Одна жизнь вместо тысячи

      Мирная жизнь течет тихо, и Мэй это нравится.       Играя с солнечными зайчиками на стенах, любуется на пару мгновений, а затем аккуратно крутит зеркальце в своей хрупкой руке, и волосы Кадзу вмиг меняют свой цвет. Злые глаза смотрят с весельем, но он не подходит, и Мэй тянет к нему руку, ласкаясь. Она прохладная, в то время как ее — горячая, словно огонь, но они оба уже к этому привыкли. — Не перетрудись с тренировками, смелая, — его шершавый голос совсем не вписывается в обстановку, но Мэй не обращает внимания, привыкла: сам Кадзу не вписывается в существующий мир, как и она сама.       Огонь с ее пальцев течет словно вода, и Такао удовлетворительно кивает. — Да, все верно, молодец, — его похвала озаряет ее чуть бледные щеки. Девушка улыбается и позволяет огню тяжелыми каплями упасть на песок, а затем бурная волна ударяет скалу. Та двинулась с места, осыпаясь градом осколков.       Второй хвост появляется в период нахождения солнца в зените, и Мэй от неожиданности чуть не теряет равновесие. Как заводная, теряя разум на доли секунды, начинает крутиться вокруг себя, пытаясь разглядеть второй хвост, но в итоге крутится на одном месте. Кадзу тихо смеется. — Не крутись так, заводная, еще увидишь.       Мэй смотрит на свое отражение в реке, и запоздалая радость наконец-таки заполняет ее сердце. Второй хвост такой же красивый как первый. Она игриво виляет ими из стороны в сторону, зная, что Кадзу неотрывно смотрит на нее исподлобья, мягкие лапки ступают на мокрую землю.       Мирная жизнь течет тихо, но еле заметные всполохи на воде все еще не тревожат безмятежную гавань.       Мэй гладит Кадзу по его темным волосам, ее руки чуть трясутся от тренировок, но движения все такие же плавные. У мужчины закрыты глаза, но он не спит. Ночь теплая, и где-то стрекочут кузнечики. Завтра девушка будет спать одна, а Кадзу — а она даже не представляет где, про свой заказ он молчит, да и не скажет никогда все его содержание. — Ты и соскучиться не успеешь во время моего отсутствия, — говорит он, и Мэй чуть печально улыбается. — Не думаю.       Она целует его в лоб, и Кадзу обхватывает ее за теплую талию, одной рукой забираясь под нагадзюбан. Возбуждение прокатывает приятной волной, дыхание становится прерывистым, и им становится все мало.       Наутро постель пуста. Мэй проводит ладонью по холодным простыням и запрещает себе думать о плохом. Одевается и идет к Такао: лучший способ пережить разлуку — заставить свое тело устать.       Когда появляется третий хвост, Мэй не так сильно удивляется как тогда, но, с возникновением четвертого, Сино-Одори с восхищением говорит: — Теперь ты крутая лисичка Мэй.       Мэй минуло уже сорок два года — считай, почти что половина жизни, но она не ощущает в себе изменений. Словно ей как и прежде восемнадцать, и вся молодость еще впереди.       Кадзу пьет чай с Такао. Мэй подливает им чай, слушает вполуха разговор, а потом переводит взгляд на Такао. Его длинные волосы седы, бинты уже не так белоснежны, но что-то другое заставляет Мэй задержать взгляд дольше приличного.       Мирная жизнь уже бьет прибоем, а волны Мэй замечает лишь перед катастрофой.       Кадзу минуло уже сорок пять. И лишь сейчас, она смотрит на него под другим взглядом, под взглядом, лишенного любви. Кадзу стареет. В его черных волосах что-то блестит, и Мэй, приглядываясь, понимает: седые волосы ловят солнечный свет наравне с темными. На лице появились морщины, руки уже не гладкие, а чуть с выступающими венами.       Кадзу выглядит на сорок пять, в то время как Мэй — лишь минуло восемнадцать. — Что-то не так, Мэй? — голос Такао отрезвляет.       Девушка (или женщина?) чуть не роняет чайник, слышен тихий звон. — Нет, все в порядке, дзенин, прощу прощения, — она чуть кланяется и уходит из комнаты, чувствуя на себе пристальный взгляд.       Ночью Мэй прижимается к Кадзу сильнее, обхватывает его руками и утыкается. Чувствует его горький запах кожи. Но и он не приносит облегчения. — Говори.       Мэй решает промолчать. — Что случилось у Такао?       Мэй чувствует, как пламя бурлит в ее крови. — Кицунэ могут жить до тысячи лет и иметь девять хвостов.       Кадзу молчит. — У меня их уже четыре. И я не старею. Я не выгляжу на свои года. Совсем.       Мужчина поворачивается. — Разве это не здорово? — но по его глазам Мэй видит: все совсем не здорово. — Зачем мне жить тысячу лет без тебя?       Она озвучивает их мысли вслух. Кадзу хочет что-то сказать, но не решается, и это не похоже на него. Мужчина не знает, что сказать, а девушка не знает, что ответить.       Мэй больше не тренируется. Жидкий огонь больше не стекает по ее пальцам тяжелыми каплями вниз. Четыре хвоста уже не радуют взгляд, скорее как бельмо на глазу, но все молчат. И делают вид, что ничего не происходит.       Такао мудр, но его мудрость не дает утешения сердца, и Мэй не слушает его слова о дальнейшей учебе. Кадзу пытается ее вразумить, но она видит, с каким трудом даются ему эти слова. С нее достаточно. С них достаточно.       Мирная жизнь погребена под волнами, но Мэй и Кадзу стараются унять шторм. Получится ли у них? Четыреххвостная лисичка Мэй знает ответ.