Точка невозврата

– Знаешь что? Мне надоело слушать твоё нытьё! Давай расстанемся! – заявил Кацуки, хлопнув рукой по столу. Это был далеко не первый и не второй раз, когда эти слова срывались с его языка – сцена повторялась уже много, много раз. Однако ему стоило по крайней мере немного насторожиться, потому что привычный сценарий на этот раз дал сбой. Изуку казался ошеломленным и задетым, но он не плакал. Вообще. Просто стоял и смотрел в ответ сухими, лишенными эмоций глазами. – Хорошо, – произнес он осипшим, безразличным голосом. – Давай сделаем это, Кацуки. Будь он проклят, если Кацуки это не застигло врасплох. Отсутствие милого прозвища и слабая реакция на его слова со стороны Изуку были по меньшей мере странными. В последний раз, когда они заговорили о разрыве ботаник валялся у него в ногах. Буквально. Изуку уродливо ревел, проливая большие жирные слезы, стоял на коленях, цепляясь за ноги Кацуки и умолял его остаться. Тогда это казалось ему таким отталкивающим и ошеломляющим, что Бакуго просто отцепил парня от себя и ушел, не говоря больше ни слова. Он прокутил почти полторы недели, прежде чем начал вновь скучать по своему задроту, а потом вернулся в их квартиру так, словно ничего особенного не случилось. Изуку тогда бросился ему на шею, вновь обильно поливая его помятую рубашку, на этот раз слезами облегчения, они отметили их воссоединение жарким сексом и вскоре вернулись к их обычной милой домашней рутине. До тех пор, пока Кацуки вновь не стало скучно, что и вылилось в сегодняшнюю ссору. – Ха? – он приподнял бровь, насмешливо глядя на Изуку, который всё еще пытался изобразить безразличие. – Это всё, что ты собираешься сказать? Изуку встретился с ним взглядом – что-то затаилось в его глазах, отчего Кацуки неожиданно почувствовал себя неуютно. – Да. И с этими словами Изуку просто развернулся и вышел из гостиной в спальню. Кацуки ожидал, что послышится хлопок двери, после которого он мог бы сорваться с места, ворваться в комнату и продолжить ссору, но аккуратный щелчок только лишний раз продемонстрировал, что на этот раз ботаник, похоже, держал себя в руках. По какой-то причине это взбесило Кацуки даже больше, потому что он в отличии от этого задрота уже давно кипел внутри. Как будто спокойствие Изуку было какой-то насмешкой в его адрес. Мол, "можешь катиться куда хочешь, меня это не волнует!". Ну, это еще они выяснят! – Ах так! – крикнул Кацуки в сторону закрытой двери. – Только подожди пару дней и ты будешь умолять меня о том, чтобы я вернулся, ублюдок, вот увидишь! С этими словами он схватил свою куртку и помчался к выходу. В отличии от Изуку, он грохнул входной дверью так, что это наверняка должно было сотрясти ветхое здание до самого его основания. Он как раз проводил время со своими друзьями в квартире одного из них, когда на экране высветилось уведомление о сообщении от контакта "мой тупой задрот". Кацуки ухмыльнулся. Не прошло и трех дней – он был почти разочарован. Думал, Изуку будет дуться дольше. Однако всё веселье сошло на нет, когда он прочитал короткое сообщение. "Забери свои вещи, если они всё еще тебе нужны". Кацуки уставился на сообщение так, словно слова были написаны на иностранном языке. – В чем дело, Кац… – обернулся к нему Каминари, затем его взгляд упал на открытое окошко диалога и его глаза округлились. – Уууу, это не к добру. Что ты учудил на этот раз? Кацуки злобно толкнул его, поднимаясь на ноги. – Ничего необычного. Задрот просто пытается быть драматичным. Киришима оторвался от экрана и поднял голову, чтобы иметь возможность взглянуть на него. – Кацу-бро. Только не говори, что вы опять разбежались. Их знаменитые расставания к тому моменту уже давно стали притчей во языцах, и Кацуки сомневался, что остался вообще хотя бы кто-то, кто относился к ним всерьез. Ну, за исключением Изуку может и, по какой-то непонятной причине, Киришимы. – Отстань. Деку это надо, чтобы держать его в тонусе. Эйдзиро только покачал головой, всё еще хмурясь. – Серьезно, Кац. Ты не должен так поступать с человеком, которого любишь… – Кто, блять, хоть слово сказал о любви! – ощетинился Кацуки, будто кот, которого погладили по шерсти. – С ботаником комфортно, легко. Но порой скучно, как в могиле. Он постоянно учится и работает, работает и учится, как будто у него в запасе еще несколько жизней, которые он сможет потом потратить на развлечения. Но для меня это не то же самое. Мне нужен драйв, новые ощущения… – И изменять своему парню с другими людьми время от времени, очевидно, – подала голос Мина, единственная девушка в их компании. Кацуки закатил глаза в её сторону. – Да ладно тебе, не будь ханжой. Тем более это касается меня и Изуку. То, чего он не знает, ему не повредит. – И ты думаешь, он не знает? – раздраженно спросила она, глядя ему в глаза. Он пожал плечами. – С чего бы ему? Изуку слишком наивен и невнимателен, чтобы обращать внимание на мелочи, да и потом, не то чтобы у меня были отношения на стороне – просто быстрый секс с разными людьми время от времени. Мина покачала головой, закрывая на секунду лицо ладонью. – Ты не можешь быть серьезным, Кац. У тебя то и дело видно засосы то тут, то там, и порой от тебя так несет чужими духами или одеколоном, что даже мы можем сказать, что у тебя был секс на стороне, не говоря уже об Изуку. Я не понимаю, как он может терпеть всё это. Неужели ты совсем не боишься, что однажды ему просто надоест? Губы Кацуки изогнулись в ухмылке. – Неа. Знаешь почему? Потому что Изуку, как сказал бы Дерьмовые Волосы, любит меня. И вот именно поэтому я и не хочу чувствовать ничего подобного – чувства делают тебя слабым. Лицо девушки скривилось в отвращении. На самом деле они были в довольно теплых отношениях, но каждый раз, когда разговор заходил об Изуку, Мина не могла сдержаться и нападала на него так, будто он и его ботаник имели к ней какое-то отношение. – Знаешь что? Отлично, делай что хочешь. Остается только надеяться, что всё, что ты сейчас вытворяешь, не вернется к тебе, чтобы ударить потом, – прокричала она и в ярости выскочила из комнаты. Кацуки проследил за ней взглядом, стараясь оставаться невозмутимым, но слова девушки вновь напомнили ему о сообщении Изуку, которое поселило неприятное сосущее ощущение в его желудке. Он не хотел признавать, что предупреждение Мины задело его, особенно с учетом неожиданного поведения Изуку в момент ссоры и не менее неожиданного сообщения, они вдруг прозвучали как мрачное предупреждение. Кацуки вдруг настойчиво захотелось ускорить воссоединение с ботаником. Если сообщение было, как он и полагал, попыткой привлечь к себе внимание и завуалированным предложением мира, то, возможно, Кацуки действительно стоит за него ухватиться. Он вернется домой, поговорит со своим парнем, может даже попросит прощения, а потом всё станет как обычно. Кацуки собрался и, быстро распрощавшись с друзьями, покинул их квартиру. И если по дороге домой он заглянул в цветочный магазин и купил букет подсолнухов, чем-то напоминающий ему солнечную улыбку его ботаника, то Мине знать об этом было совершенно необязательно. Подходя к их жилому комплексу, Кацуки хмурился. Было уже довольно поздно, Изуку давно должен был быть дома, но окна их квартиры были темными. Ботаник уже лег спать? Или просто лежал в их общей спальне без сна? Кацуки на секунду представил своего парня, одинокого и несчастного, свернувшегося в их общей кровати, слишком большой для него одного, и внутри него шевельнулось сочувствие. Вопреки тому, что думали остальные, Кацуки по-своему заботился об Изуку и об их отношениях. Он любил готовить для них двоих завтраки и ужины, ему нравилось проводить выходные вдвоем, занимаясь какими-то простыми бытовыми делами или просто свернувшись на диване вдвоем за просмотром какого-нибудь супергеройского фильма, от которого Изуку (и Кацуки тоже втайне) был в восторге. Когда Изуку был болен, Кацуки всегда был рядом, чтобы позаботиться о нем и убедиться, что глупый ботаник не сделает себе хуже. Просто временами… Изуку было недостаточно. Кацуки был молодым парнем в самом расцвете сил. Ему хотелось время от времени хорошенько оттянуться, повеселиться. Да, иногда он слишком много пил. Да, опьянение нередко приводило его к поступкам, о которых он, вероятно, должен был бы пожалеть в трезвом состоянии. И да, черт возьми, ему всё еще хотелось "погулять", "поэкспериментировать" с разными людьми. Они с Изуку были первыми во всем друг для друга и ему просто хотелось быть уверенным, вот и всё. На каком-то глубоком уровне, Кацуки всегда знал, что они с Изуку застряли друг с другом, и в последние годы это чувствовалось особенно остро – когда они не только учились, но жили вместе. Но он не мог не думать о том, каково это быть с кем-то другим, кроме его ботаника. Кроме того, опыт, который он приобретал в постели, шел на пользу и его сексу с задротом, не так ли? Разве в конечном счете все не были только в выигрыше? Кацуки как раз поднимался по лестнице, когда в его памяти всплыли слова Мины. Ему не нравилось ни то, что она была права, ни то, что он по какой-то причине никогда об этом не задумывался. Кацуки на самом деле никогда не прилагал особых усилий для того, чтобы скрыть следы своих мимолетных интрижек с другими людьми, тем более что никогда по сути и не считал их изменами – эти люди для него ничего не значили, он даже не помнил их имен. Какое значение имели какие-то безымянные статисты, если Кацуки в конце концов всё равно возвращался потом к своему парню? И учитывая, что Изуку никогда не задавал вопросов и никогда не поднимал эту тему, он не думал, что они могут быть настолько очевидны. Значило ли это, что Изуку знал обо всём? И как давно? У Кацуки неожиданно перехватило дыхание, а в груди вдруг стало тесно. Нехорошее предчувствие, уже в который раз за этот вечер, поселилось в его кишках. Лестница вдруг стала казаться бесконечно длинной, а ноги будто были налиты свинцом. Он не мог знать, верно? Изуку не умел притворяться, а нечто подобное наверняка раздавило бы его и сделало бы несчастным, и Кацуки ни за что не пропустил бы нечто подобное. Его медленные шаги гулко раздавались в тишине пустой лестничной клетки. Освещение было выключено, но и света из окон было недостаточно, и Кацуки двигался в полутьме, которая теперь давила на него со всех сторон. Он не мог не думать о том, с каким спокойствием Изуку принял его слова о разрыве. Не было ни мольбы, ни слез, ни споров. Он даже не звучал так, словно соглашается с решением Кацуки. Скорее так… будто он уже принял своё решение. Кацуки сглотнул. Его ноги стали двигаться быстрее и он практически перепрыгивал ступени. Теперь его уже просто разрывало от желания вернуться в их общую квартиру. В их дом. Ему необходимо было увидеть своего ботаника. Он едва не влетел во входную дверь, когда выскочил из лестничного пролета и пробежал к их квартире. Ключи были где-то в его карманах, так что Кацуки нажал на звонок и громко постучал в дверь, пытаясь нащупать их другой рукой. С другой стороны было тихо, и Кацуки пришлось потратить какое-то время, пока связка не оказалась у него в руках. Ругаясь себе под нос, Кацуки распахнул дверь и влетел внутрь. – Деку! – рявкнул он, привлекая к себе внимание. Вокруг было темно, как тогда, когда он смотрел на окна снаружи. Если Изуку был внутри, то должно быть крепко спал, раз не слышал его, потому что даже после того, как Кацуки прокричал его имя несколько раз, никакого ответа не последовало. Кацуки был на грани бешенства, когда щелкнул включателем, освещая комнаты. Он скривился, заметив несколько своих чемоданов посреди гостиной, отмахиваясь от ощущения, что вокруг чего-то не хватает. Деку действительно пытался произвести на него впечатление на этот раз, хах? Кацуки раздраженно бросил букет, который всё это время сжимал в руках, на кофейный столик возле дивана, и не снимая с ног обувь, потопал прямиком в сторону спальни. – Ради всего святого, Деку, ты таким образом проспишь даже конец света. Как во имя святого… – Кацуки осекся, едва распахнул дверь спальни, и похолодел. Он едва заметил, что гостиная выглядела как-то иначе, но здесь, в спальне, изменения были очевидными. Теперь наконец-то он понял, в чем было дело. Комнаты казались странно пустыми, потому что из них пропало все, что принадлежало Изуку. Кацуки на негнущихся ногах подошел к шкафу, медленно распахнул дверцы и уставился на пустое пространство. Изуку, вероятно, собрал как свои, так и его вещи, оставив одни в чемоданах в гостиной и забрав свои собственные. Чувствуя себя так, будто его огрели чем-то тяжелым по голове, Кацуки попятился от распахнутого шкафа, который теперь напоминал ему открытую пасть какого-то монстра, пока не наткнулся на кровать и не сел на неё, глядя вперед неверящими глазами. Всё указывало на то, что Изуку ушел. Исчез, оставил его, ограничившись одним сообщением с просьбой забрать вещи. Это было так невероятно, что казалось почти сюрреалистичным. Но это просто невозможно! Изуку не существовало без Кацуки, и Кацуки… привык к Изуку. Разве так не было с самого начала? Он и Изуку были вместе столько, сколько он себя помнил. Какие бы сложности между ними ни случались, они всегда решали их благодаря терпению Изуку и… Кацуки нахмурился. В основном, благодаря терпению Изуку. Он вздохнул, пряча лицо в ладонях. Хорошо. Возможно, он на этот раз действительно был не прав. Возможно, Изуку хотел проучить его, и Кацуки уже знал, что у него это получилось. Это еще не значит, что всё потеряно. Скоро Изуку надоест наказывать его и тогда он вернется, и они смогут всё обсудить. Кацуки нужно было только подождать. К тому же, не то чтобы у него совсем не было возможности увидеть ботаника. Они, в конце концов, учились в одном университете. Если Кацуки надоест, то он вполне может плюнуть на всё и подстеречь Изуку прямо на занятиях. Прошло дней пять, прежде чем Кацуки пришлось признать, что он либо переоценил своё терпение, либо недооценил то, насколько зол был на него Изуку. В конце концов, Бакуго сдался и попытался позвонить задроту, но его номер, как и следовало ожидать, был по-прежнему заблокирован. Оставалось искать его на учебе или на работе. – Ой! Круглые Щечки! – рявкнул он, заглянув в аудиторию задрота и увидев его близкую подругу. Та имела наглость закатить на него глаза. – Что тебе нужно, Бакуго? – произнесла Очако не слишком любезно. Урарака сложила руки перед собой на груди и уставилась на него с раздражением, которое буквально источалось из её плотного, но гибкого тела. – Не притворяйся идиоткой, ты прекрасно знаешь что. Где, черт возьми, Изуку и почему его нет на занятиях? Девушка усмехнулась, изображая удивление. – Что? Тебе-то какое до него дело? Кацуки едва удержался от того, чтобы схватить её за грудки и хорошенько встряхнуть. Время шло, Деку не только не возвращался – у Кацуки даже не было возможности его увидеть, потому что его парень просто перестал приходить на занятия, словно он не был тем, кого почти силой приходилось оставлять дома во время болезни, потому что, очевидно, это не было достойной причиной для пропуска. Изуку просто… исчез, и постепенно это начинало сводить Кацуки с ума. – Он мой парень, – процедил он, делая шаг вперед и почти нависая над ней. – Конечно, блять, мне есть до него дело. К её чести, девушка даже не вздрогнула и не подумала отступить. Невозмутимо подняв голову, она встретилась с ним взглядом, потом положила руку ему на грудь и хорошенько толкнула с силой, которой не ожидаешь от кого-то, кто выглядел бы как она. – Ты что-то путаешь, Бакуго, потому что мне точно известно, что это не так. И если я и терпела тебя ради него раньше, то теперь могу с чистой совестью сказать, что ты можешь катиться ко всем чертям. Кацуки сжал кулаки, неосознанно нависая над куда более миниатюрной девушкой. – Ты… – Бакуго! – позвали его – в их сторону уже мчался их староста группы. Еще один приятель Изуку, отлично. Именно он ему был и нужен! – Очки, твоя подружка очевидно не способна дать простую и внятную информацию, так может от тебя будет толк. Где. Мать его. Изуку?! Чопорный брюнет только поджал губы. – Пожалуйста, Бакуго, не нужно решать личные проблемы в учебное время. Очако, – он аккуратно, но настойчиво втиснул себя между Бакуго и девушкой, словно Кацуки в самом деле собирался затевать драку с глупой брюнеткой, и мягко подтолкнул её к выходу, – иди в столовую, я догоню, – сказал он, прежде чем вновь обратить внимание на Кацуки. – И Бакуго! Мы не обязаны ничего тебе сообщать о нашем одногруппнике и друге. Если Мидория захочет с тобой связаться, он так и поступит, иначе мы собираемся уважать его решение. Разговор окончен. – Какое еще, блять, решение?! О чем речь? Ты, сукин… – слова Кацуки были прерваны широкой ладонью, которая накрыла его рот. – Можешь идти, мы позаботимся о нем! – произнес неизвестно откуда взявшийся Киришима, удерживая сопротивляющегося Кацуки. Иида бросил последний невозмутимый взгляд на Кацуки, очевидно, как и Урарака, ничуть не напуганный проявлением агрессии, и направился к двери. Кацуки в ярости оторвал от себя руку Киришимы и толкнул его в грудь. – Какого хрена, Дерьмовые Волосы! Это было важно! – крикнул он, пытаясь обойти Эйдзиро, но дорогу ему преградили остальные его друзья. – Успокойся, Бакубро! Ты не можешь затеять драку посреди чужой аудитории! – пытался убедить его друг, как будто Кацуки было не плевать на кучку статистов, которые пялились на него с того момента, как он вошел. – Что на тебя вообще нашло? Что тебе вообще понадобилось от этих ребят? – Ничего! – рявкнул Кацуки, но судя по взглядам, которые он получил, ему никто не поверил. Но больше всего раздражения вызывала в нем Мина, губы которой скривились в издевательской ухмылке, а в глазах так и горело "я же говорила!". – Дай угадаю, – произнесла она. – Это как-то связано с отсутствием Изуку, не так ли? Ты… Она осеклась, когда Кацуки повернул голову и взглянул на неё в упор. Он понятия не имел, что она увидела у него на лице, но Мина побледнела и даже отступила на него на один шаг, а Киришима немного сдвинулся в её сторону, словно рассчитывая защитить в случае чего. Кацуки усмехнулся. – "Ты была права", – процедил он. – Это ты, блять, хотела от меня услышать? Довольна теперь?! Можешь наконец успокоиться? Можете вы все оставить меня в покое, а? – рявкнул Кацуки, прежде чем оттолкнуть стоящего перед ним Эйдзиро и в ярости выскочить в коридор. …Никто из близких или знакомых Изуку не говорит ему, где он находится и чем занимается, но Кацуки упрямо не хочет отказываться от аренды квартиры, даже если тянуть её одному становится в разы тяжелее. Это всё еще чертовски хорошее место, недалеко от их места учебы и сравнительно дешевое для своих размеров, если жить вдвоём. В конце концов, если он съедет, а Изуку вернётся, их квартиру может к тому моменту снять кто-то другой, а Кацуки не хочет начинать их воссоединение со взаимных упрёков. Потому что, разумеется, он знает, что Изуку должен рано или поздно вернуться. Может оно и к лучшему, что они решили отдохнуть друг от друга какое-то время (Бакуго отказывается называть это "расставанием"). Пока Изуку немного приходит в чувства, Кацуки может переоценить некоторые свои жизненные выборы, а когда они с Деку сойдутся вновь, сделать всё, чтобы не повторять прошлых ошибок. И все же Кацуки видит некую иронию в том, что после стольких лет, когда он заставлял Изуку ждать, оставлял его в подвешенном состоянии, теперь наконец-то настала его очередь быть тем, кто ожидает. Есть только одна проблема – чем дольше затягивается ожидание, тем сильнее оно давит. Находиться в собственной квартире становится пыткой, потому что каждый её уголок напоминает ему об Изуку и о его отсутствии, но он не знает, куда еще себя деть. Прежние развлечения больше не приносят удовольствия, особенно теперь, когда ему приходится куда больше и упорнее работать. Общение с друзьями остается натянутым – он знает, что они рады проводить с ним время, и знает, что никто не будет поднимать болезненные темы, если он не захочет. Черт, он даже знает, что Мина не собирается осуждать его больше и сыпать соль на свежие раны, но… ему почти болезненно тяжело находиться с ними, особенно рядом с девушкой. Он мог выкрикнуть ей в лицо признание её правоты, но каждый раз, когда он видит Ашидо рядом, это признание проникает в него всё глубже – словно одна только её близость проворачивает нож в и без того кровоточащей ране. Одно дело сказать: "Ты была права". Другое дело – почувствовать это. И Кацуки чувствует, сидя по вечерам в безмолвной квартире, позволяя тишине проникнуть в него, когда ему кажется, что он почти слышит эхо звонкого голоса Изуку, который когда-то звучал в этих стенах. Он чувствует это в слабеющем запахе любимого человека, который постепенно растворяется, исчезая в днях, которые Кацуки проводит без него. Он чувствует это в собранных чемоданах, которые до сих пор стоят в дальнем углу квартиры, потому что у Кацуки так и не хватило духу их разобрать: до тех пор пока он не открыл и не заглянул внутрь, он может воображать себе, что они являются не тем, чем кажутся. Что это не прощальная услуга оставившего его возлюбленного, а просто их общие вещи: будто Изуку не ушел, отделив себя от Кацуки, а всего лишь помог ему собрать вещи для совместного путешествия куда-то – Бакуго просто нужно дождаться, пока он не придет обратно, чтобы они с задротом наконец-то могли в него отправиться. …проходит еще полгода, когда он наконец сдается и разбирает чемоданы, тихо ругаясь под нос на Деку за то, что тот вообще решил их собрать. Кацуки не собирался никуда двигаться тогда, не собирается и сейчас. В процессе он почти не обращает внимание на большие мусорные мешки, до которых у него никак не доходят руки выкинуть, и в какой-то момент почти делает это, лишь по прихоти решая заглянуть внутрь. А потом его пробирает до самых костей, когда он видит что именно посчитал мусором и решил выкинуть Изуку. В дешевых пластиковых мешках собрана коллекция вещей, посвященная их отношениям. Коллекция, над которой Кацуки имел обыкновение посмеиваться, та, которую Изуку собирал практически с детства и которой бесконечно дорожил, если судить по тому, с каким трепетом и любовью он демонстрировал её окружающим. Там и пять больших альбомов с фотографиями, на которых Изуку и Кацуки запечатлены с тех времен, когда они были сопливыми малышами до сегодняшних дней; там и разные плюшевые игрушки, которые Кацуки имел обыкновение дарить Изуку в начале их отношений, чтобы порадовать его, а в последние годы всё чаще для того, чтобы попросить прощения за очередной проступок; там есть и использованные билеты в кино, которые Изуку хранил как память об их свиданиях, всевозможные открытки, сувениры и прочие глупые и милые безделушки. Изуку собрал буквально всё, что говорило об их связи, включая даже старые поношенные футболки, которые когда-то были украдены у Кацуки и нагло присвоены Изуку до такой степени, что они в конце концов превратились в его собственные. Изуку собрал всё… и каким-то образом именно это наконец-то разрушает иллюзию – Деку не просто решил наказать его, не ушел по прихоти на эмоциях. На этот раз он решил окончательно порвать с Кацуки, разорвать все связи, оставив позади всё, что каким-то образом напоминало бы ему о бывшем возлюбленном. Изуку не собирался возвращаться назад. Затем его настигает другая мысль. Если Изуку считает, что они расстались, значит ли это, что он может попытаться сойтись с кем-то другим? После всего что сделал Кацуки, после того, как они разошлись, почему бы и нет? …он вдруг представляет, как Изуку оказывается в постели с кем-то другим, и чувствует себя так, будто задыхается. Эта мысль застревает в нем, впивается острыми зазубренными краями прямо в само его существование и причиняет боль в ответ на любую попытку от неё избавиться. Кацуки чувствует себя проклятым, потому что не может перестать представлять Изуку, который целует кого-то другого, не может выкинуть из головы изображения чужих рук, которые касаются любимого тела, ласкают его, целуют каждый дюйм его тела. Кацуки видит, как лицо Изуку искажается от удовольствия, которое доставляет ему кто-то другой, и его горло сжимается от тошноты. Спотыкаясь Кацуки мчится в ванную, едва успевая склониться над раковиной, чтобы извергнуть из себя свой скудный ужин. Боль такая сильная, что почти кажется физической. На глаза набегают слезы, но на этот раз Кацуки даже не пытается их стереть, вместо этого сползая на пол, касаясь холодного кафеля щекой. Кажется, что у него лихорадка, но Кацуки не может найти в себе силы заботиться об этом. Если Изуку знал, что Кацуки ему изменяет, было ли ему так же больно? С его чувствительностью, с тем, как тонко и глубоко он всё переживает, Изуку, вероятно, должно было быть намного хуже. И Кацуки проводил его через это. Столько раз. Он трясется на полу, поджимая под себя ноги и сворачиваясь, будто ребенок, который ищет тепла. Но холод, который он чувствует, не имеет ничего общего с температурой. Во всем мире существует только один человек, который мог бы его согреть, и когда-то он был рядом. И теперь он исчез – Кацуки сам провел их сквозь точку невозврата.