В картинной раме

— Блять, — выругался Тарталья, когда на повороте врезался в кого-то. Он чуть не упал, но вовремя сумел схватиться за фонарный столб. Чайлд отряхнул пыль со своих черных классических брюк и только тогда поднял голову. — Извините! Извините меня, пожалуйста! — быстро выпалил Чайлд, увидев перед собой девушку с удивленным выражением лица и пятном кофе на белом пуховике. — Вы не ушиблись? Всё в порядке? Не был ли кофе очень горячим? — Девушка оглянула себя и заметила, что ее новая куртка оказалась вся в кофе. — Да как.?! Вы.! — Извините, извините меня, пожалуйста! — Чайлд с испуга попытался вытереть пятно от кофе своим пальто, но оно не могло оттереться полностью. Он поник, ругая себя всевозможными ругательствами в своей голове, но сосредоточился и дал себе ещё один шанс. Девушка бросила ему в лицо еще несколько гневных фраз. Аяксу так и хотелось ответить, что это отчасти её вина, потому что она не закрыла кофе крышкой, которая предназначается как раз для того, чтобы его не разлить, но в данной ситуации именно он был тем, кто столкнулся с ней, поэтому он лишь вздохнул. — Вот, — Чайлд протянул девушке несколько купюр. — Что! Да вы хоть представляете, сколько стоит моя куртка? — Это мелочь вам на кофе. Из-за меня вы лишились своего латте, простите, — объяснил Чайлд, а потом протянул визитку, — Свяжитесь со мной, чтобы я выплатил полную сумму. Я обязательно возмещу ущерб. Вы можете подумать, что я вру, но, если что, вы сможете связаться напрямую с компанией. А сейчас, простите, я правда очень тороплюсь! — Тарталья немного наклонился и сделал выпад левой ногой, как на старте, — Простите! Я не хотел! — крикнул он напоследок и побежал по дороге. Чайлд спешил, но на этот раз был более внимателен, когда поворачивал, так что никого не сбил и, к счастью, сам тоже не оказался сбит. Он добрался до подземного перехода, ведущего к метро, и остановился, чтобы отдышаться. Сердце билось так, будто его эритроциты отстукивали чечётку, но взгляд на наручные часы снова заставил его опомниться, и Аякс опять побежал, но в этот раз уже по эскалатору. Он проскользнул в закрывающиеся двери вагона и встретился с удивленным, если не испуганным, взглядом ребёнка, которому показалось, что дядя мог лишиться половины тела. Тарталья ответил ему таким же испуганным взглядом и опустился на одно из сидений, забыв о том, что ему нужно дышать. Весь в поту, он старался незаметно перевести дыхание, потому что в полупустом вагоне его дыхание бы звучало очень громко. Наконец, почувствовав, что, если он сейчас не отдышится, чечётку в его теле будет танцевать некому, он сделал несколько глубоких вздохов и успокоился. Метро мчалось с тихим приятным звуком, так и звучало: тутух тутух На остановках заходили и выходили люди — прямо калейдоскоп жизни в мегаполисе. Через пару остановок Чайлд снова взглянул на часы и заметил, что уже опоздал на собеседование. «Я снова упустил свой шанс». Он горько вздохнул и сложился пополам, почувствовав холодный корпус часов на своем запястье. На фоне также размеренно двигался поезд. тутух тутух. Никаких посторонних звуков: он оказался под землёй наедине со своими неудачами; они словно рой пчёл жужжали в его голове. И жалили. Очень больно в районе груди. Слева. Там, вроде, сердце? Аякс сидел так пару станций, пока вагон не наполнился битком, и много различных звуков и запахов — запах курева, пота и перегара, сладкие ванильные духи девушки в клетчатом пальто, гомон разговаривающих подростков и хихиканье маленького ребёнка — не заполнили пространство и не напугали пчёл в его голове. Когда Тарталья решил поднять голову, часы уже не были такими холодными. Заметив старика с тяжёлой сумкой, державшегося за поручни, он уступил место. Тот его тихо поблагодарил. Пчёлы исчезли, но теперь он чувствовал боль по всему телу и тошноту, которые одолевали его после забега. Но сдаваться всё еще не хотелось, он до сих пор собирался ехать до станции N, хотя и знал, что уже опоздал. Завибрировал телефон. Заглянув в шторку уведомлений, Тарталья заметил, что это всего лишь рекламная рассылка («отключите спам-рассылку че-то там…») но, зайдя по привычке в мессенджер, он смог отвлечься, когда увидел лица друзей на их аватарках. Аякс мысленно зачитывал последние сообщения в диалогах: ахах, спасибо!, всегда есть исключения)), но внезапно наткнулся на контакт без аватарки — Скарамучча — и ему пришла мысль написать ему, ведь именно он и рекомендовал кандидатуру Тартальи на эту должность. А написать что-то вроде: мол, так и так, если можешь скажи, что я опоздаю на собеседование, ты же из отдела кадров, по старой дружбе. Было бы замечательно, если бы он согласился, хотя это очень беспечно и безответственно просить его об этом. Ответ на сообщение пришёл довольно-таки быстро: мы с тобой не друзья Через минуту: я предупредил, но теперь ты мне должен Чайлд долго смотрел на это сообщение и улыбался. Кто бы мог подумать, что Скарамучча может быть так добр. А ведь насколько глупо это звучало, когда Скарамучча просил всю комиссию задержаться ради человека, которого сам и посоветовал? Должно быть, ему пришлось долго их убеждать. Хотя сообщение пришло быстро. Тогда, возможно, он взял на себя всю ответственность. Был ли Скарамучча готов к этому? Тарталья не думал о том, что может скрываться под «должен мне» и был готов поцеловать телефон и назвать Скарамуччу всеми ему знакомыми, положительно характеризующими человека, прилагательными, но внезапно пришло ещё одно сообщение: тебя подождут 5 мин — Да блять, — смог лишь выругаться Аякс. Этого мало. Успеет Чайлд или нет зависит от того, сколько людей прошло из первого раунда собеседования во второй, но их, скорее всего мало. Да, быстрее 80 км/ч поезд все равно не поедет. Тарталье оставалось лишь моргать и дышать, что было катастрофично, потому что этот молодой человек впадал в тоску, когда понимал, что не может повлиять на ситуацию. Наконец, по вагону прошлись громкие слова дикторши: «станция N», и Аякс, который успел казнить себя три раза, оказался на своей станции. Он посмотрел на часы, уныло вздохнул, и снова побежал вначале по эскалатору, а потом по дороге. Лишь на секунду он остановился, когда ему в глаза врезалась яркая вывеска бара, но потом, проговорив про себя «выпью после того, как устроюсь на эту работу», он втопил настолько сильно, что у него порвались брюки (благо пальто все прикрывало). Он бежал, и мысли не останавливались. Что если он даже не сможет войти? А если так, то что он будет делать? Его картины давно не продаются. Работать над декорациями для Люмин? Сердце бешено билось, а тошнота подступала к горлу. Казалось, что тело разваливается на куски, как части плохо сшитой мягкой игрушки. Впереди возвышалось большое здание. Аякс остановился. Прямо как на картинке. Матовое, чёрное и серое. Словно созданное из плавающих, изменяющих форму белых фрагментов. Длинные горизонтальные окна на нижних этажах. Панорамные окна наверху. На крыше сад. Тяжёлая, очень тяжёлая дверь — как будто тебя придавливает к полу омертвевшее тело. Сильно работающий кондиционер — прямо как в морге. — Вы по какому делу? — быстро кинутый вопрос. — Ох, я, — слова Аякса выпадают отрывками, он пытается отдышаться, — Я на собеседование. Опоздал. Должны были передать. — Ох, верно, — охранник заглянул в бумаги, лежащие рядом на столе, — вы Тарталья Аякс, все верно? — Да. — Вам на 8 этаж в кабинет с двойной дверью. Лифты в той стороне, — охранник указал налево. — Хорошо, спасибо, — убедившись, что его ждут, Чайлд уже не так спешил, теперь, скорее, волновался. Что ему сказать, когда спросят, почему он опоздал? Что ему сказать, если ему скажут, что опаздывать абсолютно неприемлемо? А потом бесстрастно укажут на дверь и осмеют? Было очень много вопросов. «Не нужно бояться! Меня же не убьют». Тарталья решил сконцентрироваться на своём состоянии, поэтому шёл медленно и каждые два шага делал глубокий вздох. Вокруг было довольно пусто. По коридору шла женщина с коробками, у лифта стоял зевающий мужчина, от которого сильно пахло мятой. Да вроде и всё. Аякс подошёл к лифтам, кнопка была уже нажата. Через некоторое время пришёл лифт. Большой с зеркалом. Тарталья увидел в нём своё запачканное пальто и взъерошенные волосы. Причёску он, не стесняясь, стал поправлять. Всё было не совсем плохо, но чтобы сгладить волосы, требовалось время. Мужчина, пахнущий мятой, сперва скроллил ленту в телефоне, а потом внезапно повернулся и, не стесняясь, стал пялиться на Тарталью. Наконец, Аякс не выдержал этого тупого, не сдвигающегося взгляда: — Вам что-то нужно? — Ну, вы кажетесь мне знакомым… — Да? Интересно, где вы меня увидели: в своём школьном альбоме или американском фильме? Мужчина, пахнущий мятой, призадумался, не поняв очевидной насмешки. Он сжал губы, пытаясь вспомнить. — А! Вспомнил. Вы же художник. Я был на выставке, где были ваши инсталляции. — Хм, раз вы меня не вспомнили, то, видимо, мои работы не показались вам впечатляющими, — ответил Аякс, продолжая приглаживать волосы. — Ну, справедливости ради, я вас все-таки вспомнил. — И то верно. После этого Тарталья до 8 этажа этажа ехал в тишине, потому что мужчина вышел на 5 этаже. На 8 этаже было действительно шумно, и Аякс даже подумал, что нужный кабинет будет сложно найти, но это оказалось не так. Две створки двери было просто заметить среди других. Тарталья постучал. — Входите! Кабинет довольно маленький по размеру, обычный. Панорамные окна. Стиль хай-тек. — Здравствуйте, — Аякс делал перерывы между словами, чтобы можно было отдышаться — Я же правильно пришёл? Я на собеседование. — Ему не ответили — Простите? — снова попытался привлечь на себя внимание Тарталья. — Да, извините, подождите пару минут. Можете сесть, — мужчина указал на сидение, и Аякс сел. Кабинет сперва показался простым и вполне обычным, но с каждым небрежно брошенным взглядом он становился находкой. Белый матовый шкаф был приоткрыт: в щёлку можно было разглядеть корешки книг. Это были книги, рассортированные по эпохам от искусства Древней Греции до современности и отдельно лежащие экземпляры по истории Египта и других древних цивилизаций, и журналы со свежими датами. А в стеклянном трюмо вместе с документом о профессиональной компетенции стоял кубок-наутилус, весь блестящий, переливающийся перламутром, — такие часто украшали столы голландской знати 17 века и красовались на натюрмортах того времени, потому что те художники, которые обладали достаточным мастерством, чтобы написать такой сложный предмет, очень ценились и продавались. Наконец, единственная картина, которая висела в кабинете сильно выделялась на фоне белой стены и среди монотонного интерьера. Она была выполнена в красном и синем цветах. Казалось, у владельца кабинета совсем не было вкуса, и он тащил любые понравившиеся вещи сюда. Впрочем, вероятно, раз их было так мало, через некоторое время он переносил их к себе домой или что-то вроде того. Через несколько минут мужчина позвонил кому-то по телефону, бросил несколько коротких фраз и вышел из кабинета. За это время Чайлд мог еще немного поразглядывать то, что его окружает. Часы висели на стене как-то слишком высоко, будто нужны были не для наблюдения за временем. «А» — издал звук Аякс, заметив, что стрелки движутся против часовой стрелки — «Значит правда не для определения времени». Среди книг в шкафу была стопка покоробленных акварельных листов, обвязанных веревкой (по-видимому это чьи-то этюды) и толстая книга с выглядывающими из страниц бумагами. На столе лежала ручка, перьевая, если приглядеться, то с гравировкой и позолотой, очень похоже, что работа кого-то мастеровитого. На плечах стула был снятый стильный пиджак. Наконец, совсем рядом висела та самая картина квадратной формы и неясного наполнения. Приглядевшись, Тарталья узнал в ней полотно своего знакомого. Стало слышно звук шагов. Мужчина вернулся со стаканом воды. — Извините, что заставил вас ждать, — с этими словами он тихо прикрыл дверь и протянул стакан воды Чайлду. Теперь Тарталья мог разглядеть и его. Белая рубашка с полностью застегнутыми пуговицами, которая обтягивала плечи и мышцы рук, галстук темно-красного цвета, с по-корлевски изящным рисунком. Часы. Rolex. Сосредоточенное и приятное лицо. — Моё имя Чжунли и я ваш работодатель. — Он подошёл к своему рабочему месту и накинул на себя пиджак, — Представитесь? — Аякс Тарталья! Закончил университет Е. Очень воодушевлён- — Нет, об остальном я не спрашивал. Имени и образования достаточно, — с этими словами он сел перед Аяксом и отодвинул компьютер, — Госпожа Пин там ещё преподаёт? — О, да! Жива. Она мне преподавала. Но слышал, что она берёт на себя много работы. Презамечательная женщина, без неё я, возможно, не окончил бы курс. — Хах, рад слышать, что с ней всё хорошо. А господин А.К.? — Простите, думаю, что нет. — Ясно, я так и думал, что он уйдёт. Ну да — вздохнул Чжунли, словно вспомнил что-то важное, касающееся своего прошлого. — Ладно, перейдём к делу. — казалось, Чжунли должен был стать серьёзнее, но после этих слов в его лице и движениях ничего не изменилось, — Что вы можете рассказать про эту картину? — мужчина указал на единственное полотно в кабинете. — Рассказать?  — Рассказать. Аякс кожей почувствовал то, как на него давят спокойные голос и взгляд собеседника: он прожигает в нём дыру с рваными, но мягкими краями, словно туша о его тело сигарету. Хотя становится не больно, а просто неудобно. Очень странное чувство. Красивые люди с часами rolex и чувством прекрасного очень пугают. Тарталья отмахнул эти мысли и задумался, прежде чем ответить на вопрос. — На самом деле «рассказать» довольно-таки подходящее слово в моем случае, потому что я знаком с написавшим эту картину лично. — Хм? Как интересно, — показалось, что Чжунли слегка улыбнулся. — Да, это… — Чжунли, не отводит взгляда от Тартальи, — автор это Такояма Хитоши. И эта картина довольно специфична, она выделяется среди других его работ. Он мастер сюрреализма, настоящего, не того, который прославился, благодаря Сальвадору Дали. Его стезя — это царство абсурда и бессознательного. Для передачи различных эффектов и состояний он использовал психотропные вещества и алкоголь. Не знаю понятно ли я объясняю. Или, возможно, вы и так все знаете? — Чайлд вопросительно посмотрел на собеседника, но тот воспринял этот вопрос как риторический, поэтому Тарталья продолжил: — Принцип сюрреализма мне будет гораздо проще объяснить на примере его выставки фотографий. Обычно он не занимается съёмкой, все-таки он художник, так что это была проба. Такояма использовал старую камеру, делал фотографии, а потом неправильно проявлял их, и так они выходили испорченными и засвеченными. Смысл в том, что любое действие человека — это искусство, оно не обязано быть осмысленным. — Чжунли, слушая Чайлда, в задумчивости сидел на стуле и глядел на картину на стене, — Что же насчёт этой картины… Тут подход немного другой. Я сперва расскажу про саму картину, а потом поясню, чем она отличается. Позвольте я начну с истории создания. К нему идея написать её пришла спонтанно. Я вместе с Такоямой был на выставке нашего общего знакомого. И я посмотрел на него и спросил: «Что ты думаешь?». И он ответил: «Я купил рис такой же марки как обычно, но он был другой на вкус». Я посмотрел на него вопросительным взглядом и он объяснил, что совершенно не понимает ни одну из картин на этой выставке: ни одна не откликается в его сердце — а потом он отошёл, потому что ему позвонили и вернулся со словами «Я могу тебе рассказать кое-что интереснее, чем эта выставка!» Он придумал, какой будет следующая его работа. Я вначале совершенно не понимал, о чем он говорит, даже подумал, что это очередной его розыгрыш, потому что он любит так делать, но он был абсолютно серьёзен. Начал с того, что для его новой работы требовалось найти очень маленькую комнату. Такие бывают в дешёвых общежитиях. Где-то два метра на четыре, как-то так. На пол нужно будет расстелить холст и закрепить его у каждой стены плинтусом. После этого подготовить краску. Два ярких цвета: например, красный и синий и добавить в них замедлитель высыхания. После чего он хотел погрузить в краску некоторые части своего тела и попросить сделать то же самое его возлюбленную. И… потом они просто занялись сексом. Прямо на холсте, — Тарталья сделал небольшую паузу, но лицо Чжунли оставалось непроницаемым. Он продолжал сидеть, немного вертясь на стуле, и глядеть на картину. — после этого самый хорошо получившийся кусок Такояма вырезал и натянул на планшет, как я предполагаю, и закрасил некоторые места, поработав мастехином. Картина была готова. — Хмфх, — издал смешок Чжунли, — честно говоря, я слукавил. Я знал, как создавалось это произведение. Собственно, это и было причиной, по которой я его купил и даже повесил в офисе, но мне стало интересно, что вы про него скажете, — Чжунли улыбнулся, не подав виду, что снова соврал. — Но вы так и не объяснили в чем отличие этой картины от других работ Такоямы. Искреннее признание в незнании располагало к себе, но странное чувство не покидало Аякса. Маятник с Чжунли склонялся в то одну сторону «он просто присваивает красивые вещи себе», то в другую «он разбирается в искусстве». — Господин Чжунли, а то, что вы её повесили верх ногами это тоже часть проверки? — Ха, я думал, что ты уже не заметишь. Было забавно наблюдать, как ты рассказываешь это, глядя на перевернутую картину. — Абстрактную живопись непонятно как вешать, ахах, это правда, — заметил Тарталья. — А насчёт отличий: картина выражает нечто конкретное, то, что хотел рассказать автор. Именно поэтому из холста он вырезал наиболее хорошо получившийся кусок и доработал картину мастехином. Если бы это была сюрреалистичечкая картина, вероятно, он бы вырезал наименее прокрашенный кусок и сказал, что произведение о спонтанности. — Хм, это интересно. Разница определённо есть. Прозвучала тишина. Чжунли задумался. Он немного нагнулся, чтобы увидеть, как солнце отсвечивает на шероховатой поверхности картины. Так было проще увидеть как отличаются мазки: одни были совершенно гладкими и оставляли дорожки — это был мастехин, другие в некоторых местах очевидно были отпечатаны прямо с кожи. Чжунли смотрел, но не понимал. Он был глубоко поражён идеей картины и тем, как она в итоге была приподнесена, но он не понимал, не мог дотронуться до неё. Тогда он повернулся к Аяксу и сказал: — А что вы чувствуете глядя на неё? — Хм, вопрос неожиданный — Чайлд посмотрел на Чжунли, а потом на картину. Для Тартальи оставалось загадкой то, как нужно судить произведения искусства. Все, чему учили в вузе, — это сопоставление исторического контекста и биографии автора с картиной, но что насчёт современного искусства? Существуют рассуждения о том, что большинство работ современности — это халтура, не имеющая за собой идеалогической принадлежности. Искусство умерло после зарождения медиа — так думают некоторые. Что же, если предположить, что это так, то картины больше не нужно судить? А значит и чувствовать по их поводу что-то тоже нельзя? Или все-таки можно? А если отношение к изображаемому субъективно, то к чему этот вопрос? Тарталье искренне хотелось бы, чтобы заданный ему вопрос был проявлением интереса к его личности, а не следующим пунктом в списке вопросов для собеседования. Его словно стрела пронзила, поэтому захотелось ответить искренне. — Ничего. — Ничего? — Позвольте объяснить. Я как искусствовед скажу, что самое впечатляющее в этой картине — это способ её создания, но не сама картина. Другими словами, само полотно не представляет ценности. Но я, как современный художник и человек, считаю, что самое главное  — это субъективное впечатление. И если говорить об этой картине, она мне просто не нравится. И поэтому я о ней ничего не думаю. И всё. — Хм, — Чжунли не отводил взгляда от картины, но внезапно взглянул на Аякса. — очень примечательно, что вы так откровенны. То есть то, что хотел передать художник… вы этого не ощущаете? — Ощущаю ли я.? — Тарталья сконцентрировался, пытаясь понять о чём вопрос и подобрать слова, но засмеялся. — Что смешного? — Люди уверены, что ничего, кроме мудрости, высоких ценностей, разума, не является ценностью. Думаете, художник хотел запечатлеть любовь? Нет, абсолютно нет. Это заблуждение. Абсолютное, — Чайлд сделал паузу, — Он вместе со своей девушкой (хотя я даже не знаю насколько правда то, что она его девушка) накачались наркотиками, чтобы не заметить, насколько пол холодный и твёрдый, а потом занялись сексом прямо на этом холсте. В общежитии с тараканами и вонью от плесени. Так что очевидно, что я не смогу этого почувствовать. Может, я и жил в таком месте, когда учился, но идея заняться сексом на полу меня не посещала! - Тарталья Отчего-то разгорячился, - И кстати, название этой картины: Nil adsuetudĭne majus. Поэтично правда? Не уверен, что произнёс правильно, но с латыни это переводится как «Нет ничего сильнее привычки». Это надпись, которую использовали для торгового знака сигарет. Картина не о любви! Она о зависимости, которую вызывают секс и наркотики. Думаю, я смог бы понять художника только в том случае, если бы курил марихуану и дрочил! А если бы обкончал всю картину, то было бы совсем потрясающе! Зависла тишина. Тяжёлая и одновременно пустая, как вакуум. Она давила на разум. Пара секунд, и Аякс понял, что всё. Смерть. Вечное клеймо идиота, бестактного и грубого извращенца. Его будут вспоминать и смеяться над ним. На него посмотрят тем самым взглядом. Как таракана его погонят тапком. Наступят на него. Оскорбленно обольют его водой. Скажут «закрой дверь» и добавят «снаружи». Подадут в суд за вандализм. Тарталья был готов к такому исходу. Он за несколько секунд продумал пути отступления и готовился произнести «это была шутка, я несерьёзно», но закоченел от страха. Он никогда не попадал в такую ситуацию. Мужчина с часами rolex презрительно смотрел на него сверху вниз, и Аякс мог лишь выпучивши глаза съежиться и ждать, когда палач отпустит верёвку, и гильотина лишит его головы. Чжунли сперва взглянул на Тарталью с удивлением, смешанным с отвращением, потому что он никому не позволял на себя кричать. Напускное спокойствие всегда подавляло собеседников либо успокаивало их, но перед мужчиной сидел человек, который разгорячился непонятно почему. — Как вульгарно, — свинцово прозвучал вердикт Чжунли. Аякс думал, что будет готов к этому, но внутри все сжалось, словно его органы запихнули в банку и сильно завинтили. — Но мне нравится. — Чт- — Аякс очень удивился и сразу посмотрел на Чжунли, чтобы поймать эмоцию на его лице, но все равно ничего не понял. Была ли это улыбка или ухмылка.? — Я знаю латынь. Очень жаль, но когда я покупал картину, мне не сказали, что у неё есть название. Хах, — это звучало так, будто Чжунли искренне расстроен. Словно художник обманул его, продав, вместо оригинала, жалкую копию. Он поворошил собственные волосы, но потом сказал: — Мне так даже больше нравится. — Какое-то время Чжунли смотрел на картину, покусывая губу. Резко он взглянул на Тарталью, а потом на стакан, который до сих пор был полон. Мужчина опустился на стул. — Что ж! — начал он с воодушевлением, — Спасибо вам за беседу. Я рассмотрю вашу кандидатуру. До свидания! — Да! И вам спасибо! — Чайлд поспешил уйти, чтобы прекратить чувствовать этот жуткий стыд. Чайлд был готов провалиться под землю. Какого черта он вообще все это сказал? Сказал на собеседовании главе компании Apology??? Возможно, что даже если его кандидатуру примут, то только ради шутки, и его дни превратятся в ад. Просто невозможно. Стыд будет преследовать его всю жизнь. — Блять.