Методы убеждения

Союз была красивой. Да что там, красивой! У большей части воплощений стран на нее слюни текли. Всей своей фигурой она выражала силу и уверенность в себе, непоколебимость. И было, отчего пускать слюни. Грудь под четвертый размер, стальные бедра, мышцы. Если бы США к ней подошел близко-близко, он бы уткнулся лицом прямо в эту нереальную грудь. И задохнулся бы, но не оторвался — последнее бы не представлялось возможным. — Что скажете, товарищ Америка? — Союз требовательно посмотрела на него сверху вниз. — А? — очнулся США. Он огляделся, мимоходом, в голове прикидывая, что Союз уже успела наговорить и сколько из этого он пропустил мимо ушей. Воплощения в зале собраний разделились на две части — одни, как и США, смотрели на титьки Союз, другие — на самого Америку. И ждали его ответа, видимо. Что он такого пропустил, что на титьки Союз смотрят не все? — Повторяю вопрос, — хриплым, наверняка прокуренным голосом произнесла Союз. Военная форма явно мужского типа — камуфляжные штаны и застегнутая на все пуговицы водолазка, обтягивали фигуру Союз так плотно, что США даже мог рассмотреть лифчик. И, конечно же, он не мог думать ни о чем другом, — Причина ваших санкций в стабилизации международных отношений, или… Дальше Америка уже не слушал. Все было предельно ясно — этой чрезмерно сексуальной, но при этом такой не смыслящей в высокой политике женщине опять требовались какие-то «объективные» причины для проводимых США санкций. И он мог ей их дать, эти причины, но они совершенно ей не подходили, не нравились и не принимались к сведению. Америке же было все равно. Да, он пялился на ее фигуру, но и только. Во-первых, страшно было даже подкатить, во-вторых… США, вообще-то, не без причин считал, что только по мальчикам. Но все же, сиськи у Союз были охуенные, и даже лучше. — Нет, — США остановил речь Союз где-то на середине — та явно собиралась высказать еще целую кучу, — Причина моих санкций только лишь в том, что мы с вами, дорогая Союз, конкуренты. И пусть политики прикрываются благими целями — в установлении ядерных боеголовок нет ничего хорошего, как с вашей, так и с моей стороны. Союз громко выдохнула, буфера ее возмущенно качнулись, а у США в голове произошел когнитивный диссонанс, пока он смотрел, как эта восхитительная без преуменьшений грудь двигается шариками под тактической формой. Форму, кстати, следовало бы запретить законодательно. Америка почувствовал, как в штанах у него ощутимо потяжелело. — Но, товарищ Америка! — грозно воскликнула она, тряхнув копной золотых волос. У Америки участилось сердцебиение — так она ему нравилась. — Никаких но, дорогая, — перебил ее он, — Мы с вами, в конце концов, не люди, и все прекрасно понимаем. — Я отказываюсь это понимать! — Отлично. Тогда жду вас сегодня в семь в своем кабинете. Снимите уже розовые очки, Союз, — США поднялся со своего места и вышел. Больше на заседании не было никаких важных тем, а значит, Америке там присутствовать и не обязательно. Не то чтобы его бесила эта слепая союзовская вера в людей и их благоразумность. Нет, скорее восхищала. Но в тоже время он понимал, что подобная слепая вера — не правильно. Ей будет больно, очень. И США предупреждал — не верь людям. В конце концов, все беды у Земли от них, и только лишь от них. По большей части — от Европы. А если быть точнее, от Британии. Одни опиумные войны с Китаем чего только стоят. Да и количество пострадавших в природном смысле колоний тоже… Внушительное. Впрочем, и сам Америка хорош. Только ведь не ему решать, а правительству. Людям. Кто-то наивно думает, что в США, стране сугубо демократической, избраться может любой человек, что только захочет. Это ложь, обертка, всего лишь красивая картинка. А внутри гниль. Есть семьи. Богатые, знатные. И протиснуться в высокую политику есть шанс исключительно у представителей этих семей. Есть семьи и чуть победнее — их называют выскочками, если вдруг они прорвались наверх. США про себя хмыкнул, петляя по коридорам в направлении своего кабинета. Выскочки они и есть, и если вдруг их действия кому-нибудь из более влиятельных не понравятся — их просто сместят. Собственный кабинет встретил Америку пылью и полутеменью. Надо было давно здесь прибраться, но все было некогда. Он уселся работать за свой письменный стол и потонул в количестве бумаг на долгие часы. Толстая стрелка на часах приближалась к семи. Америка поерзал и сладко выдохнул. Внутри него давило анальной пробкой, которую он сам себе вставил в туалете около получаса назад. Сейчас придет Союз и будет выносить ему мозги, но с его места открывался отличный вид на ее сиськи, а она наверняка будет так увлечена своей импульсивной речью, что и не заметит, если США будет немного красный. К тому же, ей и в голову не придет заглянуть под стол и проверить, обкончался Америка в штаны, или нет. И вот, ровно в указанное время, секунда в секунду, в дверь постучали. — Войдите! — тянущимся голосом почти простонал Америка — к тому времени он уже активно ерзал, а документуру подписывал автоматически, ставил галочки почти не дрожащей рукой в нужных местах. — Товарищ Америка, — Союз привычным жестом отдала честь, Америка резко кивнул. Он чувствовал жар, приливший к щекам, чувствовал, как пробка внутри очень некстати сместилась и задела простату, так что пришлось прикусить щеку, чтобы не издать ни звука. — Здравствуй, Союз, — он рвано выдохнул и принялся перебирать бумаги на столе, дабы чем-то занять руки. Грудь у Союз вблизи казалась еще объемнее, и Америка, сам того не замечая, облизнулся. — Я хотела бы обсудить нашу с вами политику, — с места в карьер начала она. «Ну да, зачем нам лом, если можно напролом», — фыркнулось про себя Америке. Союз поражала его этой почти детской прямотой. Любой европеец бы расшаркивался часа три, прежде чем перейти к сути, да и во время этой самой сути тянул и увиливал бы немеряно, тогда как Союз — четко, ясно, как по нотам. — Прошу, дорогая, — Америка встал с кресла, старясь не выдавать лицом, что испытывает при этом некий приятный дискомфорт, — Вы же прекрасно знаете, что не сможете ничего изменить, — он поправил сползшие черные очки обратно на нос, — Я ничего не решаю. Я, как, впрочем, и вы, есть лишь следствие этих решений. Понимаете? И даже то, что вы чувствуете сейчас — это не вы. Вы чувствовать не умеете, как и все мы. Просто народу не нравится политическая ситуация, и это отражается на вас. — Так вы приверженец теории об отражении людских помыслов на воплощениях? — Союз оставалась серьезной и собранной, даже слова Америки не смогли поселить в ее глазах хоть кроху сомнений. — Я не просто приверженец этой теории, — Америка обернулся к Союз спиной и стал просматривать корешки книг, пылящихся в шкафу. Где-то здесь должно быть нужное, — Я видел множество ее доказательств. — Тем не менее, теорию не смогли подтвердить до конца, — замечает Союз ровно, и Америка спиной чувствует ее горящие медовые глаза, — И вам это прекрасно известно. Эта теория верна, но лишь отчасти. Вы наверняка знаете, почему. Америка вытащил несколько нужных книг. Про пробку в своей заднице он забыл, пока снова не сел в кресло и не почувствовал, как ему нажало на точку удовольствия. На миг он позволил себе прикусить губу, но только лишь на миг. Союз не должна ничего заметить. — Конечно, — отвечает он, пролистывая содержание одной из книг, — Воплощения испытывают эмоции друг к другу. В сексуальном плане. — Да. И это уже никак нельзя объяснить ни этой теорией, ни какой либо другой, — Союз наблюдает за действиями США, по-военному сложив руки за спиной. Америка опять ерзает, и мурашки возбуждения проходятся по всему его телу. — Я считаю, можно, — США, открывает книгу на нужной странице, но откладывает ее в сторону, — Я предполагаю, что это такая девиация. Все мы, воплощения, человекоподобны. И испытываем те же чувства, что и наши люди, это если обобщить и не углубляться. А в чем смысл жизни людей? Размножение. Выживание вида. Воплощениям в этом нет необходимости — мы можем появиться даже из воздуха, было бы что воплощать. Но люди хотят трахаться. А это значит, что и мы тоже хотим. Все просто. — Но люди не хотят, как вы выразились, трахаться, с воплощениями. По логике вещей, мы должны совокупляться с людьми, — разумно заметила Союз, а Америка понял, что их диалог от политики опять свернул куда-то не туда. Когда пухлые губы Союз произнесли «трахаться», по его телу будто заряд электрический прошел. Но США отлично держал лицо. — Люди хотят совокупляться с себе подобными, — возразил Америка, — И мы, по логике вещей, тоже. — А совместимость? — Союз не сдавалась, и Америка словил себя на мысли, что почти готов согласиться с ней, но вместе с тем сдаваться не хотелось. — Совместимость — просто чушь, которую политики вешают нам на уши, чтобы контролировать, — отбил подачу США. — Зачем им нас контролировать, если мы не причина, а лишь следствие? — парировала Союз. Она незаметно приблизилась к столу Америки, и сейчас стояла, опираясь на него руками и нависая над США. Последний сглотнул. «Вот он, желанный рай, так близко, и так далеко», — он посверлил взглядом чужую грудь, что находилась практически у его лица. — Потому что мы — официальные лица, к тому же, не изучены до конца, кто может знать о других наших девиациях? — Америка поерзал. Член стоял, прижимаясь к животу. У него такого каменного стояка сто лет не было. США чувствовал, как его дыхание врезается в грудь Союз и греет его собственные губы. Союз уже не могла не замечать, но почему-то не отстранялась. А США уже достиг той степени возбуждения, когда было все равно. — Таких, например? — Союз наклонилась еще ниже, и голову США властными руками вжали в ее грудь. Пробка внутри задницы сладко двинулась, снова попадая на простату, и тело Америки прошила судорога удовольствия. Это было вымораживающе, до поджимающихся пальцев на ногах, и так крышесносно. Он давно не испытывал такого чувственного оргазма. Спустя минуты две он понял, что все еще в раю. Потому что грудь от его лица не убрали. — Хорошие у вас, — пробормотал Америка в мягкое блаженство, — методы убеждений. — Да, — согласилась Союз с усмешкой, — Всегда работают. Америка встал с кресла, обошел стол по кругу на негнущихся ногах и рухнул в чужие объятья. Его прижали сильнее, пробежались руками по спине и бедрам, так откровенно лапая, что Америка подумал — Союз прекрасно поняла распределение ролей. Но подтвердить догадку не было времени. Союз вжала его в закрытый шкаф, напористо целуя, и Америка окончательно поплыл. Очнулся только на мгновенье, когда почувствовал чужую руку на своем члене. Просунул свою ладонь в чужие штаны, почувствовал влажность киски, пробежался по ней пальцами, массируя клитор, и услышал в ответ долгожданный грудной стон. Боже, он не верит, что это и в самом деле происходит. А потом Союз полезла руками дальше и нащупала… Пробку. — О, что же это? Малыш Америка любит поразвлечься? — игриво прошептали ему в ухо, а потом облизали ушную раковину по кругу и прикусили мочку. По телу прошелся электрический разряд. — Замолчи, — попросил Америка, но вместо приказа вышел жалостливый стон, потому что Союз вдавила пробку в его задницу, и он чуть не кончил второй раз. Союз впилась в его рот своими пухлыми губами, затыкая, и стала двигать пробкой в его заднице, вытрахивая душу и сильнее вжимая в шкаф. Шкаф затрясся, одна из его дверц отворилась. И из нее вывалились… Страпон, бутыль смазки, несколько фаллоимитаторов, пачка презервативов, и под конец — уретральный буж ярко-розового цвета. В общем все то, что США, в силу своей занятости, держал на работе, ибо тут ему перепадало куда чаще. — Да вы, товарищ Америка, полны сюрпризов, — многообещающе протянула Союз, и Америка сглотнул. В паху потянуло сладко, особенно когда рука Союз снова надавила на пробку. Прошло около получаса, а США уже был распластан на собственном столе абсолютно голый и возбужденный. Союз плавно трахала его страпоном, каждым толчком задевая простату и выбивая из рта Америки не то стоны, не то всхлипы. США разводил ноги сильнее, обхватывал ее ими за талию, насаживался сильнее и перед глазами плясали звезды. Грудь Союз мягко колыхалась в такт толчкам, и Америка не выдержал — сжал ее руками, надавливая на соски, и кончил со стоном, переходящим в крик. Потом он сидел между ее ног, она сама — в кресле, а он — на полу, и мягко вылизывал ее киску с жадным влажным причмокиванием. Он отстранился только когда она задрожала в его руках, и застонала, прогибаясь в спине. Его подтянули наверх, усадили на колени, поцеловали. Их обоих не смущало, что позиции были распределены неправильно. Америка задумался, а не с целью этого ли Союз постоянно с ним спорит? Его шлепнули по бедру, и он сладко и немного болезненно выдохнул. — Слишком много думаешь, — ровно выговорила Союз, прижимая его сильнее к своему теплому телу. А в голове Америка образовалась сладкая пустота.