Дар волкам

Конец февраля выдался холодным и снежным. Последнюю неделю шли беспрерывные метели, и даже каменные стены крепости изнутри покрылись корочкой льда. Но в назначенный день снегопад, наконец, утих, хотя черные тучи продолжали нависать над лесом. Джессика не могла не обрадоваться этому, но радость крошечной удачи не переборола липкий внутренний страх, напоминающий о том, сколько других опасностей поджидает ее сына в Пемпонском лесу. Кроме того, к назначенному дню сугробы достигли человеческого роста, а последние очертания троп и любые ориентиры пропали под толстым снежным покровом еще пару месяцев назад. Преодолеть лес — задача не из легких, если не из невыполнимых. У них оставалось совсем немного времени, и Джессика повторяла Полу все, что могло помочь обнаружить дорогу и — главное — выжить в этой встрече со смертью. — …на ночь залазь как можно выше, прячься так, чтобы они тебя не нашли. Не смей снимать плащ, даже не думай об этом — он сохранит тебе жизнь! Не петляй, ты можешь начать ходить кругами… Пол? Ты меня слышишь? Пол! Запоздало она поняла, что сын совсем ее не слушает и невольно повысила голос. Едва различимые слова превратились в тихий шепот, и Джессика спешно прикусила язык, оборачиваясь. Но никто на них не смотрел: послушницы, занятые работой, находились слишком далеко, чтобы шепот Джессики добрался до них сквозь гул ветра и свист, бродящий по окружающему крепость лесу. Джессика раздраженно повернулась обратно к Полу. В тени башни, вдали от факелов, она могла различить лишь его силуэт, но большего света ей не требовались — Джессика помнила каждую черточку его лица, перелив цвета глаз и изгиб губ, когда он говорил или улыбался. Большего света ей не требовалось и на то, чтобы различить волнение в его теле, поворот головы в сторону кованных ворот, откуда вот-вот выплывет процессия сестер во главе с Преподобной, передаст ему плащ и объявит начало ритуала. Она не могла винить в Пола в том, что он не слушал ее слова — вместо этого она винила себя за беспомощность. Прямо сейчас Пол не витал в облаках, но немел перед неизбежной гонкой. А она не знала, как его утешить. — Я умру? — вдруг тихо шепнул Пол. — Ты сделаешь все возможное, — жестко отрезала Джессика и тут же пожалела о сказанном. Ветер, полный снежинок, унес ее слова куда-то на север. Пол молча повел плечами, разгоняя засевший в костях холод, и судорожно выдохнул. Пелена теней скрыла вырвавшееся из его рта облачко пара. Последующая тишина, казалось, встала между ними пропастью. Глядя на отрешенность сына, Джессика больше ощущала его рядом с собой. Пусть тело его было при ней, но сознание находилось где-то очень далеко, блуждая среди неизвестных ей мыслей, и Джессика чувствовала, как стремительный неумолимый бег времени, просачивающийся словно песок сквозь пальцы, жалит ей нутро. О чем он думал? Что творилось в его голове? Пол так и не повернулся к ней. Легко догадаться, что его так привлекло — крошечные окошки, больше похожие на грубо выложенные бойницы, загорались светом, пока по периметру внутреннего двора послушницы устанавливали больше факелов и расчищали ступени у входа от снега. После долгой ночи в крепости возрождалась жизнь, превращая неказистое нагромождение камня и дерева в надежный ведьминский оплот. Суета, предшественница ритуала, витала в воздухе. Вот-вот — и все начнется. И в подтверждение ее мыслей, на улицу вывалились первые зрители. Словно наяву, Джессика увидела, как пришедшие девушки с интересом исследуют площадку, скользят глазами по крепостным стенам и темнеющим на их фоне арочным проходам, выискивая виновника торжества и, находя, жадно впиваются в фигурку ее сына, ожидая чего-то большего, какого-то подвоха от замеревшего на холоде мальчика. Смотрела ли она также на чужих сыновей? Если закрыть глаза, можно представить, что это самое обычное утро в крепости, полное тишины и покоя утренних сумерек, что Полу еще очень далеко до ритуала… Джессика быстро оглядела пространство позади, а затем приблизилась к Полу и обхватила его лицо своими руками — под пальцами она ощутила его холодную кожу и слабый тремор. От касания Пол вздрогнул, но не отстранился. Его лицо исказилось в немом удивлении, но вместо ответа Джессика толкнула сына глубже в тень башни, подальше от любопытных глаз. В тени она мягко развернула его лицо к себе, преодолевая легкое сопротивление. Пол, наконец, повернулся к ней, но его глаз она не могла рассмотреть. — Пол, скажи мне, что у тебя на уме? — взмолилась Джессика. Он помолчал несколько долгих секунд, а затем заговорил тихим голосом, полным растерянности: — Ничего. Я не знаю, что я чувствую. Джессика кивнула больше для виду, чем из понимания. Ее саму затопили страх и тревога. И попытки вернуть себе спокойствие ни к чему не вели — повторяющиеся слова ободрения превратились в тихий фон, не перебивающий громкой барабанный стук взволнованного сердце. — Когда ты выйдешь из крепости, ты будешь напуган, — тихо пообещала она. — Но постарайся держать себя в руках рассудка, а не эмоций. — Мне не страшно. — Это сейчас, — отрезала Джессика. Пол шумно выдохнул и качнул головой, но Джессика не позволила ему отвернуться. — Только глупец не боится смерти, а ты не дурак. Тебя учили смирению и принятию, чтобы ты не боялся уйти в лес и думал, что в этом и есть твое предназначение. Тебя учили думать, что смерть — это твоя воля, но… — Но моя воля — это ваша воля, да, мама? — резко перебил Пол, раздраженно стиснув челюсти. Его голос взорвался раздраженными нотками, и Джессика, помня о публике, огладила ему щеки, пытаясь успокоить. — Пол… — Я только не понимаю, — продолжил Пол, словно не слыша. — Что все это значит? Зачем так долго нужно было держать меня? Зачем ты… зачем ты вообще родила меня? Вопрос, который она так долго ждала, обрушился на нее тяжестью неба. Джессика крепче обхватила лицо Пола, будто боясь, что он исчезнет, если она хоть немного ослабит хватку. В горле встал ком — любой ответ показался ей эгоистичным и надменным. — Ты могла избавиться от меня, — утвердительно произнес Пол. — Верно, — севшим голосом отозвалась Джессика. Его лицо вновь дернулось под ее ладонями, и секундой спустя Пол шумно втянул воздух. — Но это правда — моей волей всегда было, чтобы ты жил. — Это не объяснение. Почему сейчас? Почему нельзя было выкинуть меня, когда я родился… раньше? Джессика вспомнила тот крошечный сверток, который впервые взяла на руки — лицо новорожденного обрамляли широкие складки ткани; затем на ум пришел малыш, ростом едва ли выше ее колена — кучерявая головка откинута назад, руки закрутились вокруг ее ноги, и большие зеленые глаза мальчика вопрошающе уставились на нее снизу-вверх — и содрогнулась всем телом. Тошнота поступила ей к горлу. — Я не могла, Пол, не могла. — Тебе приказали? — Мое решение не зависит от приказа, — резко отрезала Джессика и осеклась. Правда состояла в том, что ее решение полностью совпадало с приказом — орден нуждался в новом мальчике. Вместе с тем, узнав о новой жизни внутри ее живота, Джессика ужаснулась от мысли о том, чтобы избавиться от нее — и все же этот ужас перед смертью эфемерного существа, которого она никогда не знала и не видела, не шел ни в какое сравнение с представлением смерти ее сына. Пол фыркнул. — Ты увиливаешь! — обвинил он. — Может, я умру через час, но даже сейчас ты не можешь ответить мне честно. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Не слушался? Что-то сейчас ты не особо этому рада. Джессика тяжело сглотнула, будто пытаясь протолкнуть ставший в горле ком, но грустные мысли оказались сильнее ее контроля. — Однажды… однажды ты поймешь. — У меня нет времени. — Пол, прекрати! Она знала, что просит слишком много и так мало дает взамен. Знала, что Пол ждал правды — его непокорный дух не любил загадки, но проведя годы в крепости смысл всего происходящего до сих оставался для него тайной — даже в тот день, когда он сам становился таинством ведьминского наречения. Однако протеста на ее слова не последовало — вместо этого Пол угрюмо замолк, избегая ее взгляда. И хотя Джессика отчетливо понимала, что сейчас не время для ссор, она не хотела, чтобы эта тишина продолжалась. Меж тем время шло, и за ее спиной успело собраться еще больше народу; узкую площадку очистили от снега пушистыми метелками, и сквозь завывание ветра и возню работы Джессика различила глухой стук опускаемого на камень сундука. Принесли плащ, а значит до начала ритуала остались считанные минуты. То, что скоро все начнется и еще скорее завершится понимал и Пол. Он напрягся, и Джессика несмело огладила скованные плечи, следя за его реакцией. Затем, скользнув ладонями под плащ, принялась сильнее затягивать все ремешки и шнурки туники, не оставляя доступа ледяному ветру к голой коже. Нервозность завладела движениями Джессики. Она не чувствовала, что действительно достучалась до него — напротив, разговор разделил их куда больше. Только она собиралась вновь заговорить, как ее опередил Пол. — Если ты хотела, чтобы я что-то осознал — у тебя ничего не вышло. — Я этого не хотела, — отрезала Джессика. — Я хотела, чтобы ты сосредоточился на ритуале. — Но… — Пол замешкался, раздумывая над вопросом. — Почему ты думаешь, что я смогу пересечь лес? Мальчики никогда не выходили из леса. В этом суть. Джессика не сразу нашлась с ответом. Думала она не совсем в том ключе, но худшее, что она могла сделать — свести сына в могилу собственными руками. Однако Пол был прав. Смысл ритуала действительно состоял только в этом. Рождение Пола — ошибочное, но поправимое жертвой, вело его только к этому дню — чтобы он зашел в лес и добровольно отдал свою жизнь. И не родилось еще мальчика, который остался бы в крепости, а не превратился в лужу крови на снегу. Или вышел из леса. Но, зная все это, Джессика не могла избавиться от крупицы надежды, что с Полом все окажется иначе. В конце концов, статистика — это цифры, созданные людьми. — Сестры пересекают лес, — медленно отозвалась Джессика, подбирая каждое слово. — Это возможно. Разница в том, что нам говорят, что мы можем выйти из леса, а вам — что вы должны остаться в нем. — Если сказать человеку, что он полетит, он не полетит. — Это правда, — согласилась Джессика. — Но он попытается. Пол нахмурился, обдумывая сказанное. Джессика представила, как в этот момент его лицо приобретает еще больше отцовских черт — складку, пересекающую лоб, насупленные брови и напряжение в нижней челюсти, отчего отчетливо прорезаются мышцы. — Но разве я должен сам думать, что полечу, чтобы попробовать? — Для того, чтобы попробовать, эта мысль должна стать твоей волей. Пол удивленно повернулся к ней. Метания внутри него, казалось, прорвались наружу — Джессика ощутила его смятение, как будто эмоция превратилась в осязаемую материю, и против воли ее окатила новая волна страха — последнее, что требовалось ему сейчас — это сумятица в эмоциях и разуме. Ненароком вызванное открытие в душе Пола вызвало бурю в ее собственной. — Ты хочешь сказать, чтобы я решил, что моей волей будет пересечь лес и тогда я… смогу? — неуверенно переспросил Пол. — Нет, Пол, я не хочу, чтобы сейчас ты убеждал себя в чем-то. Но мысль, что тебе осталось несколько дней — приговор. У тебя осталась жизнь — вот, чего на самом деле ты пока не понимаешь. Джессика, наконец, закончив с завязками и ремешками, внимательно оглядела его. Серьезность, присущая Полу и недавний скачок роста, не могли ее обмануть: под тяжелыми зимними одеждами скрывался совсем юный мальчик, гораздо более щуплый и тонкий, чем рисовали контуры одеяний. Черты худого лица, отточенные и резкие, контрастировали с большими глазами Пола, светившимися подростковой любознательностью и робостью, показывающейся каждый раз в уголках улыбки. Такой юный! — Помнишь, Пол, — начала Джессика, расчесывая непослушные кудри пальцами, чтобы привлечь его внимание, — когда ты был младше, мы говорили с тобой о том, что находится вне крепости? Пол кивнул — такие разговоры происходили часто. Джессика учила его, что за густым Пемпонским лесом есть бескрайние зеленые луга и золотые пустыни, синие глади глубоких вод и не блеклое сизое небо, а другое — небо, воспламеняющееся красным, оранжевым и фиолетовым на закате. Пол знал, что мир за крепостными стенами куда больше и ярче черных одежд сестер и серого камня, но представлялось ему это все с трудом. — Я как-то сказал тебе, что хочу увидеть океан, — пробормотал Пол. Слабая улыбка тронула ее губы. — Да, это так. В день ритуала самое большое таинство несло в себе это слово — «океан», сказанное Полом, восхищающее его, но едва ли поддающееся воображению. В прошлом Джессике нравилось думать, что где-то глубоко внутри Пол знает, откуда родом, знает, чему он по-настоящему принадлежит — и, думая об этом, она представляла отнюдь не холодные твердыни орденского гнезда. Если все получится, Пол воочию сможет увидеть, как много мощи несет в себе такое маленькое слово… — Думай об этом, — вдруг приказала она. — Думай о том, что будешь делать, когда выберешься и не смей сдаваться. Стань первым мальчиком. Ты сможешь — я знаю. — Но почему ты говоришь мне это? — растерянно спросил Пол. — Ты всегда говорила мне это. Но… разве не больше остальных должна призывать меня к послушанию? Джессика на миг замялась. — Пол, я действительно узнала о тебе до первых признаков — и моим решением было оставить тебя и вернуться в крепость. Меньшее, что я могу сделать для тебя сейчас, это попробовать исправить твою судьбу, на которую сама же и обрекла. Но если бы я могла оставить тебя вне крепости, на большой земле, я бы сделала это. Пол невольно выпрямился по струночке, толком не зная, как реагировать на слова, — слова, впервые в жизни обличающие ее настоящие чувства к нему, пробудили в нем больше, чем нависшая смерть. Все происходящее оставалось для него сюрреалистичным странным сном, и вместо боязни перед волчьим скопищем, Пол ощутил надвигающуюся разлуку с матерью. При любом раскладе, они больше никогда не увидятся. Он сглотнул, чувствуя, как похолодело внутри. — Я не знаю, получится ли у меня. Джессика кивнула, принимая его чувства и опасения. Затем ее лицо сделалось необычайно жестким и серьезным, и она тихо заговорила: — Это будет очень сложно. Никто не ожидает, что смирение, прививаемое тебе годами, даст трещину — никто не будет проверять лес в эти дни, потому у тебя есть шанс выйти из-под ока Преподобных. Ошибка в лесу может дорого тебе обойтись, но не все ошибки ведут к полному провалу. Контролируй себя. Пол тяжело опустил голову, уставившись в землю. О чем бы он сейчас не думал, это были вязкие, опасные мысли, не ведущие никуда и не ищущие решения, и разобрать, что же творится у него в голове, Джессика была не в силах. После небольшого колебания, она привлекла его к себе. — Иди сюда. Замявшись на мгновение, Пол прильнул к ней. В ответ Джессика наклонилась к нему, коснувшись лба Пола своим, пока ее руки мягко опустились на его щеки. Сыновьи кудри щекотали ей лицо — Джессика постаралась запомнить каждую мелочь этого последнего касания. — Не думай о других мальчиках — только о себе. Главное, доберись до другого берега — лед на реке тонок, но тебя выдержит. Волки не последуют за тобой. Это инстинкт животного. А ты человек — думай головой и иди человеческим путем, он им не ведом. И, Пол, — лицо ее омрачилось, — я не смогу заколдовать тебя — моя магия тотчас выдаст себя, но даже в там, в лесу, ты никогда не будешь одинок… Однако закончить она не успела. Раздался звон, ворвавшийся в их уединение и на миг оглушивший. Пол вздрогнул всем телом, и этот импульс поразил и Джессику. Прерванная на полуслове, она быстро его обняла. Ладони, согревающие щеки, пропали, и Пол почувствовал, как холодный воздух кусает кожу и вместе с этим как крепко Джессика прижимает его к себе. Суетливость подготовки за спиной матери переменилась на торжественность. В ушах Пола зазвучал ее напряженный голос: — Обещай мне, Пол, обещай, что не сдашься… Громыхнул повторный звон и Джессика отстранилась, проведя невидимую черту между тем, кем они были секундой ранее и тем, кем теперь приходились друг другу в окружении остального ордена. Сестра ордена Бене Гессерит и ее ошибочно рожденный сын, обещанный в дар волкам. Перемена столь быстрая и столь разительная невольно ошеломила его. Мысли скрутились у него в голове, но не могли найти форму в голосе. Полом овладела нервозность; отгремевший звон продолжал греметь у него в голове, заглушая мысли и аккомпанируя зашедшемуся бешенной колотушкой сердцу. Пол растеряно глянул на расчищенную площадку, чувствуя, как таинство уже началось, неумолимо притягивая его на положенное место — отведенную главную роль в разворачивающемся событии. Внезапно Пол почувствовал нехватку воздуха. — Пол! Приказ — успокойся. Пол сжал кулаки под плащом и глубоко вздохнул, не смотря на нее, но не в силах оторвать взгляда единственного освещенного участка плитки, предназначенного ему. Меж тем, зрители начали выстраиваться. Послушницы, подпрыгивающие на месте то ли от холода, то ли от предвкушения, принялись занимать свои места по правую сторону от постамента — сливаясь с чернотой, их выдавал шум. По другую сторону, сестры ордена, безмолвно скользившие отовсюду и грациозно спускавшиеся по ступеням, казалось, были продолжением теней. Но все, как одна, ожидали приход Преподобной. Грянул третий пронзительный звон. Пол взглянул на мать, легко узнавая сталь в ее позе привычную ауру хладнокровия. Теперь она казалась совсем другим, чужим человеком. Если закрыть глаза, можно представить, что прощания и вовсе не было, что прямо сейчас, отведя его в сторону, Джессика отчитывает Пола за самовольство и шастанье по коридорам... Пора, подумал Пол. — Пора, — холодно произнесла Джессика и, подцепив пальцами капюшон, накрыла голову. Вся мягкость пропала из ее голоса, что можно было бы решить — их прощания, рук Джессики на щеках Пола и дрожащих объятий и вовсе не было. Словно пятнадцати лет Пола никогда и не существовало. Джессика отвернулась и шагнула вперед, и, робко кивнув в пустоту, Пол последовал за ней.