Однажды

Он не знал, когда это началось. Возможно, в тот момент, когда Вэнь Кэсин в очередной раз потребовал его кошелек, а странный молодой мужчина с аурой небожителя остановил на Цзышу темный взгляд и сказал: тебе я помочь не смогу. Ты сам выбрал смерть. Вокруг него громоздились тарелки, так много, словно он съел всю еду в трактире. Губы, пухлые, верхняя изогнута как лук, не раз и не два тронула надменная ухмылка. Он был ужасен. Глядя ему в глаза, Цзышу впервые за долгое время почувствовал холодок. Или в тот вечер, когда Е Байи, бесцеремонный и правда похожий на упрямого дикого голубя, попытался раздернуть на нем одежды. Цзышу онемел тогда, в ответ на непристойную выходку внутри вместо гнева вспыхнул жар. Дух захватило, и он сам не знал, что сделать. Растерянность вырвалась шуткой, в которой он уподобил себя девице. Бэйюань бы посмеялся над ним — он всегда все понимал лучше самого Цзышу, видел яснее, но в тот момент Цзышу еще не знал, что Бэйюань был бы прав. Потом были ночи на пути Павильону Драконьей Бездны. Перепуганные нежные ухаживания Вэнь Кэсина, совсем превратившегося в ребенка в своем страхе снова кого-то потерять. Та ночь, когда он укладывал его пьяного, а затем снова вышел на улицу под навесы, и Е Байи, почему-то все еще трезвый, налил ему вина. Белый рукав скользнул по ладони. Цзышу выпил, развернулся и тоже взял в руки прядь темных волос. И правда — нить седины была как жилка серебра в черном камне. — И ты туда же? — лениво спросил Е Байи, и Цзышу подумал: сам не знаю, что делаю. Потом были ночи в лесу, когда он просыпался от внезапного холода, сердце то замирало, то билось так часто, словно хотело вырваться из клетки ребер, из плена гвоздей. Тело сковывал лед надвигающейся смерти, и Е Байи появлялся из ниоткуда, садился рядом. Его ладони на спине были горячими. Потоки ци, мощной и обжигающей, словно расплавленный металл, струились с кончиков пальцев, проникая до самого нутра. Цзышу любил Вэнь Кэсина, он правда был рад ему, своему шиди, своей родственной душе. Но лишь один человек на всем свете сейчас понимал, что с ним происходит. Потому что тоже наделал много ошибок. Потому что тоже умирал. — Ты замерз. Глупый мальчишка, просто позволь мне дать тебе еще десять лет жизни! — Мне не холодно, старший Е. — Да кому ты врешь. Он набрасывал ему на плечи свои белые одежды. Цзышу хотелось не тряпок — хотелось его рук. Потом они расстались — Цзышу не смог удержать его, сделавшегося так похожим в этот миг на Вэнь Кэсина: самоуверенность, самодовольство, упрямое решение спасти. Цзышу хотелось думать, что это не просто жажда выплатить долг Чжэнь Яню. Что в этом есть и его собственное желание. Месяцы в Усадьбе Времен Года. Дикая ссора в лесу, когда Е Байи узнал, кто такой Вэнь Кэсин. Глядя в черные глаза, пылающие гневом, Цзышу дрожал от боли. Он знал, что Е Байи хочет защитить его. И знал, что если совершит ошибку, скажет хоть одно неверное слово — потеряет обоих. Он справился. И на следующий день спустился в деревню, каким-то шестым чувством зная — Е Байи еще здесь. Так и оказалось. Время словно повернуло вспять, и он снова стоял возле загроможденного тарелками стола в общем зале, а Е Байи улыбался: — Ты вовремя. Заплати за меня. Цзышу заплатил. И сказал: — Пойдемте наверх. В комнате Е Байи сразу же бросил: — Я ведь уже говорил: я не трону твоего Вэнь Кэсина, если будет сидеть дома. Цзышу молчал: в голове вертелось лишь «спасибо» и какое-то еще слово, которое он не хотел произносить. — Ну что ты так смотришь? Поплохело что ли? Е Байи вдруг оказался близко, взял за руку, считая пульс. Цзышу закрыл глаза, чувствуя, как накатывает спокойствие. Он попросил: — Не отпускайте. И, когда Е Байи раскрыл рот в удивленном «А?», подался ближе и поцеловал его. В конце концов, он когда-то был главой Тяньчуан. Чего ему бояться? Он мог бы поцеловать вана, не то что этого невыносимого старика. Е Байи наконец понял, что происходит, и у Цзышу обмякли колени — от того, как тяжело и жарко легла на затылок рука бессмертного, как острые зубы прикусили нижнюю губу. Дыхание Цзышу сбилось, и он вцепился в Е Байи, словно утопающий, и тот усмехнулся в поцелуй и вдруг притиснул его за талию к себе — аккуратно, оберегая его сломанную руку. — Так тебе за этим была комната? Вздорный юнец, ты что, заводишься, когда тебя бьют? Мне тебя из окна выкинуть? Цзышу пробормотал: — Хоть сейчас помолчите, — и потянул за край белых одежд здоровой рукой. Е Байи толкнул его к кровати. — Ты вообще представляешь, сколько мне лет? Разве меня еще интересуют эти глупости? Он надавил Цзышу на грудь, заставляя лечь. Цзышу дернул за его пояс: — Со всем уважением, старший Е… Не волнуйтесь, если все забыли, я сам все сделаю. — Как же, сделает он, безрукий. Е Байи снял свой пояс и развязал одежды. Он был ровно такой, как Цзышу себе представлял — крепкий, сильный, с белой, будто яшмовой кожей без единого изъяна. Цзышу подался вверх, словно змея, и оставил под ключицей алый след, заставив Е Байи зашипеть. — Ах ты! Ты человек или зверь, гадкий ученик Цинь Хуайчжана? — Хотя бы сейчас не зовите меня так, — взмолился Цзышу. Е Байи вдруг накрыл его собой, коснулся губами уха: — Так уж и быть, сяо Шу. Цзышу тряхнуло всем телом, с губ сорвался полустон-полувыдох. Потом время остановилось. Горячие руки были везде — осторожные. Безжалостные. Е Байи не был умел в любовной игре — Цзышу чувствовал это по слишком резким и грубоватым действиям. Распахнутые рывком одежды. Ладонь, замершая над поясом штанов. Но он был чуток — Цзышу выгибался, подставляясь под ласки, бормотал: да, вот так, еще — и было вот так, и еще, и даже больше. Потом он толкнул бессмертного в грудь и перевернулся, седлая уже сведенные напряжением бедра. — Цзышу. Что ты задумал? В темных глазах Е Байи светилось сомнение, хотя его член был прямо под Цзышу, и Цзышу чувствовал, что происходит на самом деле. — Я собираюсь вас трахнуть, старший Е, — пробормотал он и плюнул себе на пальцы. — Если я этого не сделаю, до самой смерти буду жалеть. Он вставил себе сразу два и раздвинул их, растягивая себя. — Все в вашем поколении сумасшедшие, — пробормотал Е Байи, закрывая глаза и обхватывая его член. Медленные, такие сладкие ласки… Цзышу всхлипнул, вставляя себе третий палец. Он почти не мог больше терпеть. Тогда Е Байи обнял его и сменил его руку своей. — Мальчишка, ты не знаешь, во что ввязываешься, — задыхаясь, в такт движениям проговорил он. — Я ведь и вправду все забыл. — Просто не останавливайся, — попросил Цзышу. Добравшись до члена Е Байи, он смазал его слюной по всей длине и, соскользнув с горячих пальцев, пересел, направляя его в себя. — Ах! — их вскрики слились. Е Байи сильно сжал бедра Цзышу, не давая ему двигаться, и Цзышу замер, пока жгучая боль не сменилась удовольствием. — Демоны тебя раздери, — пробормотал Е Байи, жмурясь. — Лучше бы своего Главу Долины гонял, он молодой — слишком быстро спустит, так сразу снова сможет, а со мной что будешь делать? — Разве вы не могучий древний даос, старший Е? Я уверен, что все будет в порядке. Е Байи медленно опустил его на себя, и это было так нестерпимо приятно, что Цзышу невольно запрокинул голову; по щеке покатилась слеза. — Двигайся, — слегка задыхаясь, велел Е Байи, и Цзышу подчинился. Как же сладко. И как давно он этого хотел. Видят боги, он может позволить себе перед смертью… Е Байи толкнулся навстречу, и мысль вылетела из головы, оставляя лишь пустоту, в которой медленно и неотвратимо нарастало блаженство. Цзышу лег Е Байи на грудь, позволяя плавно и неглубоко трахать себя, и вскоре, совершенно расплавившись, без рук и без единого собственного движения кончил, зашедшись сладким всхлипом. Е Байи что-то прошипел, прижал его к себе до боли, и Цзышу почувствовал, как его крупный член подрагивает внутри. Он не знал, сколько прошло времени. Болела задница и болела рука, все же пострадавшая в последнем объятии, но он был абсолютно счастлив тем бездумным счастьем, как будто никакого мира вокруг вообще нет, а есть только чужое рваное дыхание и твердое неудобное плечо. — Не спи, — голос вырвал его из блаженной дремоты. — Возвращайся домой, мальчишка. И не думай, что это когда-нибудь повторится. — Как скажете, старший Е. Он сделал паузу в три удара сердца. — Пойдем со мной?.. Е Байи развернул его к себе, посмотрел в глаза и мягко поцеловал в губы. — Еще чего вздумал. Приду, когда найду, как тебя вылечить. А теперь пошел вон. Они оба знали, что это больше никогда не повторится. Что у каждого из них своя судьба и своя дорога, и расходиться эти пути начинают прямо здесь. Конечно же, так и вышло. Цзышу стал бессмертным. Е Байи отправился на Чанмин хоронить своих мертвецов, а затем ушел странствовать по свету в поисках новых блюд, которыми можно хорошенько набить живот. Чжоу Цзышу не ждал его. И все же в один из дней, когда он вышел из Оружейной и сквозь пальцы посмотрел на высокое уже весеннее солнце, опустив взгляд, через пелену в глазах он вдруг увидел белые одежды и белые волосы. Полностью белые. Е Байи сидел на краю скалы, подобрав одну ногу под себя. — Я принес тебе меч, — весело сказал он и бросил ему в руки Лунбэй. Цзышу поймал и почти не почувствовал веса клинка. — Отдай Байи своему ученику. Он тебе больше не подходит. — Ты ведь знаешь, что никто на свете не заменит тебя? — тихо спросил Цзышу. — Зачем меня заменять? — удивился Е Байи. — Это просто меч. Не нравится — выкини. Мне он больше не нужен. Острая, жгучая боль пробрала Цзышу — никакие гвозди и пытки мира никогда в жизни не причинили такой, какую причинили простые слова. «Мне он больше не нужен». — Я рад, что ты вернулся домой, — сказал он. Несколько дней они с Вэнь Кэсином пьянствовали и ругались, как в старые добрые времена. Цзышу пил холодную воду и смотрел, смотрел, и никак не мог насмотреться. Потом пришел новый день, но только для них двоих. Е Байи будто бы спал, все такой же красивый, все такой же молодой, и только рассыпавшиеся по постели белые волосы казались погребальным саваном. Они похоронили его чуть выше по горе, под цветущей вишней. С тех пор, как он умер, Цзышу больше никогда не доставал Байи, спрятав его до той поры, пока ученик не подрастет. Лунбэй лежал в его руке как влитой. Приятной тяжестью касался спины, убранный в ножны. Иногда Цзышу принимал это за прикосновение. Однажды, когда устанет, он спустится с горы. Будет бродить по Цзянху из конца в конец, пить вино и до отвала есть. И, может быть, однажды кто-нибудь молодой — с другим лицом, но все тем же знакомым самодовольным взглядом, — возьмется оплатить его счет, а он предложит ему помощь. И они улыбнутся друг другу. Однажды. Когда-нибудь.