Bleach! Миссия - Ледяные пустоши

Отряд Роджуро направлялся на север, в глубину Уэко Мундо. Тогакуши всё время молчал. Вокруг тихо и спокойно, только изредка налетает холодный ветер. Можно отвлечься и подумать о чём-нибудь приятном. Вдруг этот ветер пошевелит листики в кармане кимоно Изуру Киры. Скромненько так, незаметно — и среди ничем не примечательного леса, который нигде не кончается… Впрочем, если ветер подует сильнее, это будет только к лучшему. Вот только уж очень сильно хотелось отвлечь себя от мыслей о самом главном. Вдруг Тогакуши заговорил. Его обычно чуть шепелявый голос теперь звучал почти как нормальный. Он был не просто очень серьёзен — он был полон глубокой и искренней печали. Этот тон очень не понравился Роджуро. Как видно, на Рику сильно подействовали недавние события. Молчаливый и печальный, он всё время вышагивал впереди, опустив голову. Постепенно его лицо стало спокойным и задумчивым. Он не просто обдумывал свои мысли, а думал так глубоко и быстро, что лицо его в эти минуты становилось то просто строгим и сосредоточенным, то становилось угрюмым и упрямым. По мере приближения к ближайшему водоёму становилось заметно, как холодно становится вокруг — до такой степени, что его поверхность покрылась тонкой корочкой льда. Но даже этого холода было достаточно, чтобы испытать трепетное волнение перед древним потусторонним миром. Над рощей поднялся туман, смешавшись с летящими по ветру дымами. На небе возникла тусклая белая луна, так что очертания деревьев стали нечёткими. Но стоило лишь остановиться, как она бесследно исчезала из виду. И лишь звуки, напоминавшие отдалённый рёв каких-то чудовищ, нарушали тишину. Замёрзший кустарник трещал под ногами. А холод всё сгущался и сгущался, и постепенно даже он перестал казаться странным. От холода начали дрожать руки, а пальцы рук онемели, поэтому только с огромным трудом удалось разжать стиснутые кулаки. И тогда Рику заговорил. – Я никогда не говорил, что не люблю снег, но в таких ситуациях, я чувствую себя подавленно и уныло. Пустынность, тишина, мрак, совершенно особенная природа...— Он глубоко вздохнул, стараясь удержать вздох.— Не хочу осквернять этот великий снегопад высокопарными словами, — он закашлялся, пытаясь спрятать за кашлем перехваченное горло, и провёл руками по лицу, словно желая избавить его от ледяного прикосновения. — Всё, что я хочу, — это выпить немного сакэ. А ещё хорошо бы съесть жареной рыбы, если это возможно. Но эти требования меня не слишком интересуют. Гораздо больше меня волнует другое. Я всё время думаю об одном... «Тогакуши пьёт сакэ в снегу...» – вяло и приглушённо зазвучал в голове Киры чей-то голос. Изуру, уже начавший ощущать блаженство опьянения, оглянулся, но на заснеженном склоне никого не увидел. Чуть повернув голову, он поднял глаза на небо. Было ещё совсем темно. Сверху тихо сыпался снежок, несколько снежинок, плавно покружившись в воздухе, плавно опустились на его голову. Он попытался смахнуть их, но его руки отяжелели и ослабели. Холодное прикосновение усилилось. Кира почувствовал, что сходит с ума, и закрыл глаза. Перед его взором постепенно начала проступать какая-то неясная завеса, в которой над окружающим миром виднелось только слабое оранжевое сияние. Иногда, когда это сияние становилось особенно ярким, завеса становилась такой густой, что перед Лейтенантом начинал сверкать какой-то смутно различимый, но очень красивый лик. К сожалению этой прекрасной галлюцинацией суждено было оборваться, и он снова оказался в снежной степи. То же самое мерцание вокруг... Надо бы позвать кого-нибудь, подумал он, — но во рту всё пересохло. После того, как полностью растаял вкус алкоголя, начавшееся сначала медленное, а потом всё быстрее и быстрее движение мыслей начало переходить в характерную для опьянения сумятицу. Слова, недавно пришедшие в голову, уже не казались новыми. Он понимал, что всё сказанное в такой момент его нетрезвому мозгу — это чистейшая правда. Тогда с отчаянной решимостью, на которую он только был способен, он попытался отогнать от себя эту мысль, прикинуть, что же, собственно говоря, не так и что ему теперь надо делать. К несчастью получилось это у него не сразу… Багровая высь дрожала в предрассветных лучах солнца. Мрачные тучи собрались на небе, и грянул гром. Грохот наполнил небо. Молния ударила в землю и разродилась яростным ливнем. С неба полился дождь. Напротив мужчины, лицо которого повисло в отчаянии, стоял Шинигами, крепко сжимающий рукоять своего духовного меча, кровь с которого плавно капала на тёмные камни. Воздух стал густым и тяжёлым, вокруг потемнело – из темноты выглянуло сверкающее лезвие, готовое вот-вот пронзить упавшего. – Достаточно, Такецуна, – произнёс Роджуро мягким тоном, – этого не надо. Успокойся. Обуздай свой гнев. Не торопись, отойди от него. Я хочу поговорить с ним, чтобы выслушать его. Только осторожно, не препятствуй нашему разговору, а ещё, сделай чтобы он не пострадал, хоть немножко. – Разумеется, да. – воскликнул Такецуна и без всякого предупреждения кинул вперёд свой духовный меч. – С чего начать бы, – тяжело вздохнул Роджуро, опуская меч остриём вниз, – когда кругом сплошная тьма? – Он опустил глаза и несколько мгновений внимательно вглядывался в лежавшую на земле особь. – А впрочем, – сказал он затем, – я знаю, с чего начать. Для начала определим наши понятия о ненависти. Чтобы не путаться. Какая у нас ненависть? По-моему, всякая, кроме той, которая к вам. Я правильно понимаю? – И он помахал указательным пальцем в сторону неподвижно лежащей особи. Та не отреагировала. Роджуро вздохнул. – Это несправедливо, – продолжал он, – хотя следует признаться, что эту роль, увы, придётся играть и мне. И к несчастью для меня, у меня нет выбора. – Он сделал длинную паузу, во время которой остановился, поднял меч и ещё раз махнул им перед мордой пустого. – Ваша ненависть к нам, – сказал он, снова опуская меч и делая вид, что собирается перерезать пустому горло, – это, пожалуй, что-то среднее между злостью и раздражением. Но я постараюсь быть кратким. Впрочем, боюсь, у меня не будет на это времени. Слишком долго приходится объяснять элементарные вещи. – Он, видимо, и в самом деле был краток, так как одновременно с этими словами взмахнул мечом, и пустой мгновенно растворился одним лишь толчком меча. – Такая ненависть никого не удивляет, а жаль. Но тот, кто хотел бы что-то изменить, может, конечно, изменить и это. Во всяком случае, попытаться. А у тех, кому это не удаётся, появляется немного надежды – вы же знаете, тут, как и во всём, люди не безнадёжны. Вы ведь так и не знаете, кому по-настоящему вы принадлежите? Потому что никогда об этом не задумывались. Наверно, это как раз одно из тех немногих определений, которые люди дают себе сами. Если б вам было известно, куда пропадают ваши чувства, вы были бы сильнее. Вы были бы уверены, что всё обязательно устроится. Что всё решится само собой, и вы станете сильней, чем раньше. И что когда-нибудь сможете даже противостоять ненависти, которая живёт в сердце тьмы, что живёт в сердце вашей души. Но вы не знаете. И вот уже всё сказано и сделано. А ты – только туман, которому нечего сказать самому себе. Ты – эхо своего прошлого, оставшегося в прошлом, и поэтому… почему же ты так грустишь? Ты ведь грустишь? Почему?