивана в квартире Чжинхвана. Донхёк только тихо смеется, не отвлекаясь от сложного уровня в игре, пока Чжунэ переворачивается на бок, подпирая кулаком подбородок. — Нет, серьезно, разве тебе никогда не хотелось просто позволить хаосу течь своим путем?       Донхёк хмурится. Как кому-то может нравиться хаос в своей жизни? Ладно, Чжунэ родился с бурей не только в ладонях, но и в голове, но как кому-то другому может понравиться такое? Кому-то обычному. Игра заканчивается проигрышем Донхёка и он чувствует, как плохие мысли проникают в его разум.       — Однозначно нет, — вздыхает он, кладя телефон на кофейный столик, и поднимает ноги на диван, утыкаясь подбородком в коленки. — В этом нет ничего привлекательного. Отсутствие стабильности, потерянность, незнание того, что произойдет дальше. Хаос когда-то заканчивается. А последствия этого хаоса могут быть даже плачевными.       — Но без хаоса нет жизни, Донхёк, — Чжунэ вновь отворачивается к потолку, вглядываясь в белую ровную краску на поверхности. Донхёк чувствует, как его голова начинает кружиться и болеть, и он неприятно морщится, прислоняясь головой к спинке дивана. — Стабильность — это, конечно, хорошо. Но разве в этом смысл жизни? Мы просто планеты, которые... — он откашливается, чувствуя острый взгляд Донхёка на себе, — объекты Вселенной, извини. Я имею ввиду, даже у нас есть срок жизни. Никто не знает, что может случиться — вдруг на одной из планет появится жизнь? Или нас резко разрушит спутник, комета, да что угодно? Ничто не вечно, даже космос. Значит, абсолютной стабильности не существует, а хаос поможет приоткрыть ту дверцу своей жизни, с которой ты боялся сталкиваться.       Чжунэ говорил это осторожно, но с особой уверенностью в голосе. Он верит в то, что он думает. А если Чжунэ начинает кому-то или чему-то верить, то это навсегда.       Донхёк, на самом деле, не знает, что ответить. Он не любит усложнять себе жизнь. В какой-то степени Донхёка устраивает его нынешняя жизнь — она не идеальна, да, но она его. Он боится, что если он продолжит искать ту самую дверь, которая должна привести его к правде, к истине, он в итоге не найдет ничего. Нет никакой правды. Он боится, что его нынешняя жизнь — это его предел; что он не способен на большее, не способен соответствовать своим крутым друзьям, не способен дарить людям счастье и тепло, не способен вложить собственный вклад в мир, будучи самим собой. Не просто спутником, Луной, обладателем шрамов и лунного света, нет, просто будучи Ким Донхёком.       Это, наверное, единственное, чего он желал бы увидеть за той дверью.       — Но если я до сих пор не хочу с ней сталкиваться? Точнее, — выдыхает Донхёк и надеется, что Чжунэ не слышит то, как немного дрожит его голос. Он хочет продолжить, сказать то самое «Я боюсь с ней столкнуться», но говорит совершенно другое. — Как ее найти? Какой путь к ней? Как я могу найти ее через хаос, если хаос — это абсолютно все и одновременно ничего? В нем нет дороги, но как я могу быть уверен, что я что-то найду после этого? Как я могу быть уверен, что эта дверь вообще существует?       Чжунэ резко поворачивается, удивившись серьезному тону голоса Донхёка; он чувствует, как что-то в нем дрожит и ломается, и хочет потянуть руку, пытаясь успокоить парня, но в последний момент передумывает из-за смущения. Он поднимается, усаживаясь на диван, и смотрит Донхёку прямо в глаза.       — Никак, — на удивление Донхёка, Чжунэ отвечает легко и быстро, почти воздушно. Но глаза Чжунэ показывают совершенно другое, доказывая, что он все понимает и говорит абсолютно серьезно. Его острый взгляд пронзает Донхёка и он продолжает смотреть на него, не отодвигаясь, и слушает дальше. — Но хаос дает хотя бы шанс найти эту дверь. Принимать этот шанс, рискуя всем, и быть готовым к последствиям — это только твой выбор. И этот выбор покажет тебе, стоит ли это того или нет. Кроме тебя, никто не может ответить на эти вопросы, Донхёк.       Он слегка улыбается, вставая с дивана, и хлопает парня по плечу, не прерывая тот глубокий взгляд, который заставляет Донхёка задуматься над его словами. Чжунэ бормочет про то, что ему нужно забрать коллекционный последний альбом Led Zeppelin с магазина Чживона, быстро надевает пальто и теряется, чувствуя рассеянность парня и неловкое напряжение между ними.       Чжунэ неожиданно гладит его по голове и быстро уходит с квартиры парня. Донхёк чувствует, как по его волосам катится песок (почему-то это даже преуменьшает головную боль Донхёка рядом с его шрамом на правом виске).       Донхёку всегда видел, как Чжунэ распространяет песок с детской, почти невинной, но восхищенной улыбкой и взглядом. Он говорил, что это помогает ему успокоиться, выказать те чувства и эмоции, которые он не может передать словами.       Донхёк думает, что в этот раз впервые понял, что именно хотел сказать Чжунэ.       Когда темнота окружила вершины холмов, медленно покрывая ростки зеленой травы мрачным тоном, Донхёк чувствовал странную тоску. Сегодня он снова проводит очередь в одиночестве, а на Земле видно полнолуние. Наверное, это выглядит интересно со стороны — видеть серо-белый круг на темном небе прямо перед сном. Донхёк, возможно, даже восхитился бы такой красивой картиной, если бы не чувствовал что-то позади этой красоты. Что-то мрачное, холодное, почти ледяное. В космосе одиноко не из-за отсутствия жизни, а из-за отсутствия какого-либо смысла.       По крайней мере, так думает Донхёк.       В детстве он часто не понимал для чего ему нужно выполнять то или иное действие. Ему говорили, что «так нужно», просто нужно, без причины. Он ходил в школу вместе со своими друзьями, планетами и звездами, но не понимал, почему именно он проводил время с ними, ведь он ни разу не видел спутника в их компании. Да, они хорошо ладили со всеми, но почему именно Донхёк сдружился с ними? Он не чувствовал зависти, нет, он испытывал такое же чувство гордости к своим друзьям, как и окружающие, но он не совсем улавливал причину для их дружбы. Словно это просто произошло и все.       — Ты когда-нибудь слышал про полярные сияния?       Маленький Донхёк хмурится, услышав незнакомый голос рядом с собой. Когда он поднимает голову, Донхёк сталкивается взглядом с мальчиком, у которого очень большие глаза. Почти как у куклы. Донхёк откладывает очередную попытку выучить что-то из книги по естествознанию и все-таки решает, что разговор с этим мальчиком покажется намного увлекательнее, чем факты про растения.       — А что такое полярное сияние? — спрашивает Донхёк в ответ. Мальчик садится на стул рядом с партой Донхёка и пожимает плечами. — Я Донхёк. А тебя как зовут? У тебя очень большие глаза.       — Чану, — мальчик смущенно улыбается на фразу, склоняя глаза. — Не знаю. Чжунэ говорит, что часто видит какие-то красивые искры в глазах. Я ему не верю, но мальчики из старших классов тоже так говорят.       — Ты общаешься с Чжунэ? — удивленно спрашивает Донхёк, вспоминая того мальчика. Чжунэ — одноклассник, которого почти каждый в школе знает из-за яркой улыбки и неконтролируемых сил. Он жутко шумный и, если честно, Донхёку он не сильно нравится, но он слышал, что в Чжунэ живет сила Марса. — Значит ты...?       — Меркурий, да, — Чану кивает головой, подтверждая слова. — Учительница сказала, что я не смогу увидеть полярные сияния. А ты их видишь?       — Нет, я просто... Ты знаешь, что такое Луна? — Донхёк чувствует себя неудобно. Он постоянно чувствует себя неудобно перед крутыми людьми, даже если они его ровесники. Он ничего не знает ни о Чжунэ, ни о Чану, но внутреннее чутье почему-то думает, что он не должен с ними разговаривать.       К его удивлению, Чану уверенно кивает и даже восклицает.       — Вау, ты получается Луна? Это так круто! Из старших классов есть мальчик по имени Юнхён, он — Солнце. Я его не видел, но знаю, что он Звезда. Как думаешь, а звезды видят полярное сияние?       Донхёк задумчиво склоняет голову вбок. Стоп, его только что назвали крутым?       — Наверное, нет. А почему ты так хочешь увидеть полярное сияние?       Чану отвечает вопросом.       — Разве это не интересно? — он слегка улыбается под непонимающий взгляд Донхёка. — Хочу удостовериться своими глазами, что Чжунэ не врет. Вдруг его песок просто добрался до глаз и ему чудится полярное сияние?       — Он ведь твой друг, друзья не будут врать, — восклицает Донхёк. — А вдруг видеть полярные сияния — это больно?       Чану замолкает на пару секунд, заостряя взгляд на мальчике. У Донхёка короткая стрижка и его почти пепельный блонд переливается, словно лунный свет. Ему нравится искренность мальчика и его безусловное доверие, поэтому он застенчиво улыбается и протягивает руку.       — Даже если больно, лучше проверить самому, — Донхёк неуверенно смотрит на протянутую руку, а затем на самого Чану. — Хочешь проверить, врет ли мне Чжунэ?       Донхёк думает пару секунд, но все-таки протягивает руку в ответ. У Чану игривый взгляд и любопытность в глазах разжигается, он широко улыбается и встает со стула, возвращаясь к своей школьной парте.       — Встретимся после школы!       И Донхёк помнит, что в тот день они все-таки не смогли разгадать врал ли им Чжунэ или нет, после чего решили просто отдохнуть и сходить за мороженым. Когда Чжунэ узнал об их недоверии, он засыпал их песком и допрашивал каждого учителя и старшеклассника, гневно доказывая скептичному Чану свою правоту. Донхёк с Чану так и не смогли увидеть полярные сияния, но девиз «Проверять, даже если больно» закрепился в голове юного Меркурия.       И в голове Донхёка, на самом деле, тоже (Чану даже шутливо называл один шрам Донхёка «Морем ясности», напоминая о вечном девизе).       Если бы в тот день Чану задал странный вопрос совершенно другому мальчику, Донхёк вряд ли начал общаться со своими друзьями. Единственный случай помог Донхёку найти лучших людей в своей жизни, с которыми ему действительно нравится общаться и чувствовать себя настоящим. Без каких-либо обязанностей, просто быть Ким Донхёком со своими увлечениями, желаниями и мечтами.       Он не знает, что связывает его с Луной. Донхёк проживает каждый день, разделяя чертой две жизни — его и Луны. Словно настоящий Ким Донхёк проживает свою часть жизни днем, а Луна забирает его время и личность по ночам. И все — остается лишь Луна и отсутствие понимания, почему он делает это.       В детстве ему нравилось наблюдать за движением Луны в космосе, когда она медленно кружилась вокруг оси Земли. Казалось, словно кто-то другой управляет ей, а он лишь зритель, очередной прохожий, который на секунду замечает фигуру на небе. Но эта мысль крепко закрепилась в его голове настолько, что он не уверен, действительно ли владеет какой-то силой над ней, в действительности ли в нем живет ее Дух, правда ли он имеет значение.       Единственное напоминание об их связи с Луной были шрамы по всему его телу, похожие на короткие и тонкие порезы, и он никогда не придавал им особого значения. Лишь стыдливо прикрывал кожу рукавами толстовок и оттягивал края брюк, не желая сталкиваться с ними даже взглядом. Одно слово «моря» вызывали не желание оказаться среди холодных волн, а неприятный зуд и раздражение по всему телу. Раньше он мечтал увидеть собственными глазами то, как волны кружатся в океанах и обволакивают песчаные берега, но лишь один взгляд на море заставляет его думать об этих царапинах, отбивая какое-либо желание увидеть дальше берега.       На самом деле, он даже понятия не имеет, почему они названы «морями». В прошлом он интересовался этим, желал узнать причину для этих шрамов, из-за которых его часто дразнили в школе. Если бы Чжунэ и Чану не заступались за него, Донхёк однозначно бы не справился в одиночку. Но все равно каждая попытка была тщетная и он не смог узнать более глубокую причину для того, чтобы принять каждую царапину на своем теле.       И даже полюбить их.       — А мне они нравятся, — Юнхён пожимает плечами, когда заметил, что Донхёк в очередной раз оттягивает рукав толстовки. — Они придают тебе некую особенность, не думаешь?       — Они уродливые, — отвечает Донхёк, отводя взор, и мысленно лишь желает прикрыть тему.       — Они особенные, — твердо повторяет Юнхён, заставляя парня неуверенно поднять взгляд. — И мне они нравятся.       Донхёк отпустил рукав, слегка открывая вид на тонкий шрам у кисти рук. Он запомнил, как мягко улыбнулся Юнхён в ответ и осторожно провел ладонью по светлым волосам Донхёка, отходя на кухню. У Донхёка застревает вопрос в горле — «Они действительно тебе нравятся?», — но успевает лишь поймать взглядом уходящий силуэт парня.       И шрамы почему-то вновь болели.       — Хён, ты дома? — Донхёк второй раз стучит в дверь, стоя поздним вечером у дома Чжинхвана.       На улице уже становится намного холоднее по вечерам, а Донхёк в одной ветровке и большим прохладным пакетом с креветками. Он нетерпеливо стучит вновь, уже приготавливая недовольную речь, если парень вновь вышел из дома по делам, не предупредив Донхёка об уходе, но, к его счастью, кто-то открывает дверь.       — Донг-и? — Чжинхван сонно терет глаза, щурясь при виде парня. Донхёк тихо смеется, замечая растрепанный вид старшего, и приподнимает пакет, напоминая парню. — Черт, извини, ты долго ждал?       Он открывает дверь нараспашку, впуская младшего, и берет пакет из рук.       — Не совсем. Ты ведь попросил купить креветки рядом с моим домом, решил взять их сразу после того, как освободился. Ты спал? — отвечает Донхёк, направляясь прямо за старшим на кухню. Он замечает бардак на столе в зале и вопросительно приподнимает бровь.       — Будь тише, Ханбин спит, — шикает Чжинхван, кладя пакет на стол. — Вырубился сразу после первой банки пива и двадцатиминутного наблюдения за потолком. Он сильно устает в последние дни.       — Теперь понятно, почему ветер в последние дни слишком холодный, — хмыкает младший, садясь на высокий стул у стойки. — А ты из-за чего уснул?       — А я устал наблюдать за тем, как надоедливый Нептун смотрел двадцать минут в мой потолок, — Чжинхван усмехается. — Останешься на ужин? Можешь даже с ночевкой, раз уж вас уже двое в моем доме.       — Буду рад остаться на ужин, — Донхёк благодарно улыбается, упираясь подбородком в сложенные ладони.       Чжинхван кивает головой, вновь отвлекаясь на готовку, пока парень наблюдает за его силуэтом, который отходит то в одну сторону кухни, то в другую, разыскивая ингредиенты. Чжинхван маленький ростом, но крепкий телосложением и очень собранный в движениях — есть что-то зрелое в том, как он ведет себя, даже в обычной готовке. Донхёк даже по-доброму завидует этой способности старшего — он хотел бы ощущать такую же силу и спокойствие на своих плечах вместо длинного шрама. Он думает, что, наверное, в этом есть особенное очарование Чжинхвана, именно его личное очарование, а не только планетное.       — Не прожигай во мне дыру, — Чжинхван смеется, ставя на плиту кастрюлю с водой. — Я так могу начать и электризоваться от нервов вообще-то.       — Хён, ты лучше всех контролируешь свою силу, не притворяйся, — фыркает Донхёк, продолжая наблюдать за старшим.       — Иногда у тебя слишком хорошая память, — бурчит Чжинхван, скрывая улыбку за этим маленьким комплиментом. — Тебе налить чего-нибудь?       — Просто воду.       После того, как Чжинхван поставил стакан холодной воды на стойку, вновь отходя к плите, Донхёк изучал взглядом дом парня. У Чжинхвана всегда чисто дома и по-своему уютно — он не любит наполненность, предпочитая минимализм, но все равно расставляет по полкам множество ценных для себя вещей. В гостиной стоит длинная полка со всеми сувенирами, которые когда-либо Чжинхван получал и собирал, фотографии семьи и друзей, а также медали за различные победы. Чжинхван меняет свои хобби, как перчатки, и все равно умудряется достичь равного уровня во всем. Эта вещь, на самом деле, часто удивляла Донхёка — как ему удается добиваться таких целей в каждом деле, которое Чжинхвану начинало нравиться? Чжинхван всегда был более сосредоточенный из них всех, с какой-то особой усидчивостью и терпеливостью, даже строгостью к себе. В такие моменты казалось, что в нем действительно живет не просто холодная планета с постоянными молниями и грозами, а настоящий строгий учитель Сатурн.       — Ты слишком много думаешь, — хмыкает Чжинхван, убирая кастрюлю с огня. — Даже слишком. Тебя... тебя не беспокоит что-то в последние дни?       — Не знаю, — Донхёк неуверенно пожимает плечами, и мысленно проклинает и благодарит мир за проницательность Чжинхвана. Он не хочет делиться ни с кем своими тревогами, не поняв их самому, но лишь один искренний и обеспокоенный вопрос Чжинхвана заставляет его чувствовать себя на капельку легче. — Просто устал, скорее всего.       — Усталость и тревожность — немного разные понятия, Донхёк-а, — он поворачивается лицом к парню, сталкиваясь с потерянным взглядом. — А ты выглядишь именно тревожным.       Донхёк ничего не отвечает, утыкаясь лицом в сложенные ладони, и Чжинхван еле слышно вздыхает, вновь возвращаясь к готовке. На кухне застывает неловкая тишина, из-за которой Донхёку так и хочется ответить хоть что-нибудь, но сомнения глубоко душат в горле. Правда, собственные вопросы без ответов уничтожают Донхёка даже больше.       — Как можно узнать себя в прошлом, хён? — Донхёк почти выдыхает, выжидающе наблюдая за старшим. Чжинхван слегка хмурится от вопроса, останавливаясь, а затем неосознанно усмехается.       — Кто тебе сказал такое? — спрашивает Чжинхван, но замечая потерянный взгляд младшего, тихонько выдыхает и продолжает, собираясь с мыслями. — У всех есть свое прошлое. Это не обязательно прошлая жизнь; прошлое — это то, кем ты был вчера, год назад, в детстве. Это твои корни и твое рождение. Узнать свое прошлое можно лишь обернувшись. Только заметив в вещах, которые происходили, что-то более глубокое, чем казалось на первый взгляд. Понимаешь, о чем я говорю?       Донхёку кажется, что он не совсем улавливает смысл. Он понимает, что Чжинхван говорит об анализе прошлого, но что делать, если он даже не знает, к какому выводу ему нужно прийти? Единственное, что он знает — он не может отождествлять себя с Луной, не может чувствовать себя настоящим полностью. Словно за его спиной находится что-то неизвестное, мрачное, прямо как картина серо-белого спутника на небе, которую он представлял по ночам — то, что он не может узнать и боится принять.       — Я не знаю, что именно происходит у тебя, Донхёк-а, но я думаю, ты видишь ситуацию только с одной стороны, — Чжинхван неловко прокашливается и встает рядом со стойкой, не отрывая взгляд. — Ты можешь видеть себя простым парнем со своими плюсами и минусами, но для кого-то твое существование может спасти жизнь. И для того, чтобы узнать себя в прошлом, подумай не только о том, как ты видишь себя в прошлом, а каким видели тебя. Твоя личность — это не только твое видение и знания о себе, это и неосознанная часть тебя, которую, возможно, ты не замечаешь, но ее знают другие. И при этом в твоем прошлом Я, и в нынешнем Я находится то, что никогда не изменяется. И ответ может оказаться у тебя прямо перед носом.       Донхёк внимательно слушает парня, слегка теряясь во взгляде — голос старшего крутится в его голове, как кассета с заедающей мелодией, но вместо прилипчивой песни он думает о смысле его слов. Он вздыхает, неряшливо проводя пальцами по волосам, и Чжинхван мягко улыбается ему напоследок, поддерживая взглядом.       — Я чувствую запах еды, — хриплое бормотание Ханбина пугает обоих парней, и они резко поворачиваются к сонному парню, который щурится от яркого света в комнате. — О, Донхёк. Что ты тут делаешь?       — Он как раз спас нас от голода, — хмыкает Чжинхван, указывая пальцем на пустую пачку от креветок и уже готовую пасту. — Иначе мы бы питались только водой.       — Спасибо лунной призме за силу, — усмехается Ханбин, с довольной улыбкой присаживаясь за стойку под фырканье обоих парней.       — Сейлор Мун из тебя просто ужасная.       Донхёк звонко смеется от замечания старшего и недовольного выражения лица Ханбина, который уже готов к очередному спору, и чувствует, как в груди наполняется теплое и щекотное чувство. Они спокойно ужинают, обсуждая последние новости и новые обои в квартире Юнхёна, которые Донхёк, на самом деле, еще не видел, но уже смеется от нескончаемых шуток парней.       — Он подумал, что винтаж — стиль, на который ему нужно переходить, — продолжает Ханбин, болтая с забитым ртом. — Это было неплохо, но винтаж — это не просто стиль, это нечто большее.       — Юнхён всегда не стеснялся попробовать новое, — фыркает Чжинхван. — И в этом его огромный плюс. Господи, Ханбин, не говори с забитым ртом.       — В этом мире нет закона, запрещающего разговаривать с забитым ртом, — мычит он, поднимая палочками маленькую креветку. Чжинхван ничего не отвечает, но заметно закатывает глаза, пока отпивает воду со стакана. — Так вот. Я сказал ему, что стоило переходить на винтаж тогда, когда почувствуешь особое родство с ним, и теперь он думает, что же делать с этими обоями.       — А они ему самому нравятся?       Донхёк чувствует легкое смущение, когда задает вопрос. Ханбин и Чжинхван на секунду останавливаются, поворачиваясь к парню, а затем посылают друг другу понимающие взгляды и мягко улыбаются. Донхёк теряется, не понимая эти игры взглядов старших, и не сразу замечает, как у него начинают краснеть уши.       — В том-то и дело, — продолжает Ханбин. — Он хотел, чтобы больше понравилось нам, а не ему.       Это так в стиле Юнхёна. Думать о чужих вкусах даже больше, чем об собственных — Донхёк по-настоящему удивляется тому, как у него хватает внимательности абсолютно к каждому. Сколько он знает Юнхёна, тот всегда учитывал не только свои чувства и мысли, но и остальных людей, близких для него.       — А почему он не... не спрашивал у меня? — Донхёку неловко. После того разговора на холмах они ни разу не сталкивались друг с другом. Иногда Донхёку казалось, что он мог как-то задеть парня словами той ночью, и ему становилось совестно, вдруг все же Юнхён понял его слова не так. Но обращаться первым к парню казалось еще более неуютным, пока он не научился понимать самого себя.       — А ты спроси у него, — Ханбин поднимает взгляд на парня. — Может быть, он ждет этого от тебя.       Донхёк чувствует что-то за этим двусмысленным взглядом Ханбина и спрятанной усмешкой Чжинхвана. Он действительно задел Юнхёна чем-то? Или же... или Юнхён слишком долго ждет, пока он наконец-то решится?       — Уже ночь, Донхёк, — Ханбин медленно встает со стола, относя пустую тарелку к раковине. — Лучше не опаздывать сегодня.       Юнхён ждет его на холмах?       Донхёк резко встает со стола, потерянно смотря то на Чжинхвана, то на Ханбина, а затем поворачивается к окну. Солнечный свет давно исчез с улиц, а ночной сумрак покрывал землю. Он быстро благодарит парней за ужин и идет к выходу, извиняясь по дороге. Лишь бы успеть прийти прежде, чем Юнхён уйдет.       — Возьми мою куртку с вешалки, — успевает сказать Чжинхван, прежде чем Донхёк выходит из дома. Донхёк непонимающе оглядывает парня взглядом, но все-таки берет рандомную куртку с вешалки старшего. — Простынешь. Удачи, Донхёк-а.       Донхёк все еще не уверен в самом себе, но почему-то в эту секунду он чувствует на своих плечах то, что он уже готов.       Когда он добегает до холмов, Юнхён расслабленно сидит на траве, наблюдая за космосом. Спокойно, тихо и внимательно; так, словно он находился на своем месте в нужный момент. Донхёк запыхавшийся от бега, но с теплом в ладонях от чужой куртки. На улице действительно холодно.       — Нужно как-нибудь свозить Ханбина в отпуск, — выдыхает Донхёк, привлекая внимание парня. — Из-за его стрессов мы все простынем, кажется.       — Это уж точно, — тихо смеется Юнхён, хлопая по месту рядом с собой. Донхёк подсаживается рядом, восстанавливая дыхание. — Хотя холодный воздух очень помогает сосредоточиться. Легче принимать решения, не думаешь?       — Я уже даже не знаю, о чем думать, — отвечает Донхёк, качая головой. Юнхён усмехается, вновь поворачиваясь к виду с холма, и молча наблюдает за ночной картиной. Донхёку все еще неловко. Он бежал сюда со всей решимостью и уверенностью в своих силах, но, увидев Юнхёна, вновь чувствует странное ощущение собственной неряшливости и потерянности. — А, кстати... Чживон хотел передать тебе кулинарные журналы и попросил меня отдать их, и я хотел их взять, но не знал, что мы сегодня встретимся, то есть, я думал встретиться, но не знал когда и... — он резко останавливается, чувствуя смущение. — Черт. Это было глупо, да?       Юнхён смеется.       — Нет, это было мило. Даже очень, — он мягко улыбается, вытягивая ноги вперед, и опирается руками сзади об сухую землю. — Спасибо, что напомнил. Я давно не практиковался в готовке.       — Почему?       — Не знаю. Может быть, не было рядом того, для кого я бы хотел готовить, — у Донхёка замирает дыхание. — Но, думаю, сейчас появилось желание.       Донхёк боится спрашивать, почему у него появилось желание.       — Я слышал, — он откашливается, надеясь, что парень не заметил его неуверенный тон голоса. — Про новые обои.       — Ах, да, — Юнхён не сдерживает смех, вспоминая про злосчастные обои, к которым он до сих пор не привык. — Ты ведь их не видел еще?       — Уверен, что они красивые, — отвечает Донхёк, кладя ладони в карманы куртки. Юнхён сидит в легкой джинсовке и рубашке и у Донхёка вновь крутится мысль, не замерз ли он.       — Нет, не красивые, — Юнхён поворачивается к нему лицом. Его карие глаза большие и темные — такими могут быть только карие, а ночной сумрак словно выпускает все звезды, собранные в одном Юнхёне. — Но я их люблю. Они не идеальные и не подходят мне, но мне они нравятся.       — Почему?       Юнхён пожимает плечами.       — Они напоминают о том, что меня окружает, — продолжает он, не отрывая взгляд. — Мои друзья не идеальны, но они такие, как они есть, и мне нравится это. Окружающие не похожи со мной, но я все равно принимаю их. Мир вокруг меня не идеален, но я люблю его. Это просто обои, но мне с ними приятно. Хотя выглядит это все еще нелепо.       — Может они просто не привыкли быть частью твоей жизни, — Донхёк присаживается ближе к парню. — Или у него сложные проблемы с прошлым. И это делает его жутко нелепым.       — И что он узнал о своем прошлом за эти недели? — спрашивает Юнхён, принимая правила игры. Донхёк усмехается в ответ.       — То, что он не только нелепый, но и глупый, — продолжает он, опираясь ладонями об землю. — И у него слишком хорошие друзья, которых он явно не достоин.       — Может быть, все эти хорошие друзья находятся внутри него? — хмыкает Юнхён, пальцами перебирая ростки холодной травы. — А он слишком невнимательный, чтобы это заметить.       — Что ты имеешь ввиду?       — На обоях слишком яркий узор для того, чтобы пренебрежительно прикрывать его. И он состоит из слишком многих частиц, а не только одной линии, — шепчет Юнхён. Донхёк знает, что дело не только в обоях. Дело совершенно не в них. Он непонимающе хмурится в ответ и Юнхён вздыхает, обдумывая слова в голове, и продолжает. — Единственный, кто может полностью знать себя и свою историю — только ты. Но я просто хочу сказать, что Луна, «моря», хорошие друзья — это все ты, Ким Донхёк. Это не описывает тебя, но это неразделенная часть тебя, которая делает тебя самим собой.       — Даже если я не знаю, что такое «моря»? — осторожно спрашивает Донхёк.       — А какими ты бы хотел, что бы они были?       — Я не знаю, — Донхёк на самом деле никогда не задумывался над этим. Всю жизнь он хотел найти истинное значение этого, но не мог представить, что бы он хотел видеть в результате. — Я бы хотел, чтобы это были настоящие моря. Знаешь, состоять из морей, одновременно буйных и умиротворенных, просто позволить им течь по своему течению. Просто знать, что они действительно находятся внутри меня.       — Тогда почему ты не можешь поверить в это? Ни ты, ни кто-либо другой не знает правду существования морей. Внутри тебя может быть все, что угодно, если ты просто поверишь это. Ты ведь и сам знаешь, что эти шрамы появились не просто так.       — Думаешь, это сработает?       — Давай поиграем в игру, — Юнхён садится напротив него, упираясь коленками к чужим коленкам. — Я выбираю любой шрам на твоем теле, а ты мне говоришь, с чем оно у тебя ассоциируется. Только честно, хорошо?       Донхёк кивает головой. Он чувствует волнение на кончиках пальцев, но легкое счастье от самого факта того, что они проводят с Юнхёном время, его поглощает. И он просто хочет поверить этому.       — Вот это, — Юнхён осторожно дотрагивается пальцем до тонкого шрама на ключице, вызывая у Донхёка мурашки по коже. — Как оно называется?       — Море Дождей.       — И с чем оно у тебя ассоциируется?       — С ночью. Когда наступает моя очередь и на улице становится сыро и холодно, я ощущаю запах дождя. И шрам начинает болеть, — смеется Донхёк. — Это нелепо, наверное.       — Нет. Это имеет значение, — Юнхён мягко улыбается, а затем дотрагивается до другого шрама. — А этот?       Донхёк чувствует ощущение пальцев парня на затылке и слегка вздрагивает.       — Он напоминает мне Чану, — отвечает он, и Юнхён непонимающе поднимает бровь. — Это Море Ясности. Знаешь ведь девиз «Проверить, даже если больно»? Это все Чану. Без него я бы точно стал еще более глупым.       — Ты умный парень, Донхёк-а, — Юнхён ворошит его серо-блондинистые волосы, вызывая смущенную улыбку парня. — А этот?       — Море Холода, — взгляд Донхёка останавливается на ладонях. — Не знаю. Могу думать только о своих руках. Они тоже всегда холодные.       Юнхён понимающе кивает, осторожно гладя длинный шрам на ладони, а затем берет его за руку. У Юнхёна теплые ладони, даже теплее, чем обычно, а его улыбка согревает Донхёку сердце.       — А на спине? Я помню, там находился один шрам.       — Море Облаков, — отвечает Донхёк, вспоминая тонкий шрам на коже спины. — Только не смейся, но с Ханбином. Он мне как-то сказал одну фразу, из-за которой это море теперь ассоциируется только с ним.       — Что за фраза?       — «Не бойся падать вниз, облака всегда поблизости». Он даже не знает об этом шраме. Иногда мне кажется, что у него слишком хорошая интуиция, — Донхёк усмехается, пока Юнхён удивленно приподнимает бровь. — Но это действительно помогло мне меньше бояться падать. Не только физически. Словно облака меня придерживают от пропасти. Это даже делает меня сильнее.       — Очень в стиле Ханбина, — смеется Юнхён, продолжая игру.       Он выбирал любое место, искренне интересуясь образами в голове парня, и Донхёк впервые почувствовал, что он даже не ощущает стыд или стеснение от шрамов, свободно обсуждая их. Ему нравилось делиться своими глупыми и простыми ассоциациями, которые Юнхён по-настоящему слушал, смеясь и улыбаясь вместе с ним.       Донхёку становилось тепло, по-настоящему тепло.       — А тут есть шрам? — Юнхён осторожно дотрагивается до левой груди парня. Донхёк положительно качает головой, а затем вспоминает название шрама, от которого у него начинают слегка краснеть уши (он надеется, что от холода). — И как он называется?       — Море Мечты.       — Вау, — Юнхён удивленно округляет глаза, восхищенно вздыхая. — Это очень красивое название. Мне нравится. И с чем оно у тебя ассоциируется?       — С тобой.       Донхёк выдыхает быстро, почти неслышно, но затихшее дыхание Юнхёна и его удивленный взгляд объясняет все без слов. Он уже готов почувствовать неловкость между ними и отчуждение парня от него, и почти готов извиниться, ощущая глубокое чувство вины, но Юнхён делает то, чего он не ожидал.       — В прошлый раз я сказал фразу: «Прежде чем ты решишь разорвать связь с прошлой жизнью, нужно узнать себя в прошлом», ты ведь помнишь ее? — Юнхён мягко проводит пальцами по левой груди парня сквозь ветровку. Донхёк кивает головой, внимательно слушая старшего. — Это слова мне сказал Чжинхван, когда я не хотел быть Солнцем.       — Ты не хотел быть Солнцем? — удивленно спрашивает Донхёк. Юнхён грустно усмехается и кивает головой, на секунду поднимая взгляд. — Но почему?       — Это сложно. Раньше мне казалось, что это слишком важная роль, и я не смогу справиться с ней. Я думал, что я — совершенно другой и не подхожу под роль Солнца, — продолжает Юнхён. — А затем Чжинхван сказал мне эти слова, и я подумал, что же отличает меня от Солнца? Разве у Солнца есть особые параметры, из-за которых я должен подстраиваться под него? Всю жизнь у меня менялся характер, мои принципы, мнения, друзья, но одна вещь никогда не изменилась во мне. И я понял, что мне нужно лишь оставаться самим собой и делать то, что, оказывается, я умею лучше всего.       — И что же это? — осторожно спрашивает Донхёк. Юнхён поднимает взгляд, сталкиваясь с глазами парня — у Донхёка взгляд взволнованный, но не из-за испуга, а из-за чего-то восхищающего, того, что ему нужно было услышать все это время.       — Дарить людям тепло. Да, у меня нет огня в руках и даже теплых рук, я не могу согревать физически, но я хочу дарить людям внутреннее тепло. И это то, чем я действительно хочу заниматься всю свою жизнь.       Донхёк чувствует, как мысли путаются в его голове, позволяя крутиться в своем собственном беспорядке. Но слова Юнхёна повторяются раз за разом, подзывая Донхёка к правильному ответу и, кажется, он начинает понимать. Хаос приоткрывает ту самую дверцу вперед. Ответ всегда находился прямо перед ним, позади него, вокруг; он был внутри него.       — Значит...       — Да. У нас нет с тобой ярко выраженных сил, но у нас есть способности, которые могут повлиять на внутренний мир. Это то, к чему нужно всегда быть внимательным, — Юнхён мягко улыбается, тыкая пальцем в левую грудь парня, указывая прямо на сердце. — И «моря» внутри тебя могут быть любыми, какими ты захочешь. Главное то, что они образовывают в тебе самый настоящий Океан, и ты должен знать это.       Донхёк на секунду закрывает глаза, прислушиваясь к своему телу, и у него мыслях крутится лишь то, что он желает. Он желает верить в это, желает довериться словам Юнхёна, желает знать, что это имеет значение. Что он имеет значение. И ему кажется, словно за каждым шрамом медленно бьются лунные волны, распространяясь по всей поверхности тела, и все бурлит, как самый настоящий Океан Бурь. Неусмиримый, холодный и сильный, но одновременно безмятежный и успокаивающий. То, каким и является настоящий Ким Донхёк — со своими силами, мечтами и желаниями, и самое главное — верой.       Верой в себя, в других и в свое значение.       — Юнхён?       Юнхён заинтересованно поднимает голову, смотря парню в глаза, и Донхёк даже не успевает заметить, как выдыхает вопрос, который мечтал задать все эти месяцы.       — Ты хочешь посмотреть со мной фильмы?       Юнхён мягко смеется, ничего не отвечая, и тянет смущенного парня к себе, осторожно целуя, словно дотрагиваясь до самого хрупкого лунного камня. У Юнхёна мягкие губы и на вкус, как свежая клубника в сахаре, и Донхёк не может сдержать улыбку во время поцелуя. Он воспринимает это как ответ «Да», и чувствует, как его сердце бешено бурлит, словно самый настоящий лунный Океан.       И Донхёк впервые начинает понимать, что он, черт возьми, часть этой Жизни.