Swimming pool — Marie Madeleine
ты всего лишь маленькая девочка, а я просто потерялся в твоём мире
Смерть кажется ему прелестным источником энергии — человеческое тело так легко превратить в то, чем оно было в самом начале, в разлагающееся ничто. И свою многострадальную оболочку он с удовольствием готов сдирать каждый обряд, облекать невероятную энергию в нечто космическое, отдавать всего себя на растерзание вечности. Только вот она так привязана к его человеческому существу, сильнее, чем положено им, тем, кто будет всегда, даже когда ее ярость поглотит этот мир навсегда. Амала мнит себя обычной, настолько обычной, что покоряя бесконечность миров, до сих пор довольствуется малым. Он не устает наблюдать за ее беспечным, юным нравом — настолько человечной Кали не была ещё никогда, и только в этом своем проявлении почему-то она мила ко всем, к тем, кто унижает ее, не понимая тайного могущества, запрятанного в ее теле. Когда она появляется на свет, ее тут же клеймят проклятой — и хотя Амала не помнит этого, но бабушка пыталась выбить из бесноватой внучки всю грязь, которую в нее подкинули древние божества. Рэйтан помнит как с удовольствием выжег весь оставшийся рассудок помешавшейся старухи. Он смотрит на ребенка, чей лик озарён божеством и преклоняется на колени — знает, что однажды все отдаст за эту душу. А вокруг сгущается тьма, тьма ему роднее всего остального, как бы он хотел быть рядом, когда весь мир содрогнется перед ее всесильностью. И он падает перед ней на колени, снова, пока человеческое в ней растерянно наблюдает за этим — она беспомощно тонет в гуще воды, в черном блеске его глаз, знает же, что надо бы орать о помощи, но она безмолвна, как и все демоны под ее ребрами. Он пахнет домом, позабытым, оставленным в миллионах историях, которые написаны для таких неотёсанных девиц, как она. Рэйтану кажется, что глупо вверять свою преданность девчонке, чье тело рано или поздно изничтожат, превратив в ничто, чей разум будет опустошен и заполнит его могущество, о котором он и мечтать не мог. Поэтому стоя на коленях перед ней он почти чувствует, как трещит ее смертная оболочка пополам. – Запомнишь ли ты меня, когда умрёшь? — Спрашивает он ее, пока она бредит снами о невозможном. Ему не хочется видеть ее смерть. Впервые за долгие столетия ему хочется сохранить человеческую жизнь. Энергия, что касается его, сводит с ума, кажется, что где-то в прошлой жизни их судьбы были предрешены, и теперь его главная задача спасти ее любой ценой, уберечь от всего на свете — он ждёт, когда она явит ему свой бессмертный лик. Роуз груб к ней, пытается усмирить власть, которую она по праву рождения должна была унаследовать, и Рэйтана это как-то по-человечески бесит. Амрит издевательски смотрит на удовольствие, с которым Рэйтан расправляется с неугодным начальником. — Ты какой-то мелочный стал, дорогой брат, — густая, горячая кровь растекается иероглифами по асфальту, — слишком очевидный выбор жертвы. Но я тебя понимаю. Она прекрасна. Даже в этом облике. Когда она наконец явит свой лик, мы уже не поднимем голов. Рэйтан хватает Амрита за горло и слушает, как тот нервно хрятит под его пальцами. — Ты к ней подходил? — Даже смотрел на нее. И Рэйтану от этого тошно. Мог бы задушил бы прямо тут, но другие не поймут — смерть от рук сородичей кажется ему унизительной. — Тебя не простят, если ты отберешь у них ее. Рэйтану бороться со своими сомнениями приходится одному — и почему она околдовала его, выбрала в качестве своего подручного раба, у него против нее нет никаких сил, только отдавать ей всю свою любовь, на какую он способен. Амала его боится. Боится, как своих кошмаров, как подкроватных монстров, но мысль о его губах все ещё ее сокровенное желание. Он дразнит ее, она в этом уверена, на костяшках все ещё горят его поцелуи — чувствовать себя всемогущей и правда приятно; но ей только он нужен, не нужны все мужчины, она готова властвовать одним — с волосами, вьющимися по плечам, с глазами цвета морских глубин, где прячутся разные твари. Ему даже не нужно себя ломать, чтобы понимать, что прикажи она ему отказаться от себя навсегда, он и думать не станет. Амала готова просить его о нежности, о малейшем физическом контакте, тянется к нему изо всех сил, но он все дальше, все равно, что статуя — и какую жертву ей поднести к его ногам, чтобы он смилостивился к ней. Когда Роуз умирает, ей чудится, что кровь стекает по пальцам Рэйтана, а он так же непроницаем. — Я сделал это ради тебя, богиня, — мерещится ей. И все эти жертвы, они словно питают ее, словно дают силы жить дальше, как она может так цинично вбирать в себя энергию жизней, как она может нести разрушение в этот мир — ей противна Кали, она хочет отодрать от себя клеймо, которым богиня ее наградила. Но готова ли она попрощаться с покорнейшим из мужчин — поэтому, когда он разрешает стянуть с его волос заколку, украшенную мелкими алмазами, ей кажется, что она подчинится собственной смерти, только бы слиться с ним воедино в вечности вселенной. Сари спадает на пол ее комнаты, пока Рэйтан с обожанием целует ее ключицы, шею и добирается до губ. А глаза ее светятся страстью; ему и думать страшно, что с ним сделают, когда узнают, как близко он подобрался к богине. Этот мир давно не даёт ей покоя, созданный ею, вышедший из ее бесформенного тела; а люди продолжают нести ей дары, она ненасытная, стремится сожрать тот мир, который создала, смотреть за его предсмертными конвульсиями. Так почему же теперь, когда все готово, когда кровь всех жертв слита воедино и священные слова произнесены, она не может. На шее следы его поцелуев все равно что то клеймо — а он такой родной где-то там в толпе зависимых от нее людей. Амала просыпается от бреда, захлестнувшего ее с головой, пытаясь нащупать рядом с собой Рэйтана — но он уже ушел, оставив ее одну, наедине со своей покорностью и вечностью. Она уверена, что ещё до всего, до создания мира, до войны и ее завершения, они были вместе, частями одного целого, которое кто-то безжалостно разодрал на несколько осколков. Ей без него нет смысла существовать. Кали приходит в этот мир босая, ноги Амалы послушно шагают по сырой земле, а руки ее окрашены кровью. Указательным пальцем она цепляет его за подбородок, пустыми глазами наблюдая за тем, как предательски сводит у него сердце, как он ненавидит ее, как его преданность становится ей тяжестью, а не подарком. — Хотела бы я, чтобы твоя любовь к этой смертной девочке, была и моей, — говорит Кали голосом Амалы, и отталкивает его лицо. Он не в силах смотреть, как что-то настолько родное обращается нечеловеческим ужасом — она несёт боль и смерть людям, что падают перед ней, произносят молитвы в последний раз, заливая реки кровью животных. А ей мало, мало этого, она пришла в этот мир за одним — утащить его обратно туда, откуда они все родом. Но только вот он не отпускает ее, держится обеими руками за ее тонкое тело, облекая собственные молитвы в слова. — Ты обещала, что будешь помнить меня, даже после смерти. // Амала уверена, что сходит с ума. Вечером ее ждут коллеги, а голова так болит, будто кто-то отчаянно пытается оттуда выбраться, заключённый в клетку собственного тела. Они глядят на нее вопросительно, но она смотрит только на него, на Рэйтана, на его нечитаемое лицо, мнимой скорбью окрашенное — он все ещё загадка, тайное ее желание, о котором она послушно молчит. — Роуз мертв, — говорит Киллиан. И тогда она уверена, что все это уже было с ней однажды. Она давно знала, что нож будет блестеть в его пальцах, в тех же пальцах, что ласкают ее несколько ночей спустя, что она этот мир поглотит, что не жить ей долго. А Рэйтан только грустно кивает. И цикличность этой жизни необратимо крутится обратно. Кали в ее голове злобно хохочет. Не владеть ей больше царствами, построенными в ее честь. И, когда улицы города вспыхивают красками и цветами, когда люди в припадке призывают свою богиню, Рэйтан крепко держит ее за руку. — Хватит ли тебе одного меня? Нужен ли тебе ещё кто-то? Готова ли ты уничтожать одного меня? — Мы с тобой были всегда, мы и останемся, — говорит Амала без особого смысла, не понимая верит ли она в то, что покорила в себе тьму. И хотя его демонический лик ещё не скрылся, она знает, что, если придется, именно он усмирит ее необузданную энергию. Всё-таки их души были созданы ещё до сотворения мира, и они принадлежат друг другу, никто не в силах их разлучить, уже никогда.