цветы для тебя

дазай и чуя знакомы давно. несколько лет совместных миссий в мафии, такое же совместное времяпрепровождение после миссий, из-за того, что иногда чуя был настолько уставшим, что сил самостоятельно дойти домой просто не было, и дазай в такие моменты доносил его до комнаты. осаму иногда сажал его около ванны и отмывал кровь из рыжих волос, мягко проводил руками по щекам, смывая кровавые подтёки. а потом так же осторожно, будто чуя какое-то сокровище, ей богу, сушил мокрые волосы и расчесывал их. накахара в такие моменты был похож на такое огромное рыжее солнце. такое же растрёпанное, яркое и сонное. спали они иногда тоже вместе. чуе часто снились кошмары, а дазай очень тяжело засыпал. так и ужились: осаму закидывал ногу на накахару, утыкался ему носом в шею, а чуя будто бы отогревался в тепле чужого тела. примерно в это же время чуя и начал замечать стойкий запах азалии, который шел от дазая. разумеется, пахло от дазая много чем. и непонятно какими стойкими сигаретами, и ветром, и каким-то странным запахом ягод. но азалией пахло больше всего и чую приследовали странные мысли. когда в детстве твоя подруга увлекается цветами и их значением, а ещё и постоянно говорит об этом, то такое сложно не запомнить. а у чуи обоняние всегда работало хорошо. вот и ловил он постоянный диссонанс: то ли напарник хочет что-то сказать, то ли просто адеколон понравился. когда осаму перетянул в квартиру чуи гардению, накахара нахмурился ещё больше. объяснение было простое, проще некуда если честно. просто дазай медленно, но обосновывался в чужой квартире. вторая щётка, пара обуви, отдельная полка для одежды, любимые сигареты в одной из верхней полке тумбочки на кухне. — ее надо поливать, чуя-кун, — привычно тянул осаму, когда накахара совсем сдался со всеми этими непонятными намёками и спросил напрямую. — а пока я большую часть времени тут, то это сложно. да и тем более! что тебе сделал один цветок? у чуи на это не находилось ответов. разумеется, цветок дазай не поливал. а чуя, уже давно выучивший и привыкнувший к каким-то замашкам напарника, спокойно делал это сам. всё было бы в порядке, если бы сам дазай не смотрел на него так пронзительно, так серьезно и с какой-то такой потаённой болью в глазах. чуя уже честно не понимал абсолютно ничего. и он не знал, что проще, разобраться в непонятных намеках дазая или просто в своих чувствах к нему. потому что чувств было много. дазай бесил. бесил до трясучки, до скрипа зубов, до искреннего желания если уж не задушить нерадивого, то хотя бы поддушить. желательно настолько, чтобы тот никогда не смел открыть рот. дазай бесил своим постоянным флиртом кажется со всеми девушками на планете. бесил ростом, своими огромными рукавами у пальто. бесил тем, что умудрялся бегать с этим расстегнутым пальто даже в зиму. а потом болел и кашлял на самого чую долго-долго. и вот что с ним делать? приходилось лечить. и чую это тоже бесило. чуя ненавидел тот факт, что когда осаму нет — он не спал. просто не могу уснуть. было холодно, некомфортно и ужасно пусто. но чуя лишь сжимал зубы, даже не смотря в сторону телефона и своего желания написать этому полудурку, чтобы он приехал. накахара ненавидел этот стойкий запах азалии, ненавидел сигареты осаму. но когда дазая надолго отправляли на какую-нибудь миссию за границей, чуя покупал только эти сигареты. покупал и молча курил на балконе, проклиная себя, самого осаму (чтобы ему там икалось в этой италии), сигареты, этот холод, который окружал будто сердце самого чуи. накахара ненавидел вечера без осаму. если честно, чуе казалось, что осаму может разогнать даже самый ужасный вечер. да и разговорить может кажется любого. иначе чуя просто не понимает, как он, не сильно общительный в силу своей закрытости, спорил часами с дазаем о какой-нибудь ерунде. просто не понимал. и не понимал, как вообще может существовать человек с такими красивыми, изящными, длиннющими пальцами, руками, шеей и такими волосами. к слову, волосы у осаму всегда были мягкие такие. и пушистые. и пахло почему-то от них топленым молоком и печеньем. иногда чуе казалось, что от своих постоянных мыслей о дазае, ему становится только хуже. так что он просто прекращал думать, пуская всё на самотёк. но запах цветов все ещё не отпускал. азалия означала страсть и печаль одновременно. когда этот цветок дарят, то это значит, что человек признается тебе мол: «вы для него — единственная». гардения же в свою очередь означала тайную любовь. всё дошло до какого-то разрешения в одну из их ссор. не сказать что ругались они часто, но такая сильная ссора была кажется самой первой. причем, не было ничего необычного: дазай наболтал ерунды, чую задела одна конкретная фраза и он вспылил. слово за слово, они разбросались оскорблениями и осаму вылетел из квартиры, забыв даже свои любимые сигареты. чуя не знал что делать. он не заснул — сначала долго курил, потом так же долго втыкал в стенку, не понимая что ему делать прямо сейчас. а потом просто понял, что уже рассвет. на работу нужно было уже через какой-то час, так что накахара просто приехал раньше. и как назло, миссии у них с дазаем стояли разные. поговорить так и не удалось. на следующий день дазай снова улетел в италию на переговоры. чуя уже честно просто ненавидел этот город. осаму не было неделю. к концу этого времени чуя выглядел настолько осунувшимся, что кое уже почти выписала ему недельный отпуск. но спустя пару часов после прилёта, осаму приехал к чуе. и стоял на пороге с горшком глоксинии. и извинялся. глоксиния обозначала чувства будто бы с первого взгляда. «мои чувства сильнее самого меня» говорила она. и тогда чуя впервые его поцеловал. втянул с порога в квартиру за этот несчастный плащ и поцеловал. и честно, спустя две секунды после которых дазай не отвечал на поцелуй, накахара уже планировал забрать цветок и выгнать осаму за порог, потому что стыдно было до чёртиков. вдруг цветок ничего не значил? вдруг чуя сам все себе надумал? но дазай «отмирает» и меняет положение, прижимая чую к двери и впиваясь губами в ответ. с дверного прохода в комнату льется холодный воздух, несчастная глоксиния не к месту занимает руки, но целуются чуя и осаму настолько самозабвенно, что ни цветы, ни ветер не мешают. спустя почти неделю постоянная тревога и страх отступили и чуя чувствует себя самым счастливым на свете. хотелось бы чтобы этот период длился всю жизнь. на подоконнике, вместе с гарденией и глоксинией, спустя какой-то месяц поселилась голубой гиацинт. «не сомневаюсь в том, что ты мне подходишь» говорил он. время текло спокойно. миссии, миссии, общие посиделки, общие просмотры фильмов. дазай окончательно переселился в квартиру чуи, а эти примерзкие сигареты стали общими и делились на двоих. а на шеях накахары и осаму теперь теплилась маленькие кулончики. с лилиями. белыми лилиями. «это что-то невероятное — быть рядом с тобой» всё разрушилось в один день. причем настолько такой теплый и солнечный с самого утра, что никто и не подразумевал ничего серьезного. мори на работе улыбается как-то странно-зловеще, будто змея, и чуе не по себе от этой улыбки. дазай же вечером должен был встретиться с кажется одой в их любимом баре. так что дазая можно было не ждать. но накахару терзало что-то очень странное и никак не давало покоя. мори молчит, а после обеда не получается дозвониться до дазая. чуя злится: меряет шагами комнату, проходит несколько раз вдоль огромных окон, в конец, окончательно разозлившись, закуривает. он привык верить своим ощущениям, а они сейчас твердили, что происходит что-то страшное. накахара ещё раз звонит дазаю. ничего. абонент не в зоне доступа сети, перезвоните позже. вытянуть ничего с босса не получается. «дазай на миссии» — слышит в ответ на свои вопросы чуя. но никакой миссии с утра не планировалось. накахара ещё раз долго смотрит на босса, от которого зловещая аура просто расползается по всему кабинету, и вылетает из этого злосчастного места. два часа он на машине ищет осаму. время перевалило за восемь вечера, от дазая ничего не слышно. его нет ни в баре, ни на любимой крыше, ни около мостов с прекрасным видом. накахара искусал все губы и никак не может понять почему: миссии — частое явление у мафиози, тем более внезапные. чего он носится как заведённый? чуя разворачивается в сторону дома. радио, тихо гудевшее в машине, рассказывает об огромном пожаре и детских смертях. у накахары по спине пробегает холодок и он выжимает педаль газа на полную, пролетая по почти пустой улице йокогамы. поразительное явление. когда накахара уже подъехал к квартире и поднялся по лестнице, телефон вибрирует, извещая о приходящем сообщении. чуя шепотом ругается, роняя ключи из рук. но телефон вытягивает и смотрит на экран. а потом со свистом втягивает воздух. осаму: — мне жаль. прости. чуя влетает в квартиру за пару секунд. именно столько нужно чтобы поднять ключи, повернуть их два раза в замочной скважине, и засунуть телефон обратно в карман штанов. он не понимал ничего. за что жаль? что с этим идиотом случилось? ему нужно ехать куда-то? но накахару будто тянуло в квартиру и что-то подсказывало: там что-то будет. на столе у чуи стоит в вазе иберийка. около окна взрывается что-то настолько сильно, что чуе кажется, что наступил рассвет. накахара медленно подходит к окну, наблюдая за тем, как сгорает его машина. потом оборачивается, в упор смотря на букет. у чуи в глазах слезы, в горле комок, а ногти впиваются в ладони так сильно, что остаются кровавые полумесяцы. накахара съезжает на колени и утыкается головой в них же. по квартире разносится крик. иберийка означала равнодушие. «не думай, что ты для меня значил хоть что-то» на следующий день он не выходит на работу. крушит квартиру, разбивая тарелки, стены и свои костяшки в кровь. потом подолгу курит и захлёбывается в подступающих истериках. что пошло не так? когда? и почему? через день кое приезжает за ним сама. и смотрит с таким сочувствием во взгляде. на собрании объявляют о том, что дазай — предатель и за его голову назначена определенная стоимость. у чуи голова будто ватная, а в глазах снова слезы. в воздухе будто витает этот чертовый запах азалий. хотелось заснуть и больше никто не проснуться. мори вызывает его на ковер, но ничего про непонятный выходной, который чуя сам для себя устроил, не говорит. лишь нагружает работой, за что накахара в уме молча благодарит. чуя заново учится спать один. заново учится готовить на одного, курить в одиночестве и согревать себя сам. чуя ведь сильный. чуя справится. накахара курит много, наверное за двоих уж точно. цветы всё также стоят на подоконнике — чуя не нашел в себе сил их выбросить. на стенах висят пара дурацких фотографий. на одной они с дазаем в парке аттракционов, на другой — в будке для фотографий, корчат рожицы. на третьей бурно обсуждают концовку какого-то фильма. иногда чуе кажется, что он какой-то мазохист, потому что смотреть на эти фотографии больно физически, как будто сердце рвется на ещё большие кусочки. но чуя старается. правда, очень сильно. потом слышит о дазае из уст мори, который рассказывает о том, что осаму перешёл в детективное агентство. накахара ломается снова и берет отпуск. уезжает в италию и месяц разбирается с итальянской мафией и гуляет по городу. там будто бы дышалось легче. чуя искренне старался не думать, что они с дазаем обещали друг другу съездить сюда вместе. оказалось, что с дазаем связано очень много. города, любимая еда, сигареты, цветы, звёзды на небе. но чуя старается дать этому всему новый смысл, не обращая внимания на то, что сердце каждый раз рвется словно впервой. чуя уже не плачет. и не вздрагивает и не кричит во время кошмаров. лишь широко открывает глаза и глубоко дышит, закуривая очередную сигареты и обнимая сам себя за плечи. люди говорили, что время лечит, но чуя не верил. не чувствовал этого. время лишь даёт понять, что значит ты никогда не был важен настолько, чтобы с тобой остались рядом. это лишь значит, что кто-то был лучше и ценнее. и эти мысли не помогали. но чуя жил дальше. год, другой. два раза столкнулся с дазаем на какой-то общей миссии, которую почему-то расследовали и агентство, и мафия. дазай поменялся. чуя смотрел на него долго и даже не стеснялся этого. но от «старого» дазая оставалось так мало, что накахара медленно приходил к выводу чтобы был так сильно влюблен и так сильно любил лишь образ. в какой-то момент он даже злится перестал. просто перестал видеть в этом смысл. перестал видеть смысл хоть в чем-то. он почти искренне желал дазаю счастья. через три года на столе у чуи снова стоял букет. нарциссы, примула, лиловая сирень. «когда я с тобой, всегда светит солнце», «без тебя так тяжело жить», «ты любишь меня ещё?» и воронец. «вместе улетят наши души; вместе они должны быть и навеки» а ещё письмо, подписанное лишь инициалами дазая. чуя плачет впервые за полтора года. воет, как зверь, потерявший всё, и никак не можем успокоиться. казалось бы уже успокоившееся сердце разбивалось снова. письмо накахара открывает уже почти с рассветом. читает долго, тормозя и перечитывая. оно огромное: дазай начинает издалека, рассказывая о том, как зародилась дружба с одой и анго. рассказывает о посиделках в баре. а потом рассказывает о том, как одна погиб и кто в этом виноват. рассказывает про анго, про мертвых детей, про то как и что обещал оде прямо перед смертью. рассказывал об агентстве, о том, как чувствовал себя всё это время. как скучал и как о многом жалел. дазай много извинялся. в конце он говорил о том, насколько чуя сильный и насколько он им гордиться. «мне жаль, что я так и не успел подарить тебе белые фиалки. прости меня, чуя. я люблю тебя. будь в порядке» последние строчки размывает от слез. через пару минут звонит телефон. мори в трубку сообщает, что дазай мёртв. сбросился с крыши. спасти не успели. накахара сбрасывает и ничего не отвечает. ещё раз смотрит на письмо, выпускает его из рук и падает на колени. он не помнит когда уснул и почему проснулся в обед на полу. вспоминает медленно: сначала взгляд попадает на письмо, потом на букет на столе. у чуи нет сил плакать, нет сил что-то чувствовать. через пару дней на могиле дазая стоит хмель. «мы скоро встретимся» а для сторожа, работающего на этом кладбище, становилось привычной картина с парнем в черной шляпе, который сидит под деревом около надгробья и курит. «наверное брат» — когда-то решил он. у чуи на губах горькая ухмылка, привычный запах сигарет и лежащий в сумке одеколон с азалией. чуя учится жить заново.