Калека

Майским вечером воскресенья Игорь Ощепский, как всегда, выпил две банки крепкой «Охоты», посмотрел вечерние новости по первому каналу и завалился спать в майке-тельняшке и серых растянутых трусах. Стоило ему задремать, как тут же диван с наброшенным на него пледом вместо простыни вдруг задрожал, затрясся, заездил… «Землятресение! - пронеслось в голове Ощепкова, - Надо встать, на улицу, может, выйти…» Одним рывком он поднялся и сел на краю дивана. Полные, потеплевшие под одеялом ноги коснулись прохладного паркета. Он поджал пальцы ног и поморщился. Потёр заспанные глаза. Опухшие морщинистые веки никак не хотели пропускать под себя рассеянный свет фонаря, который падал в окно сквозь шторы. Глаза болели, точно в них насыпали песка. Откуда-то раздавался не то шум, не то писк. - Блять, прям среди ночи… - пробормотал он вслух, протягивая через складки верблюжьего одеяла толстые волосатые руки к телефону - маленькой чёрной «нокии». На мгновение экран телефона разрезал ночную тьму и сделал глазам ещё больнее. 12:55 - показывали часы «нокии». Он включил лампу на тумбочке возле дивана и ещё раз поморщился, уже от резкого света. «Что за чертовщина…» - подумал Игорь и взъерошил жёсткие темно-русые волосы, стриженные под машинку. Растёр обвисшие щеки и ровные густые усы, в надежде прийти в себя и проснуться. Тут Игорь краем глаза заметил, что землетрясение будто бы стало сходить на нет. Но странный гул не прекращался. Гул, похожий то-ли на будильник, то-ли на дверной звонок. Точно! Кто-то лихорадочно звонил в дверь, ежесекундно нажимая кнопку звонка. Как только Ощепский понял это, его густые, чуть поседевшие от возраста брови сдвинулись, сталкиваясь в глубокой складке на лбу. Он страдальчески вздохнул, надеясь, что трель дверного звонка прекратится, если никто не откроет. (Резонно ведь, что в без пяти минут час никто не обязан встречать гостей?) Но истязать звонок не прекращали. - Сволочи, соседей же разбудят! - выругался Ощепский так, что грозное эхо отлетело от тёмных стен и на секунду ему самому стало жутко. - Кто? - прокричал он, отпирая в одних трусах и майке дверь, и резко проворачивая щеколду. Он старался интонационно выразить всю свою злость. - Какого хрена надо? - Это я, Игорь. - спустя несколько мгновений тишины, из темноты подъезда послышался тоненький женский голос. Ощепский замер. Волосы на голове, казалось, приподнялись. Даже усы будто бы закололи мурашками, повернувшись короткими волосками вовнутрь. - Кто… я? - растерянно переспросил он, как будто бы желая выругаться, но услышанный женский голос уже не позволял этого сделать. Из подъезда потянуло холодом. С минуту Ощепский стоял молча, не шевелясь и почти не дыша. В его голове вдруг всплыли неясные, тревожные, странные образы, из-за чего даже свело желудок. Где-то в груди поднимались темные, непонятные ощущения, которые он никак не мог себе объяснить. Да, если честно, и не пытался. Игорь вообще никогда не объяснял себе свои ощущения. Только морщил лоб, непонятливо и грозно сводя брови в одну линию и поднимал губу, так, чтобы верхняя кромка жестких усов почти касалась ноздрей, как бы отрицая все свои переживания и открещиваясь от них. - Можно войти? - из темноты просочился тихий, но почему-то уверенный в своей просьбе, голосок. Сначала Ощепский даже не увидел, кто перед ним стоит. Но чуть опустив взгляд обнаружил перед собой девичий силуэт на три головы пониже его самого. Втрое тоньше. С руками, то-ли заведёнными за спину, то-ли собранными перед собой. - Какой войти, ночь на дворе! Время видела… - проговорил Ощепский, очевидно, несколько смутившись тем, что ему не удалось выплеснуть праведный гнев разбуженного человека на своего ночного гостя. Всё-таки это была девушка. - Я твоя куколка. - ещё тише, перейдя почти на шёпот, произнесла она. Но чем тише был её голос, тем твёрже и тем увереннее он становился. Тем отчетливее отталкивалось от бетонных стен и скатывалось по подъездной лестнице эхо. Игорь вдохнул, но выдохнуть уже не получилось. - Проходи… - само собой вырвалось у него хриплым шёпотом. На место заспанной раздражённости заступила смутная тревога. Двигаясь совершенно бессознательно, он сделал шаг в сторону и распахнул дверь своей гостье. Она неслышно, точно передвигаясь по воздуху, вошла в квартиру и разулась. Ощепский запер дверь и, не моргая, точно заворожённый, проследовал за девушкой. Она тем временем, миновав узкий коридор с паркетным полом, по которому сочился желтоватый свет фонаря за окном, прошла на кухню. Не мешкая ни секунды, точно бывала в квартире Игоря уже ни раз, обогнула кухонный стол, разместившийся от стены до самой середины кухни. Стянула с себя маленькое пальто. Теперь Ощепский смог разглядеть её силуэт с головы до пяток. Девушка была одета в какое-то простенькое платье без рукавов. На голове – короткие крупно вьющиеся волосы. В левой руке - полиэтиленовый пакет. В правой - сложённое пополам пальто. Обходя стол, её талия еле различимым движением качнулась в сторону. Подол платья, достающий почти до коленей тоже шевельнулся. Пакет тихо прошуршал. Вся она как будто стала ещё тоньше, ещё призрачней, освящённая этим уличным светом. Рассеянный фонарный луч огибал границы шеи, талии, лодыжек, будто и вовсе стирая их. Ощепский щелкнул выключателем на стене коридора и маленькое пространство кухни осветила болезненно-желтая лампа, одиноко вкрученная в центр беленого потолка. Он вздрогнул. Девушка уже сидела за столом, чуть склонив голову вперёд и сцепив руки в замок. Мутные серые глаза смотрели прямо на него. Пакет лежал на полу, у неё под ногами. Пальто висело на спинке деревянного стула. - Здравствуй, Игорь. - сказала она на выдохе и тонкий чистый голос разлетелся эхом пронзительных осколков по всей кухне. Но даже вздрогнув, Игорь быстро взял себя в руки. С красноватых опухших век сошло всякое напряжение, а дыхание в миг стало ровным. Он подошёл к плите, плеснул в большую кружку воды из остывшего чайника и крупными, жадными глотками, какими пьёт человек, из крови которого ещё не вышел легкий вечерний хмель, осушил стакан. Он искоса поглядывал на девушку и видел, что она всё ещё смотрит ему прямо в глаза. Уже совсем выпрямившись и подняв голову так, что её нос и подбородок казались по-странному острыми. Короткие локоны, которые оказались совсем светлыми и почти даже белыми, открыли теперь весь овал её лица. «А хорошенькая девочка ко мне заглянула…» - мысленно усмехнулся Ощепский и звякнув донышком кружки об плиту, занял стул напротив. - Ну рассказывай, красавица! - начал он, отвалившись на спинку стула. - Откуда ты такая взялась среди ночи? - Хм. - она чуть прищурила большие серые глаза, не переставая вглядываться в лицо Ощепского, точно стараясь разглядеть в нём что-то особенное. - Ты с тех пор даже не изменился. Морщин стало больше, но это возраст. Потолстел немного. Ну да, и усы… - она пристально вгляделась в усы, точно отсчитывая в уме каждый волосок, - Усы отпустил. Неудачные усы, Игорь. Ты с ними стал ещё страшнее. Волос седых побольше стало на висках. А вот глаза такие же красные. Я подозревала, что мужчины с сорока шести до пятидесяти трёх лет уже не меняются… Но чтобы настолько. - Ба! - усмехнулся Ощепский, тоже сложив руки в замок и оперевшись округлыми локтями на стол. - Это с какой же ещё такой встречи? - он сощурил глаза, будто копируя мимику своей собеседницы. - Ладно… - она вздохнула, потупилась и погладила пальцами исцарапанную ножом, поверхность стола. Тонкие пальцы вокруг ногтей были все красные и искусанные. - Я вот столько думала тебе сказать. Столько раз это представляла… Даже много на бумаге писала, как всё будет выглядеть. - она изобразила правой рукой, будто пишет, - А теперь даже как-то не знаю, с чего начать. Но так, может, и лучше. Скажи, Игорь, а ты меня совсем не помнишь? Её маленькое аккуратное личико сделалось серьезным. Несмотря на свою привлекательность, в свете желтой лампы, оно почему-то казалось нездоровым. Пальцы снова переплелись друг с другом на столе. - Да откуда ж мне тебя помнить, красавица? - снисходительно улыбнулся Ощепский. - Давай рассказывай, раз пришла. - Хорошо. Девяносто девятый год. Больница. Ты все эти семь лет там работаешь. Только теперь ты главврач, а тогда был заведующий отделением неврологии. Или как там у вас это называется… - её пальчики снова заходили по столу, точно ища, за что бы им зацепиться. - На обследовании лежала девочка с болезнью сердца. Она обследовалась после перенесенной острой ревматической лихорадки. В больнице тогда почему-то не было свободных палат и девочку с этой её ревматической болезнью положили в какой-то отдельный бокс, не предназначенный для обычных больных. - Погоди-погоди… - снова усмехнулся Ощепский и тёмные усы с проседью вздрогнули над пухлой губой. - Ты чью-то историю болезни выучила? Студентка что-ли? На практике была, да влюбилась да? Ну точно, как раз же май месяц. У меня сейчас студентов дохера и больше. Беззаботный вы народ, студенты… Припереться среди ночи! - он неприятно подмигнул девушке. Её глаза сделались печальными. - Нет, Игорь. Вспоминай дальше. Той девочке было пятнадцать лет и звали её Инга Краснова. Случай у неё был не самый редкий и не самый опасный, но лечащий врач назначил дополнительное обследование невролога в этой же больнице. И она приходила к тебе в кабинет. И ты точно так же ей улыбался. Точно так же, как сейчас. - на этих словах она сама улыбнулась. Едва заметно, одними уголками губ. Будто бы через силу. Будто эта самая улыбка далась ей а трудом. Впрочем-то так оно и было. Ощепский молчал. Морщина между его бровей вновь стала глубже и темней. - А потом ты пришёл к ней. Ночью. Помнишь, Игорь? Инга - это я. С минуту на кухне стояла гробовая тишина. Оба они смотрели друг на друга. Ощепский - напряжённо и вдумчиво. Нижние веки у него вздрогнули и приподнялись. Будто бы он действительно начал что-то припоминать. Инга - спокойно и тихо. Ни за что уже не цепляясь взглядом. Из крана выпала капля воды и ударилась о дно металлической раковины. Ощепский сглотнул слюну, выпустил ноздрями воздух и, наконец, разорвал повисшую над ними тишину: - Не помню. Вообще… Не запомнить же каждую пациентку, которая через меня проходила. - Хм. - Инга снова слабо улыбнулась, - А много их через тебя проходило, так же, как я? - Тьфу ты, чёрт! - Ощепский хлопнул по столу, - Ты чё несёшь? - Не волнуйся и не бойся. Зла я тебе всё равно не хочу. Я не за тем пришла, чтобы… - она сбилась. - Короче, я тебе не угрожаю и ничего не требую. Но и ты мне пожалуйста не ври. Мне это важно. - Ещё бы. - Дай покурить, с мыслями соберусь как следует. - Не курю. - Неправда. В квартире пахнет. Да и все врачи курят. А ты много. Ощепский усмехнулся, кряхтя, поднялся со стула и вышел в коридор. Взял с комода в двери пачку желтых «Camel» и пепельницу. Бросил на кухонный стол. Сел и закурил. Инга тоже вытащила из пачки сигарету и закурила. Держа сигарету большим и указательным пальцами, сделала пару глубоких затяжек. Густой дым отрывался от её тонких губ и поднимался к потолку неторопливыми сгустками. Инга медленно стряхивала пепел, стуча сигаретой по кромке пепельницы. Игорь курил торопливей. Выдыхал дым ровной струей, которая тут же исчезала спертом в воздухе. - Этот блок… Ну, где я лежала. Был даже не похож на палату. Так, какая-то комнатушка, вся в кафеле. Серо-зелёный кафель. Кушетка, стол возле окна, стул, унитаз и раковина. Всё впритык. - продолжила Инга. - Я знаю свою больницу. Просто больничный блок. Вроде дополнительного места. - Первый раз ты пришёл почти в час ночи, - она со значением посмотрела на Ощепского. - Я тогда ещё не спала. Ты зашёл и долго-долго стоял возле двери. Смотрел. Я тогда изо всех сил делала вид, будто сплю, а сама боялась. А ты постоял и вышел. Ощепский докурил и вмял окурок в дно пепельницы. Он молчал. Слушал. - А потом ты пришёл ещё раз. Я думала, что тоже постоишь и уйдёшь. А ты снял халат. Помнишь? Повесил его на спинку стула. Я всё помню. Ты запер дверь и ключ оставил в замке. Из кармана достал презерватив. Помнишь, что было дальше? Очень страшно шептал, чтобы я молчала и торопился. - Нет. - Ощепский говорил уверенно, но, как бы ни силился, не мог произнести хоть что-нибудь, кроме «нет». Выгнать Ингу он тоже не мог. Будто что-то необъяснимое и сильное запрещало ему. Поэтому он слушал. Слушал с нарочито развязным видом - зевая, вытягивая ноги под столом и откидываясь на спинку стула. Но чем дольше Инга говорила, тем ему становилось неуютнее. И вот Игорь уже не мог спокойно смотреть ей в глаза. От этого-то и все его движения становились неестественными и нервными. - Давай выпьем. Налей что-нибудь. - сказала Инга. Пошёл третий час ночи. - Нету. - И снова врёшь. - с улыбкой заметила Инга, - У врачей всегда есть выпить. А у тебя тем более. Ощепский снова ухмыльнулся, но вышло как-то слабо и печально. Молча встал и вытащил из навесного шкафчика бутылку коньяка, из которой уже было отпито на треть. Из другого достал два граненых стакана. Налил в оба почти до половины. - За тебя. - произнесла Инга. Игорь усмехнулся и они чокнулись. Ощепский выпил содержимое стакана в пару глотков и, чуть поморщившись, крякнул. Инга втянула в себя половину, часто-часто задышала и закрыла лицо ладонями. Тряхнула головой и светлые кудри рассыпались в стороны, открыв взгляду мужчины её шею и уши. Шея у неё покраснела. - У-ух! - простонала она и задышала ровнее. - Я так и знала, что у тебя коньяк. От тебя и тогда пахло чём-то крепким… Наверно, тоже коньяк. Ты помнишь? Ну значит, будет коньяк. Когда ты закрыл мне рот и навалился на меня, у тебя ещё шея была вся потная. А потом ты говорил вот это вот… Куколка моя. Ты помнишь? Вот тогда от тебя пахло коньяком. Так противно было… И страшно. - Ничего подобного, девочка. - протянул Ощепский. Выпитое будто разрушило внутри него какой-то барьер и позволило говорить. - Приснилось тебе это всё. - Не-ет… - руки её снова забегали по столу, теперь уже обвивая стакан. - Не приснилось. Потому, что сны всегда забываются, какие бы ни были. Размываются, становятся такими… как будто смотришь на них через мутное стекло. И забываются. А ты врёшь. Снова врёшь. - Потому, что все доктора врут, да? - казалось, Ощепский наконец расслабился. Но Инга ответила ему вполне серьезно: - Нет. Врешь только ты. - А мне кажется, ты. - Хм. - она будто бы вспомнила что-то важное. Потом сделала маленький глоток коньяка. Чихнула четыре раза. Сморщилась. Ещё выпила. Уши у неё жутко раскраснелись. Потом допила остатки спиртного, расчихалась и закурила. Ощепский наблюдал за ней и его опухшие губы, а вслед за ними и усы растягивались в странной ухмылке. В это время он почему-то нашёл Ингу очень красивой. С покрасневшими ушами и шеей, растрёпанными светлыми кудрями, слезящимися от дыма глазами. В нем вдруг шевельнулось мазохистичное желание продолжать этот неприятный нестройный разговор. А может, хмель понемногу начинал бить в голову. Инга продолжила: - У меня мама умерла. - Сейчас? - Дурак! Нет конечно. Два года назад. - она потушила выкуренную наполовину сигарету и положила ее на край пепельницы. - Отца, ты знаешь, у меня никогда не было. Ну как… Был, у всех изначально был отец. - Ну да. - Но я его не знаю, он уехал за границу, когда мама ещё была беременной. Поэтому, его всё равно, что и нет. В шестнадцать лет я попробовала вскрыть вены и меня положили в психушку, представляешь? В самую настоящую. Я там была почти полгода и школу закончила еле как. С тройками, конечно. Мама говорила, что из-за своих выходок я никуда не поступлю. И я не поступила, потому, что после выпускного со мной случился острый психоз. Нехорошо звучит, да? Как-то слишком… ну да хрен с ним, с психозом. Я опять попала в психушку, уже во взрослую. Мама говорила, что я неблагодарная дура и что меня теперь никто замуж не возьмёт. - И как, никто не взял? - Почему ты так подумал? - в серых глазах мелькнуло любопытство. - Ну не поступила же. Как она сказала. - Налей мне ещё. И себе тоже. Ощепский снова наполнил стаканы до половины. На кухне стало душно. Резкий коньячный запах смешался с дымом и голова у обоих начинала кружиться. Игорь открыл форточку. Они сделали по глотку, уже не чокаясь. - Не взял. - продолжила Инга, растягивая слова. - Во вторую ходку я познакомилась с Сашей. - С Сашей? - Ну да. Он биполярник. Порезался в эпизоде. Его зашили, конечно, но потом засунули туда. Потом он ушёл со справкой, а я осталась. И он стал ко мне приезжать. Мама не приезжала, а он стал. Вообще, так было нельзя… ну, если не родственник. Но Саша всегда был умным, у него много знакомых компьютерщиков и ментов. Он же меня потом оттуда и забрал. Когда мама умерла, он перевёз меня к себе. Вот так мы и живем. Без регистрации. Мы друг друга не любим. Просто так удобно. Как в психушке. Потому, что вся жизнь - это и есть психушка. А люди… тут кому как повезло. Есть доктора, а есть больные. Мы с Сашей вот время от времени друг для друга то больные, то доктора. Смешно звучит, знаю… - она усмехнулась и сделала глоток из стакана. - Но так должно быть. Ты вот всю жизнь думаешь что ты доктор, да? В ответ Ощепский только хмыкнул. Всю жизнь доктором он точно не был. И уж тем более, обо всем этом не задумывался. - А семь лет назад оказалось, что ты больной. Вот так вот. - заключила Инга и щелкнула ногтем по стакану, в котором колебался коньяк. Потом встала и закрыла форточку. От выпитого её чуть повело в сторону. - Холодно. - Ну допустим. - ответил Игорь, икнув, - И зачем ты теперь пришла? Задавая этот вопрос, он не подозревал, что именно сейчас, в эту самую минуту, задаёт совершенно роковой вопрос. Но губы его вдруг сузились до нормальных человеческих размеров, в глазах блеснула нервная искра, а пальцы механически поползли к пачке «Camel». Ему стало интересно. Интересно впервые за последние несколько лет. В его жизни случилось что-то, помимо медицинских карт, задержек на работе, поездок в местный ПНД, пива и телевизора по вечерам. Появившись вот так внезапно, посреди ночи, Инга будто бы вырвала его из одного вечно повторяющегося дня. И этот самый интерес сейчас разгорался в нем, подобно самой настоящей страсти. Как у игрока, проигравшегося в прах, который вдруг понял, что в последней игре козырный туз в его руках. И никто об этом козырном тузе не знает. Пучина азартного любопытства поглощала его с каждой секундой. То-ли от выпитого, то-ли от происходящего, Ощепский вдруг ощутил себя живым. Даже несмотря на то, что не был мертвым и уж точно никогда не умирал. Он тоже помнил, что было там, в больничном боксе. Не так хорошо и не так ярко, как Инга, но помнил. И имя её он тоже помнил. Инга Краснова - запомнил он тогда специально. Единственная девочка, перед которой он не смог устоять у себя в отделении. Девочка-ангел. Девочка, которая в свои пятнадцать выглядела значительно младше. Настоящая девочка-куколка. С тогда ещё длинными светлыми кудрями, большими серыми глазками и тихим голосом. Разумеется, она была не первой и не последней из тех, к кому он приходил по ночам. Кого разворачивал на бок или на живот и вжимал испуганным личиком в подушку. Чьи тоненькие руки обхватывал одной своей в запястьях. А как беспомощно бился пульс в их венах в эти минуты! Как они пытались увернуться, прикладывая все-все усилия! С каким ощущением полной и безраздельной власти над маленьким тельцем он стягивал трусы крохотных размеров вспотевшей от возбуждения ладонью…. Но то были другие девочки, почти все - девочки из детских домов или скромных семей. За ними он раз в месяц (иногда и чаще) ездил в ПНД, сверять карточки и проверять работу нервной системы пациентов из психиатрического отделения. Там не было своего невролога, а в городе у него была отличная репутация и связи с органами. Да, перед ним действительно были открыты все двери. И это щемящее чувство дурманило сердце почти так же, как охрипшие, раздавленные крики девочек, которым никто и никогда не поверит. Которые знают, что они заклеймлены психиатрическими диагнозами, а он - доктор, который их лечит. С Ингой тогда получилось иначе. Подумав, он, может, и не стал бы приходить к ней, но страсть взяла верх. Такой он был человек. Понимал, что небезопасно. Что здесь лежат не те же пациенты, что в ПНД. Что проговорись она - вряд-ли вышло бы списать на галлюцинации или бредовые состояния. Пришлось постараться. Продавить, использовать угрозы, прописать успокоительные и снотворные таблетки. Но тем было и интересней. Ведь и любой игрок понимает, что одним наличием козырного туза в рукаве не отделаться. Что им нужно ещё правильно распорядиться. А Ингу он запомнил просто так. Просто, чтобы иметь её ввиду, если вдруг что. И это имя как-то само собой отложилось у него в голове. Инга закрыла форточку и села на подоконник, вцепившись в него пальцами. - Зачем я пришла? - странно улыбалась она, - Да чтобы сказать, что весь этот кошмар со мной был. Правда был! Что ничего мне не приснилось и не выдумалось. Смотри! - она обхватила себя за обнаженные узкие плечи. Провела пальцами по предплечьям. Протянула руки к Ощепскому. Глаза у неё горели. - Видишь? Игорь напряг зрение, которое с годами быстро ухудшалось, и вгляделся. Все её руки - от плечей до запястий были покрыты шрамами. На коже не было ни единого чистого места. Белые келлоидные рубцы разной длины и ширины, покрасневшие тонкие полосы, проявившиеся в желтом свете кухонной лампы, едва заметные царапины. Уродливые полосы, разбросанные по рукам и лежащие теперь друг на друге, внахлест, даже сеткой. На запястьях зажившие и уже затянувшиеся порезы шли шрамами вдоль и были особенно длинными и особенно широкими. - Видишь? Всё это было… Было! Я резала себя, чтобы самой не запутаться и запомнить. Чтобы самой себя не обмануть. Что было делать? Ты уходил. Там, - она провела ладонью по животу, поверх платья, спустилась к лобку и двумя пальцами уткнулась себе между ног. Легкая ткань вторила всем движениям её руки. - Там со временем болеть переставало. Синяки проходили. А я так боялась забыть… Она спустилась к коленям и задрала подол платья. - Ровно столько мне надо было, чтобы помнить всё до этого дня. Чтобы верить самой себе, если вдруг больше никто не поверит. Хотя, кто знает, если бы места было больше… - она пожала плечами и коснулась груди. Провела обеими руками к животу. Платье в след за пальцами оттянулось и под ним стали заметны маленькие бугорки груди с точками сосков и граница рёбер. - Больнее всего было здесь. Видишь, что ты со мной сделал? - говорила Инга. Ощепский закурил, нащупывая на столе зажигалку и не отрывая от девушки взгляда. И курил медленно, вдумчиво и молча. «Как это я не разглядел, что она вся искромсанная, пока мы тут сидели? Надо ж!» - проносилось у него в голове. Дым сочился с кончика сигареты и всплывал к потолку. - Вот видишь, Игорь… - она села обратно на стул и закинула ногу на ногу. - За целые семь лет я ничего не забыла и ни в чем не разуверилась. Хотя много сомневалась. Но это действительно было. Я помню. Всё потому, что тогда ты стал главным человеком в моей жизни. И был им всё это время. Ощепский поперхнулся дымом и закашлялся. К таким громким словам он едва-ли был готов. На секунду ему показалось, что здесь, у него на кухне, Инга окончательно сошла с ума. - Это как так? - прокашлявшись, спросил он, всеми силами отрицая, что где-то глубоко внутри эти слова ему даже польстили. - Очень просто. Ощепский подвинул к себе стакан Инги и снова разлил коньяк. Тут же отпил половину из своего. Слушать Ингу без выпивки становилось всё сложней. - А та ночь стала моей главной ночью. Внутри меня тогда будто бы что-то сломалось. Помню, ты ушёл, а я почти не могла пошевелиться, даже моргнуть. Так и пролежала на боку, лицом к стене, как ты меня оставил. А ещё всё болело просто адски. Всё тело. Особенно внутри. Это было совсем невыносимо. Наверное, случись такое сейчас, я бы заплакала от боли. Но тогда слез почему-то не было. Не знаешь, почему? Просто оцепенение. Помню, только ладонь сунула между ног, потому что, там и снаружи, и в промежности всё болело. А руки всегда были холодные. Потом пальцы были все в крови. - Инга больше не пила. Только все крутила в руках свой стакан, болтая в нем терпкую коричневую жидкость. По раскрасневшемуся лицу её и блестящим глазам было видно, что она уже пьяна. Но она продолжала свой страшный рассказ, почти не сбиваясь. - Утром я блевала. Сначала ужином, а потом просто. Желудок болел страшно, но я всё равно блевала. Уже одними слюнями. А ещё хотелось помыться. Меня будто облили какой-то липкой вонючей жижей. Она проходила под кожу и я уже гнила и воняла изнутри. Весь день я молчала. Ни анализов, ни процедур тогда не было. Да я бы ничего и не перенесла. Вечером меня, конечно, отвели куда-то через улицу помыться… И я терлась мочалкой до крови во всех местах, но отмыться не могла. На мне всё ещё были твои руки. Знаешь, хотелось снять с себя кожу и постирать на машинке. Всё остальное время обследования я боялась. Боялась, что ты придёшь снова. И ты ведь пришёл потом ещё раз. Ещё раз снял халат и сделал все остальное. Боялась ходить в главный корпус. Вдруг бы где-нибудь в коридоре я встретила там тебя? Представить не могу, чтобы со мной тогда было. Но ещё страшнее было заходить к тебе в кабинет. По ночам я боялась уснуть. И не спать тоже боялась. И в ушах всё стояло вот это твоё «куколка». Очень громко и со всех сторон. В туалет ходила всё время кровью. Сейчас тоже бывает, но реже. Я ж потом лечилась. Днём боялась сказать хоть слово. Мне казалось, я натворила что-то страшное, совершила какое-то преступление, представляешь? И что любым словом могу себя сдать. Думала, что все, даже медсестры, сразу тебе обо всём расскажут и ты убьешь меня. Правильно боялась. Когда ты пришёл во второй раз, так и сказал - «издашь хоть звук, убью тебя прямо здесь». А потом - «куколка». Скажи… Ты убил бы? - Нет, конечно, - тупо ответил Ощепский. - Я, по правде, и не помню уже, что там было. - А может, было бы и лучше, если бы убил. - Может. - сказал он и хлебнул из стакана. Инга вздрогнула. - Когда я приехала домой, всё продолжилось. Я всё ещё не могла отмыться. Надо было ходить в школу. Это была какая-то пытка, мне казалось, что она никогда не закончится. Самым тяжёлым было, конечно, ездить на маршрутке до школы. Знаешь, когда людей много, все толкаются и стоят вплотную. Со всех сторон ко мне кто-то прижимался, толкал. Даже через куртку все эти прикосновения… - она прервалась и потёрла переносицу. - Они обжигали. Было очень горячо. И больно. Будто везде был бесконечный ты и тянулся ко мне от всего, к чему бы я ни прикасалась. Я думала, что сойду с ума. Может, и сошла? - Может, и сошла. - Через год поняла, что так и не отмоюсь. Все время снились кошмары. И все время «куколка». А я тебе хоть раз снилась, скажи? - Бывало. - ответил Ощепский первое, что пришло в голову. Он не был твёрдо уверен, в том, что это правда, как и в обратном. - Понятно. А мне постоянно. Потом я решила, что я теперь испорченная и что надо все закончить. Всё ходила, обдумывала. Даже как-то ездила к больнице, просто постоять там перед входом. Наконец решилась. Когда мамы не было дома, ушла из школы и попыталась вскрыться. В комнате, прям на полу, представляешь? Руки тряслись и ладони были все потные. Так тошнило… Из-за этого, видать, ничего и не получилось. Как Мама тогда орала, это кошмар! Но мне её было жалко. Я бы такую дочь отдала в детдом, а не в психушку. Там тоже было страшно. Это совсем другая больница, хуже… ну ты знаешь. Но там тоже есть врачи в белых халатах. Они все были с твоим лицом. Мне всё казалось, что каждый из них хочет сделать мне больно. Медсестры другие, злые. Сначала у меня были истерики, один раз меня даже привязали к кровати - так орала! А вообще, те полгода я плохо помню. Ходила вечно как в тумане. Мама сначала ко мне приезжала, а потом - не помню. Вообще, хорошо конечно. Это было единственное время, когда я о тебе не думала. Но я знаю, что ты туда приезжал. Точнее, потом узнала. Может, приходил ночью, стоял и смотрел из угла так же, как в первый раз. - Может, и смотрел. - зачем-то протянул Ощепский, хотя вопроса Инга не задавала. - Вот видишь. Потом я вышла из больницы и все снова стало больно, горячо и страшно. А года через полтора или около того случилось что-то страшное… Я видела тебя дома, у себя на кровати. Тебя и твои руки. А мама была рядом и не видела. И я резала себя, чтобы помнить, что ты есть. Чтобы потом верить себе. А потом снова попала в больницу, там и сказали, что это был психоз. Правда, уже во взрослое отделение и там был Саша. Ну потом ты знаешь. Это он нашёл твой адрес. Представляешь, мы совсем рядом живем. Я за полтора часа пешком дошла. Когда я узнала, то почему-то испугалась. «Внатуре сумасшедшая! - думал Ощепский, - пешком по ночи припереться. Ненормальная.» - Знаешь, иногда я пыталась сама себя утешать и думать, что и я для тебя особенная. Ну или хоть тогда была особенной. Что, может, ты меня хоть немного любил и просто не смог удержаться. Иногда я ждала тебя, ждала, что будешь меня искать после выписки. Особенно огорчилась в восемнадцать лет. А потом узнала, что ты ездил ещё к девочкам из той, другой больницы. Наверное, тоже называл из куколками. Тогда я тебя возненавидела. Всё не могла понять, неужели ты совсем про меня не думал? Разве бывает, чтобы я думала так много, а ты совсем нет? Иногда я хотела, чтобы ты умер. Как-нибудь мучительно. Игорь затрясся в припадке пьяного смеха, стуча рукой с сигаретой по столу. Инга вздрогнула и поёжилась. - Ну и что? Как бы ты меня убила? - Не знаю. Мне хотелось, чтобы тебя самого привязали к кушетке, и какой-нибудь огромный страшный врач сделал с тобой тоже самое. А потом избил до смерти. Или чтобы ты мучился от кошмаров, а потом бросился с моста. Или чтобы тебя долго-долго пытали. - Хе-хе… Милые фантазии. - крякнул Игорь, докуривая, - Ну и? Стало бы тебе легче? - Дурак! - рассердилась Инга и ее тонкие брови страдальчески надломились у переносицы. - Конечно нет. Я же так и не могла понять, люблю я тебя или ненавижу. - Сейчас поняла? - Да. Ненавижу. Но это только потому, что не могу любить. Ты тогда забрал у меня всю любовь, которая во мне была. И теперь я ненавижу всё. Это не значит, что я хочу, чтобы всё сгорело и пало. Я скромно ненавижу. - Да-а, хреновое житьё… - протянул он в ответ и зевнул. - Рассказывала кому-нибудь? - Конечно, нет. Говорю же, в больнице боялась. Маме тоже. Да она бы мне, скорее всего, не поверила. Сказала бы, что это всё выходки и фантазии. Психиатрам тем более. Зачем им знать, из-за чего я у них в больнице? Ещё бы посмеялись. Саша тоже не знает, не нужно ему это. В полицию идти, думаю, бессмысленно. У тебя же там есть свои. Наверняка есть. – рассуждала Инга. - Ну а сейчас что? Сейчас как живешь? - Хм. - кротко улыбнулась Инга. Ей было приятно, что Ощепский спросил. - Сейчас с Сашей. Он работает где-то с другом в подвале. Я была там один раз. Темно, бардак и несколько компьютеров. Они называют это офисом. У этого же друга он снимает однушку. Я убираюсь, готовлю, стираю. Он чаще всего в офисе. Иногда он ложиться в больницу, иногда я. В целом, неплохо. Мы почти как семья. Сломанная, странная, может быть, больная… Он меня жалеет, так и говорит. Но теперь его жалость стала мне невыносима, я больше её не хочу. Да он, наверное, и сам от этого устал. Ещё бы! Попробуй такую несколько лет поопекать. Но знаешь, мы пробовали даже спать. - И как? - с интересом в пьяных глазах спросил Ощепский. - Никак. Несколько раз пробовали и никак. Когда Саша меня раздевает, то руки у него жгутся. Но это ещё можно терпеть. У него на меня встаёт, но вот войти не получается. У него не очень большой и не очень толстый, это во мне всё дело. Мы старались, но у меня там всё сжимается и становится как камень. Больно и крови много. Ничего не могу с этим поделать. Даже когда сама хочу его - то же самое. Я могла только ртом или руками, но это не то. Мы решили, что лучше ему спать с другими. Понимаешь, почему всё так? - Предполагаю. - как-то невнятно и разочарованно ответил Игорь. - Потому, что ты - мой главный и единственный мужчина. Ты сломал меня, Игорь. И теперь даже тело никого больше, кажется, не принимает. Я калека. У меня, кажется, и ум искалеченный и душа, если она есть. А раньше, до пятнадцати лет, мне всегда хотелось, чтобы всё было как у всех. Там, полюбить кого-нибудь, целоваться на лавочке, потом закончить какой-нибудь институт, любой. Выйти замуж и завести ребёнка и кошку или рыбок. Работать, а вечером приходить домой, вместе ужинать и ложиться спать. Забирать сына или дочку из садика, потом из школы. Представляешь, мне так хотелось всего такого. А сейчас я, бывает, смотрю на сверстников, особенно на девочек. И у всех мужья, работа, друзья, свои квартиры, животные… Хоть что-нибудь из этого обязательно есть. Мне двадцать два года, Игорь. И у меня ничего. Но я не завидую. Я понимаю, почему так. Что я видела за последние семь лет? Только больницы. Разве с такими знаниями можно жить? А в последние годы, я ни с кем, кроме Саши и не разговаривала. Мне кажется, что мне все ещё пятнадцать и что я все ещё у тебя в больнице. Меня как будто заперли в той холодной кафельной комнатушке с кушеткой и унитазом. Я калека, Игорь. Навсегда калека. - она хмыкнула и поднесла стакан ко рту, но пить не стала. Губы ее были уже сухими от долгого разговора. Ощепский заметил это и налил ей в свою кружку, которая стояла на плите, холодной воды из чайника. Инга молча осушила всю кружку. Глаза у неё были уставшими и блестели. Пятый час уже подходил к середине и чёрное небо за окном превратилось в мутную и тёмную синеву. - Калека-калека… - с холодной усмешкой пробормотал Ощепский, протягиваясь к пачке сигарет, в которой болталось уже только две штуки. Он оперся на плиту и скрестил ноги, ничуть не смущаясь своих широких волосатых ляжек и того, что был в одних трусах. - А калекой ты и правда осталась. Но только потому, что за все это время ты даже не попыталась выбраться из этой дерьмовой шкуры вечной жертвы, - он закурил и выпустил дым из ноздрей. - Спасение утопающих - дело рук самих утопающих, помнишь? Знаешь, сколько за тридцать лет я насмотрелся на детей с пороком сердца? Детей, которые выживали и переставали быть детьми, которые жили и живут. А сколько ребят после черепно-мозговых? Которые выгребали и жили дальше. А сколько пацанов и девчонок, у которых стартанула эпилепсия, но они нахер не сложили руки? Лечились и контролировали почти все свои приступы. Тебе такого и не снилось! Знаешь, что было общего у всех у них? Психологическое состояние. Они не считали себя калеками. Всё лечимо и излечимо, красавица моя. Если захотеть. Да, может, тогда я и поступил с тобой… Как бы это сказать… Некрасиво. - Инга подняла на него взгляд и слушала, затаив дыхание. Впитывая каждое слово и стараясь уловить каждый звуковой импульс. Ощепский продолжал: - Но это ситуации, которые случаются. Это как родиться с тяжёлой болезнью. Но что ж теперь, вообще не жить? Живут ведь, взрослеют. А если самому считать свою болезнь неизлечимой - вот тогда верная смерть. Ну случилась с тобой неприятность - считай, что по воле случая. А вот как с этим жить - решать было уже тебе. Да и времени у тебя было достаточно. На что ты его пустила? У тебя, в отличие от некоторых, две руки и две ноги. Говорить можешь. Мордашка симпатичная. Что ещё надо? Так что, я умываю руки. Хочешь страдать - страдай. Но меня в это не втягивай. Ты калека, потому что решила ей остаться. Если честно, мне тебя даже не жалко. Ты вот говоришь, что не умеешь любить. А я, видать, не умею жалеть. Профдеформация. Ты сама испортила себе жизнь, Инга. Она была совсем бледная и смотрела на Игоря широко распахнутыми глазами. Будто слышала что-то страшное и никак не могла поверить. Сидела, не шевелясь и вцепившись в стул пальцами так, что те побелели на сгибах. Ощепский беспощадно продолжал: - Ты во всем права. Но это случилось по твоей вине. Это не я сломал тебя тогда в девяносто девятом. Это ты искалечила себя потом. - заключил он, подошёл к столу и смял в пепельнице окурок. Искоса окинул не то брезгливым, не то презрительным взглядом руки девушки. Она уловила этот взгляд и поёжилась, обхватив руками плечи. Будто старалась скрыть от глаз Ощепского как можно больше шрамов. Он завалился на стул, скрестил руки на груди и уставился на Ингу. Сперва она молчала, но потом тень кроткой болезненной улыбки упала на тонкие губы. - Я и правда слабая. Что ты сказал… может, оно так и есть. Всё же, все делятся на больных и докторов. Иной раз, даже не разберёшь, кто из них кто и как быстро они меняются местами. Она подняла глаза и посмотрела куда-то вверх, под потолок. Сверху дверной проем в кухню отгораживала деревянная балка, которая шла от косяка к косяку, на полметра ниже от потолка. Пустое место между ней и потолком, скорее всего, было предназначено для стекла, которое иногда вставляли туда в старых квартирах, чтобы заполнить место от потолка до двери и не затемнять коридор. Но у Ощепского никакого стекла там не было. Может, никогда не было, а может, чем-нибудь когда-нибудь выбили. Небо тем временем стремительно светлело, стирая со своей темной материи точки-звёзды. - Знаешь, я теперь точно уверена, что для меня всё кончено. - произнесла Инга. Казалось, она даже немного протрезвела. - Нет, я всегда это знала… Но теперь точно уверена. Моя болезнь неизлечима и, в любом случае, уже поздно. Кажется, если бы и можно было вылечиться, я бы всё равно осталась калекой. Потому, что кроме тебя, у меня в жизни ничего и нет. А что было - того уже не стало. Ты прав, за семь лет я так и не смогла выбраться из одной-единственной ночи. Вот так вот. Сколько времени, Игорь? - заключила она. - Надо посмотреть, уже светает. - сказал Ощепский и вышел в коридор за телефоном, оставленным на комоде. На кухне у него часов не было. - Полшестого. - озвучил он и бросил чёрную «нокию» к чайнику. - Вот что, Игорь. - начала она, стиснув на столе пальцы в замок. - Я устала так мучиться. Но сколько бы я сама не пыталась всё кончить, ничего не выходит. А пыталась я больше, чем тебе сейчас рассказала. Не хватает сил. Помоги мне, Игорь! - последние слова она выкрикнула и светлые брови страдальчески надломились. Инга бросилась на пол, к ногам Ощепского. - Пожалуйста, пожалей меня. Я знаю, знаю, что тебе меня совсем не жаль, но попробуй… Только попробуй! - кричала она, то хватая Игоря за тельняшку, то тряся его колени. Он округлил глаза и смотрел на неё сверху вниз, держась одной рукой за край стола, а другой за стул, будто боялся, что Инга его сейчас стряхнёт на пол. - Попробуй пожалуйста! И мне этого хватит. Притворись, что жалеешь, хотя бы для меня. Пожалуйста, Игорь! Мне больше ничьей жалости не надо и никогда не было надо! Игорь… Игорь! - её руки бессильно упали на пол, будто в ней вдруг закончились все силы. Голова опустилась, волосы рассыпались по лицу, скрывая измученные серые глаза. Она тяжело дышала. А чуть отдышавшись, встала. Платье на ней смялось и задралось. - Если ты мне сейчас не поможешь, я буду всегда к тебе приходить. К Саше я не вернусь. Не хочу его больше собой мучить. - тихо добавила она и подняла с пола пакет, который был у неё с собой, когда она пришла. Прошуршав полиэтиленом, вытащила оттуда веревку. Толстый серый шпагат, метра три длинной. Новый и жёсткий, видимо, купленный в магазине стройматериалов. Пальто сняла со спинки стула и аккуратно сложила на подоконнике. - Ты чё задумала? - нахмурившись, спросил Игорь. В нём начинали подниматься смутные опасения, но ни мешать девушке, ни останавливать её ему почему-то не хотелось. И он просто смотрел. Инга молча подняла за спинку стул, на котором сидела и обошла стол. Ощепский развернулся в пол-оборота и уставился на девушку, которая уже поставила стул под дверным косяком. Две его ножки все ещё оставались на кухонном кафеле, а две других шагнули на паркет коридора. Она встала на стул и тонкие ноги, исполосованные шрамами оказались на уровне глаз Игоря. Подняла руки и обвязала один конец шпагата вокруг той самой балки под потолком. Прочно, обмотав несколько раз. Завязав несколько узлов. Опустила руки. Наверное, устала. Сделала несколько глубоких вдохов и взялась за другой конец верёвки. Он болтался в дверном проеме, не доставая до пола где-то полметра. Сложила его вдвое. Руки у неё дрожали, шпагат вываливался из пальцев и не слушался. Но вот наконец Инга сложила его, как хотела и плотно обмотала оставшийся конец вокруг сложённого шпагата несколько раз. Остался совсем маленький лохматый кончик. Потными побелевшими пальцами она просунула его в незаметную петельку на изгибе верёвки и, пыхтя, затянула. Про себя Ощепский отметил, что завязывает шпагат Инга и правда так, будто делала это уже ни раз. Петля получилась чуть выше ее лица, и тогда Инга обхватила пальцами получившееся уплотнение на верёвке и потянула вниз. Петля сузилась и стала ей по росту. - Вот так. - тихо сказала она и надела её себе на шею. Игорь смотрел на неё, подперев обвисший подбородок кулаком на спинке стула. Смотрел спокойно и молча. На тонкие босые ноги со шрамами и нервно сжимающиеся на них пальчики. На обнаженные руки, не находящие себе места. Тоже все в шрамах. На то, как вздрагивала шея в ослабленной петле, когда девушка сглатывала слюну. Смотрел, точно любовался. - Дай сигарету. - прошептала она из петли. Он встал, вытряхнул из пачки последнюю и подошёл к Инге. Поднес к её лицу сигарету. Она аккуратно взялась губами. Ощепский поднял обе руки и чиркнул зажигалкой. - Спасибо. - сказала она, подняв глаза к потолку. И молча курила. Курила, крепко затягиваясь и стряхивая пепел на пол. Страстно, будто не могла оторваться. Курила, точно жадно целовала последнюю сигарету. - Ты, наверное, знаешь, - говорила она между затяжками, - Про тяжелобольных после смерти говорят - отмучился. Скажешь про меня так же? - Нет, я на работу пойду. - устало ответил Игорь. - Ну да… Тебе же скоро нужно собираться. Главному врачу нельзя опаздывать. Так что, хватит. - она отдала Ощепскому недокуренную сигарету, держа двумя пальцами как свечку. Он затянулся ей один раз и затушил в пепельнице на столе. - Помоги мне, Игорь. Сама я ничего не могу. - Уверена? - спросил он, смотря на неё снизу вверх из-под нависших бровей. - Да. Я очень устала. - она закрыла глаза и протянула Ощепскому правую руку, - Когда уберёшь стул, держи меня за руку пожалуйста. Даже если она будет жечься. Даже если я буду трястись и вырываться. Я буду думать, что ты меня всё-таки пожалел. Потому, что больше мне никто помочь не может. И я буду тебе очень благодарна. Ты сказал, что, может, было бы лучше, если бы ты меня тогда убил. Давай сейчас. Незачем и мне было семь лет ждать. Но так уж вышло. Давай. Ощепский открыл было рот, чтобы сказать, что имел в виду он вовсе не это, но махнул рукой и раздраженно выплюнул: - Хрен с тобой! Сжал руку Инги своими пальцами, про себя удивившись тому, насколько маленькая у неё была рука. Почти детская. Тонула в его ладони. А ещё холодная и мокрая. Заглянул ей в лицо, но Инга на него уже не смотрела. На её губах лежала тихая измученная улыбка. Глаза были закрыты. Игорь сглотнул и выдернул из-под подрагивающих ступней стул, отставив его за спинку в коридор. Рука девушки дернулась и Ощепский тут же одернул свою, будто обжегся. - Твою мать! - выругался он. Внутри у него похолодело. Инга страшно захрипела, открыв рот и задергалась в дверном проеме. Исказившееся лицо покраснело до страшного, почти фиолетового цвета, шея сузилась, а руки заплясали вдоль тела, точно пытались, но никак не могли подняться. Глаза открылись так широко, что казалось, вот-вот выпадут. Игорь шарахнулся в кухню. Попятился до самого окна и наблюдал уже оттуда. Сердце у него бешено заколотилось. Спустя пару секунд, глаза у Инги захлопнулись. Видимо, она потеряла сознание. Но тело всё ещё билось частыми судорогами, а открытый, как у пойманной рыбы, рот застыл в немыслимой попытке вдохнуть. Спустя семь или восемь минут, тело девушки перестало трястись. Только пальцы рук бессильно подрагивали. И мышцы в икрах ног ещё сокращались. Ощепский подождал ещё несколько минут. Потом подошёл и проверил пульс. Пульса у Инги больше не было. Он облегченно вздохнул, будто бы сбросил с плеч тяжёлый груз и успокоился. Сердце забилось спокойно. Вдруг его взгляд почему-то зацепился за стакан, из которого пила девушка. На дне ещё плескались остатки коньяка. Ощепский взял стакан и хотел было выпить… Но вдруг поморщился и плеснул коньяк в раковину. Стакан вымыл. Пепельницу вытряхнул в мусорное ведро. Босоножки, в которых пришла Инга, завернул в её же пакет и тоже выбросил. «Сумасшедшая. Точно сумасшедшая. Прийти по ночи. Да ещё как! В пальто и босоножках» - подумал он напоследок. Оделся и вышел из дома. Спускаясь по подъездной лестнице и протяжно зевая, он набрал номер знакомого. Из трубки послышалось бодрое «алё». - Здарова, Серега, - ответил Ощепский. – Дело есть. Прости, что вот так, с утра. У меня девчонка в квартире повесилась. Девчонка ничья, следов нет. Сможешь сегодня там всё прибрать? Запряги кого-нибудь из своих, с меня причитается. - Ну ты даёшь, Игорь! - рассмеялись в трубку. - Трахать их в психушке тебе уже мало, в палачи что-ли заделался? Хах, да ты маньяк! - Да иди ты нахер! - отшутился Ощепский. - Ла-а-адно, не вопрос. Ключи от тебя у меня есть. Так что, считай, что дело сделано. С тебя потом поляна и девчонки. А желательно и банька. - Всё, договор. Спасибо, братан! Он облегченно вздохнул и вышел из подъезда. Яркое, уже совсем летнее солнце бросило ему в глаза свои лучи и заставило Игоря сощуриться. Утро было тёплым. Из домов только-только начинали выползать сонные люди. В больницу Ощепский решил ехать на автобусе. Садиться за руль после такой ночи было ни к чему.