Разбитые мечты

       — Как его состояние?        — Оценивается, как положительное. Однако, прогнозировать пока не собираюсь. Его организм очень нестабильный.       Разумовский стоял напротив старого главврача, держа в руке цветок лилии. Он сбежал сюда сразу после конференции, буквально гордым шагом уйдя прямо под носом у чиновника, который не вовремя прибыл. Успел даже цветочек прикупить по пути до больницы. А теперь стоит и ждёт разрешения войти. Унизительно. Взглядом он смог бы испепелить этого врача, который не даёт ему пройти, но от сожжения заживо мужчину спасают серёжины очки, которые служат барьером для его глаз.        — Я надеюсь, вы действительно заботитесь о нём, а не смываете деньги в унитаз, — каждое слово Сергей будто с трудом процеживает через зубы и выглядит весьма угрожающе, стоя в самой тени помещения. Быть приветливым в этой ситуации не получается, и так он приплетает последние куски дипломатичности, которые остались у него после конференции.        — Не волнуйтесь, мы следим за его здоровьем, — чеканит врач будто заранее заученную фразу. Сергея раздражает этот низкий старческий голос, пропитанный нотками равнодушия. Даже в элитной больнице есть такие твари, которых хочется взять и задушить на месте голыми руками.       Он раздражённо сжимает стебель цветка, царапая его пальцем и сдирая тонкий слой кожи. Терпения ему не хватает, чтобы просто развернуться и уехать. Не для этого он ждал столько времени, не для этого мчался сюда на всех порах, пытаясь сбросить свой гнев. Зелёный листочек, стебель которого предательски хрустнул, плавно упал на пол.        — Тогда почему вы не пускаете меня к нему? — он чувствует себя змеёй, которая надрывно шипит. Он видит в стеклянных глазах врача неподдельный страх, который тот пытается прикрыть пеленой равнодушия. — Или вы что-то опять сделали с ним? Что скрываете от меня на этот раз?       Он вспоминает о цветке, с которым стоило бы чуть понежнее обращаться, но это не останавливает его. Он лишь убирает его за спину и старается не повредить ещё больше.        — У нас с вами старые счета, не забывайте этого. Либо вы меня пускаете, либо завтра на вашем кресле будет сидеть другой. Решайте, да побыстрее.       Время течёт непозволительно долго, всё это уже начинает постепенно вымораживать Сергея. Но он своего добьётся. Он не намерен останавливаться на полпути.        — Ладно...        — Не слышу, — что-то да с двинулось с мёртвой точки.        — Он находится в реабелитационном отделе, — закусив губу, ответил старик, видимо, решившись сдаться.        — Не заставляйте меня больше разговаривать с вами в таком тоне. Иначе следующая наша встреча закончится для вас очень плачевно, — он вытянул руку, махнув пальцами, — Номер, пожалуйста.

***

      Он идёт по тёмному коридору, ведущего в реанимационное отделение. Цветок в его руке хрустит всё сильнее, скоро и вовсе загнётся. Но он ещё вроде как дышит. Может стоило прикупить большой букет лилий? Не то, чтобы это было слишком жирно, просто он предпочитает скромность в простоте. Да и сложившаяся ситуация явно намекает, что огромный ворох цветов лилии — жалкая пародия на огромную надежду на выздоровление. Лучше подарить больному один цветок, который, как лучик света, будет вести его к победе над болезнью.       Вот он уже приблизился к массивной двери и остановился. Невдалеке от неё окно, но оно изнутри занавешено серыми офисными шторами. Сергей ещё раз посмотрел на лилию, оглядывая каждый хрупкий лепесток. Надежда. Какое слабое утопическое чувство, вызывающее отвратительную жалость к человеку. Он никогда ни на что и ни на кого не надеялся и ни во что не верил, а потому слово это казалось для него слишком унизительным. Но раз есть человек, с которым ты напрямую связан узами этой самой надежды, то избавиться от этого слова уже невозможно. Разве что этот человек умрёт. Однако, этого допустить нельзя. Отведя взгляд от цветка, что вызывал в нём непонятную боль, он надавил на ручку двери и, будто специально оттягивая момент, медленно открыл её внутрь.       Если бы не его сильно затонированные чёрные очки, яркий искусственный свет больничной палаты наверняка на минуту ослепил бы его. В нос резко ударил неприятный запах медикаментов вместе со свежестью зимнего воздуха. Недавно проветривали. В палате всё было обставлено весьма минималистично, цветовая гамма не резала глаза, а наоборот, успокаивала. Единственное, чего действительно не хватало здесь, это окна.       На современной больничной койке сидел юноша, лет семнадцати. Подключённый к какому-то высокотехнологичному импортному медицинскому аппарату, он сидел, сложив руки на одеяле, которое закрывало его ноги. Из верхней одежды на нём была всего лишь белая рубашка. Вид у него был болезненный. Белоснежная кожа, ставшая такой из-за медицинского вмешательства, на которой выделялись лишь каштановые волосы, чуть-чуть отросшие после химиотерапии, и кроваво-красные губы, которые он постоянно кусал. Он смотрел куда-то в пустоту, совсем не реагируя на гостя, чуть наклонив голову. Как кукла. Он как блеклое пятно на фоне этой комнаты, будто был её неотъемлемой частью, которая всё равно не вписывается в общий интерьер.       Сергей закрыл за собой дверь. В палате было слишком тихо, что можно было услышать любой стук и любое шевеление. Не став тянуть время он прошествовал к стулу, стоявший почти рядом с койкой. Рядом с ней ещё стояла тумбочка с высокой стеклянной вазой. Она пустовала, хоть в ней и была чистая вода. Поэтому Сергей аристократическим жестом поставил лилию в вазу, которая мягко соскользнула с его руки. Теперь она словно дополняла эту вазу, эстетично смотрясь в ней. И скорее всего это из-за утончённости самой вазы. Пышный букет вряд ли бы смотрелся в ней столь же красиво, как один цветок лилии в ней.       Отвернувшись от вазы, он наклонился к парню и громко щёлкнул пальцами прямо перед носом у него, после чего сел на стул, ожидая ответной реакции. Чувствовал себя свободно, перекинув одну ногу на другую и откинувшись на спинку стула.        — Ты просил меня о встречи. Так не заставляй меня ждать, — холодно начал разговор Разумовский, в упор смотря на лицо Кирилла Макарова, того самого "особого" пациента. На его руках были заметны пластыри, которые служили свидетельством того, что из его вен брали кровь и ставили капельницы. Сев ближе, Разумовский заметил крошечные капилляры и вены, просвечивающие сквозь кожу. Они, как паутина, как сеть, оплетали всё его тело, делая его вид ещё более болезненным.       Но парень не ответил, лишь прикрыл глаза и приподнял голову, словно специально жаждал услышать его голос. Разумовский следил за каждым его движением, за каждым шорохом одежды, но реакции, кроме этой, он не услышал. Может быть для начала стоило справиться о его здоровье?        — Как ты себя чувствуешь?        — Как всегда.        — Значит плохо. К тебе хорошо относятся?        — Более чем.        — Тебя хорошо кормят? Или ты вообще не ешь? Судя по твоему состоянию, да.        — Я ем. И здесь неплохо кормят. Просто я соскучился по другой еде.        — По фастфуду?        — Вам и об этом известно?        — Мне многое что известно.       Этот осведомительный диалог прошёл быстро и как в тумане. Сергей подметил, как мелко дрожали губы Кирилла, когда он говорил, и как тихо он разговаривал, словно боялся нарушить тишину этого места. Было ли его жалко? Нет. В качестве работы этой больницы Сергей давно сомневался. Иначе Кирилл был бы уже солнечным мальчиком, а не живым трупом. Конечно, жалко было бы, если бы он раньше времени умер, ведь договор с Лерой тогда был расторгнут, однако это единственное что его может беспокоить.        — Иии, что же ты хотел сказать? — протянул Сергей. Место его напрягало, он хотел уйти отсюда, только вот это вряд ли бы окупилось. Не зря же он сюда приехал. Он не намерен сидеть с этим парнем и вытягивать из него по каждому слову, чтобы узнать, чего он хочет. Он предпочитал, когда люди говорили ему прямо и ясно, ценил прямолинейность. И не любил витиеватые предложения, уходящие в никуда и только сильнее путающие. — Если ты хочешь сказать что-то ценное, то говори быстрее. У меня на тебя мало времени.       Он заметил, как его пальцы нервно сжали ткань одеяла, пытаясь сделать это движение как можно менее заметным. Не получилось. Сергей вновь внутренне напрягся, ожидая что-то непредвиденное. Что может сильнее бесить, как молчание и неизвестность?        — Пообещайте, что вы не будете злиться. Пожалуйста.        — Ты меня и так уже нервируешь. Я ничего не обещаю.        — Тогда это бессмысленно, — Сергей уловил в голосе слабую усмешку, но придавать этому значения не стал.        — Как и моё пребывание здесь. Говори или я ухожу.       Он почувствовал, как тот заметно стушевался, но голову в смущении отворачивать не стал. Давить на него, это, пожалуй, единственное, что сейчас возможно. Хотя Сергею в принципе плевать на какие-то нервотрёпки Кирилла. У него есть Лера, которая может выслушивать все его заморочки.        — Хорошо. Я не буду с вами спорить. Но... Дайте мне минуту собраться.       Он знал, что Кириллу тяжело приходиться жить. Он буквально карабкается из последних сил в надежде на выздоровление. И вот первое движение рук. Он закрыл лицо своими худощавыми руками и протёр глаза, словно вытирая слёзы. Сергей продолжал всё так же неотрывно смотреть на него, изучая каждое движение.        — Ладно. Чего тянуть. Хуже уже всё равно не будет, — он всё также не смотрел на него, но зато вполне осмысленным взглядом изучал противоположную стену. — Я хочу отказаться от лечения.       Сергею показалось, что он ослышался. Бывает же такое на нервной почве. Но это вроде не его галлюцинации, вот он, живой, сидит напротив Кирилла, который только что сморозил какую-то глупость. Главное сейчас продолжать мыслить в адекватном состоянии, иначе его далеко унесёт. Он удивлён? Не то слово.        — Как понять? — полушёпотом спросил он. Новые эмоции начинали играть в нем с новой силой. И эти эмоции вряд ли положительные. — Повтори.        — Я хочу прервать лечение. — Кирилл будто оживился, почувствовав холод Сергея, и продолжил. — Я знаю, чем занимается моя сестра. А вы в обмен на её жизнь играете в рулетку на мою. Погибнет она, погибну и я. Если удача ей улыбнулась в этот раз, то вы уверены, что дальше будет так же? И если я откажусь от вашей помощи, то она не будет вам ничего должна. Тем более, если так подумать, то я всё равно рано или поздно умру. У меня и так уже отказывает одна почка. Я прекрасно осознаю, что никакая медицинская помощь на высшем, мировом уровне мне не поможет. Я в замкнутом круге, понимаете?       Сергей слушал всё это как чей-то бред. Парень вроде не смеётся над ним, говорил вполне осознанные вещи, но почему внутри уже всё разрывается от бешенства? Неплохо было бы пару раз втащить этому парню по голове чем-нибудь тяжёлым, чтоб уж точно вся дурь прошла. Какая удача и Лера? Лера не удачливая, она специалист, профи. Вместо того, чтобы надеяться на волю случая, она делает всё по уже прописанному сценарию, заменяя план А на план Б или комбинируя их. Она никогда не промахивается, только в максимально редких случаях, да и то, всегда выходя победителем. И Сергей ценит в ней точность, целеустремлённость и специализм. А отказываться от помощи это выше любой наглости. То, что он умрёт это заранее было предрешено, главное, когда это случится. А пока есть возможность, то стоит держать его в заложниках. Сергея он никак не интересует. Его интересуют только боевые навыки Леры, от которых невозможно отказаться. И надо использовать все ресурсы, чтобы продлить её пребывание подле него. Другой причины, кроме как помощь брату, у неё нет, а следовательно, когда он умрёт, она имеет полное право уйти. И это бесит. И это Сергей находится в замкнутом круге.        — Ты понимаешь, что ты сейчас говоришь? Одно твоё желание прекратить лечение разносит всё в пыль. Я не хочу больше говорить об этом. Ты слабак и этим всё сказано. Тем более договор не подлежит рассмотрению и расторжению третьими лицами.       Он зря приехал. Не догадывался, что какой-то юркий малец решит обломать его планы. Но ему просто так не пройти. Сергей теперь в два раза усерднее будет следить за действиями врачей. Если будет сопротивляться, то тогда надо насильно лечить его и закутывать в смирительную рубашку, как в психбольнице. Лера выполняет свою работу, так почему Сергей должен стоять в стороне?       Неожиданно Кирилл повернул голову к Сергею и теперь Разумовский смог лучше разглядеть его лицо. Губы и правда были красные как лепестки розы с росой. Глаза, в уголках которых скопились слёзы, слишком сильно и заметно блестели, будто отражая всю его горечь. Само лицо бледнее, чем тело, и выглядит очень болезненно. Кирилл страдальчески смотрел на него, видимо ища поддержки и понимания в его глазах, которые были надёжно скрыты тёмными очками. Поэтому если он что и увидел, то только сильно затонированные стёкла.       Парень, конечно, уже сильно стал вымораживать Сергея. И не только словами, но и всем своим видом. Как на похороны пришёл. Но срываться на нём он не видел смысла. Это только усугубит состояние Макарова и всю ситуацию в целом. А если вообще так подумать, то он еле сдерживал себя, чтобы не высказать всё, что думает прямо перед ним и желательно в грубой форме. Хотя он не совсем понимал, куда делась его прежняя энергия. А пока он мог только сидеть и стискивать зубы от раздражения и сжимать костяшки пальцев до побеления. Чтобы хоть как-то сгладить углы ситуации, Сергей посмотрел на свои наручные часы. Задержался он здесь.        — Я бы мог рассмотреть твоё желание, — не зная зачем сказал Сергей, перебирая пальцами. Кирилл на этой фразе заметно встрепенулся. — Но если у тебя из доказательств твоей правоты только Лера, неизбежная смерть и слеза ребёнка, то думаю нам не о чем разговаривать.       Как и не поздоровавшись, так и не попрощавшись, он встал со стула, сверху-вниз окидывая последним взглядом подростка, который вновь притих и сутулился. Сергей не привык жалеть. У него нет такого чувства. Оно слишком щемительное, утопическое и в целом мерзкое даже на вкус, когда говоришь. Жалеть — значит унижаться перед кем-то, топтать свою гордость и достоинство, делать вид, что ты миротворец, решивший помочь несчастному. В общем, очередное омерзительное чувство, которое Разумовскому не по карману.       Сергей повернулся спиной к подростку и пошёл к выходу. Можно сказать, что он радовался этому. Он почти преодолел расстояние между стулом и дверью и теперь был готов нажать на ручку, чтобы поскорее сбежать отсюда.        — А если я скажу, что вы мне нравитесь как мужчина, вы поверите мне?       Сергея словно ударили чем-то по голове. Он завис около двери, едва дотянувшись до ручки. Эти слова были сказаны слишком чётко для него, чтобы они казались галлюцинациями. Они словно разрезали воздух, вклиниваясь в уши и доходя до мозга. Нельзя было подумать, что он ослышался. Нет, он всё ясно понял. Но его мысли разлетались как осенние листья: быстро, лихорадочно и вразнобой. Загруженный нескончаемым потоком информации, он иногда не способен сразу её укладывать в свою память, так как спектр всех эмоций, в основном отрицательный, действует на него слишком сильно и не позволяет вовремя прийти в чувство. Однако, эти слова как неожиданный резкий отрезвитель, который всё же помог вернуться в реальность.       Он повернулся, окинув взглядом Кирилла. Хрупкий как цветок, беззащитный как маленький котёнок и слишком доверчивый. И этим он раздражает. Почему он не может быть сильным и терпеть все испытания? Почему именно сейчас он стал как тряпичная кукла, которую только намочи и она развалится? Лера куда сильнее и выносливее брата. Учится, ходит на занятия и параллельно работает на Сергея. И не смотря на то, что у неё тяжелейший недосып, поломанная психика и прочий букет неприятностей, она всё равно всегда успевает и руководит ситуацией. Но сейчас не в этом дело. Дело в том, что Кириллу нравится Сергей.       Он сжал руку в кулак до побелевших костяшек. Он никогда никому не нравился, ему никогда никто не нравился. Такого не должно быть. Исключено.        — Если это ваш с Лерой взаимный симбиоз, то это очень плохая идея меня развести, — ответил Сергей, возвращаясь обратно к койке. Он пытался выглядеть спокойным, но это очень плохо ему давалось. Он отдавал аурой напряжения и раздражения.        — Но это правда! Вы мне нравитесь, очень. Я знаю, что это неправильно и всё такое, но я не могу с собой ничего поделать, — подросток заметно сжался, прижимая к себе руки вместе с одеялом.        — Как давно?        — Когда увидел вас во второй раз.        — Тогда твои чувства противоречивы. Я не мог тебе понравиться за такой короткий промежуток времени, — он подходил всё ближе, словно осторожная кобра к своей жертве. И этим он смущал подростка.       А ведь они редко встречались. Сергей приходил лишь с осведомительной целью, а Кирилл никогда не просил его ни о чём. Так когда же успел?        — А если вы понравились мне сразу? Только я это понял на второй раз. Вы вызываете во мне смешанные чувства. Мне хочется и любить вас и ненавидеть. Вы такой странный человек.       Любовь — абстрактное чувство. Ненависть — вполне осознанное. Кирилл упомянул сразу два. Как же он заблуждается. Из двух зол нужно выбирать одну.       Он наклонился к парню. Его руки упёрлись в кровать по бокам от ног подростка. Сквозь очки он наблюдал, как меняется выражение лица Кирилла. Он ещё никогда не стоял к нему так близко, всегда держа дистанцию. Сергей был напряжён, зол и раздражителен сейчас, а потому в эти подростковые игры он играть не собирается. Он, наверное, уже стёр в порошок переднюю часть своих зубов, раз так сильно их сжимал и едва ли не скрежетал.        — Неправильный выбор ты делаешь. Ненавидь меня всем сердцем, это спасёт тебя от многих бед. А когда поймёшь все грани любви, то ужаснёшься. Я не тот человек. Не для тебя. Узнав меня ближе я покажусь тебе совершенно другим человеком. Не связывайся со мной.       Их лица были на уровне друг друга. Сергей видел перед собой эти глаза, покрытые красно-розовой сетью тоненьких витиеватых сосудиков. Кирилл же в упор смотрел только на него. И не боялся, только смущался немного, судя по порозовевшим щекам. При близком рассмотрении лицо Кирилла приобретало новые черты. Были хорошо заметны трещинки на губах, отчётливо видна потемневшая радужка голубо-серых глаз. Каштанове волосы стали будто на два тона темнее и походили больше на чёрный сгусток крови. Иногда у Сергея появлялись галлюцинации, когда любой неодушевлённый предмет мог "ожить", начать растекаться и превращаться в нечто бесформенное. Но это было минутное помешательство, ведь в последнее время он плотно налёг на свои таблетки. Но чем больше он всматривался, тем сильнее ему казалось, что этот "сгусток крови" растечётся вниз по голове, а глазные сосуды лопнут как что-то стеклянное и из глаз Кирилла польются кровавые слёзы. Надо было срочно занять себя чем-нибудь, чтобы не испугать подростка своим сумасшествием.        — А если я докажу, что мои чувства настоящие, вы поверите мне?       Любовь — это как обязанность перед кем-то. Если хочешь, чтобы тебя любили, то люби в ответ. Любить, значит быть в ответе за любимого человека. Значит разделять с ним и радость и горе, поддерживать его во всём, бескорыстно заботиться о нём, всецело отдавать себя и принимать его. Но это такая морока, да и само всё это звучит притянуто за уши. Любовь раздражительна, любовь — чувство богов, а он всего лишь падший ангел.       Не спрашивая разрешения, чего Сергей не терпит, Кирилл резко целует его, явно потеряв всякий страх. Он сразу заводит руку ему за спину, укладывая её ему на плечо и ладонью нажимая ему на затылок, пальцами путаясь в его рыжих волосах. Сергей чувствует как пылают огнём губы подростка и не спешит отвечать. Сквозь несколько слоёв ткани он чувствует, насколько быстро бьётся его сердце, и поражается его решительности. Они слишком близко находятся, Сергей чувствует то жар, то холод, эмоции сменяются одна за другой. Кирилл просит его отвечать, показывает всем своим жертвенным видом, что он готов принять его, что он влюблён в него. Не играет с ним, такие чувства нельзя сымпровизировать, да и он не актёр. Он пытается делать всё нежно, аккуратно, но словно куда-то торопится. Наверное, хочет побыстрее посмотреть на реакцию Разумовского. Глаза Кирилла прикрыты, они еле заметно дрожат, а веки слишком тёмные. Только сейчас Сергей заметил, насколько большие у него круги под глазами. Сергей чувствует на своих губах его острые зубы, но он не кусает его, а всего лишь оставляет невидимый росчерк, словно напоминание о нём. Но скоро закончится воздух.       Сергею ясен мотив Кирилла: спасти сестру, которая в этом не нуждается. Если он ответит ему взаимностью, пусть даже липовой, то всё полетит к чертям. Тогда смысла спасать обоих нет, если это не выгодно ему самому. Он не привык заниматься благотворительностью. Он отстранит Леру от заданий, а что с Кириллом? Он просто будет обязан спасать его, заботиться о нём. И всё это за просто так. Когда любишь, то значит обязан. Звучит как матное слово.       Словно во сне, Сергей неожиданно резко реагирует, кусая подростка за нижнюю губу и прокусывая её до крови. Во рту сразу ощущается металлический вкус, он чувствует, как первая капля крови скатилась куда-то вниз. Он оттолкнул от себя Кирилла, почти гневным взглядом смотря на него. Но он этого не видит. А он смотрит на него растерянно и медленно вытирает рукой рукой губы. На ладони остаётся красный расплывчатый след крови. На губах скапливается кровь и дальше падает большими каплями вниз по подбородку и на рубашку. Кирилл смотрит на Сергея затравленно, словно на хищника.       Не давая ему опомниться, Сергей резко хватает его за шею, прижимая к спинке кровати. Кирилл инстинктивно хватается за его ладонь, пытаясь ослабить хватку, но ничего не получается. Сергей сжимает ладонь на шее и стискивает зубы, будто хочет его по-настоящему задушить. Кирилл, словно выброшенная на берег рыба, широко раскрывает рот и не может даже прохрипеть. Смотрит на Сергея уже испуганно, взглядом умоляя остановиться. Но пальцы Разумовского впиваются в шею подростку, ногти царапают кожу, он чувствует каждую мышцу и каждую вену, что пролегает прямо под кожей. Он способен его задушить, убить прямо здесь. Он наклоняется к его уху, всё так же не отпуская руки от шеи, а лишь сильнее стискивая. Руки ещё не упали, барахтается, дышит, а значит живее мёртвого.        — Ещё раз сделаешь что-то подобное или скажешь — окажешься на том свете. Не смей, понял? Твоя жизнь в моих руках и ты это прекрасно знаешь. А пока я буду заниматься твоим лечением, хочешь ты того или нет. Мне плевать, какими будут результаты, — гневно шептал он, уже сам не понимая, что с ним происходит. — Ты не умрёшь, но будешь мечтать об этом.       Возможно, если бы он продержался ещё дольше, то, скорее всего, реально бы задушил его. Он отпустил его, убрав руку с шеи, на которой красовался след от его пальцев. Кирилл в ужасе отпрянул назад, сильно ударившись затылком об спинку кровати. Он дышал глубоко и прерывисто, словно всё ещё задыхался от нехватки кислорода. Глаза его лихорадочно метались из стороны в сторону. Он пытался успокоиться, прийти в себя. Его руки дрожали и сжимали всё то же одеяло, словно оно было для него единственным спасением. На лице Сергея не было ни одной эмоции, он явно не сожалел о случившемся.       Только придя в себя Кирилл вернулся в нормальное положение, как вдруг огромная тёмно-багровая капля упала на рубашку, образовав растёкшееся пятно. Взгляд Кирилла резко поменялся на удивлённый. В это время ещё одна большая капля упала вниз. Он прижал к носу ладонь и тут же отдёрнул её. На пальцах опять была кровь, только более тёмная, чем та, которая вытекала из губы. Он не понимал, что происходит. Живой он или нет. К его пока что тихому ужасу кровь никак не свёртывалась, а лишь набирала обороты по скорости. За каплями следовала струйка, образовывавшаяся в более мощную струю и непрерывно вытекающую из носа. Она стекала Кириллу вниз по губам, скапливаясь на подбородке, и капала на рубашку и одеяло, окрашивая белоснежную ткань в кровавый цвет. От ужаса происходящего и глубокого шока Кирилл не мог здраво мыслить и лишь с замершим лицом наблюдал, как кровь вытекает из его носа. Он не смотрел на Сергея, который уже отыскал кнопку вызова персонала, удачно встроенную в стену рядом с кроватью, и с силой нажимал на неё.       Руки Кирилла мелко тряслись в поднятом состоянии. Вся нижняя часть его лица окрасилась в цвет крови, которая попала даже на шею. Он выглядел словно ребёнок из фильма ужаса. Кровь всё не останавливалась. Кирилл впал в некий транс. До тех пор, пока его не вырвало кровью. Заляпано в крови было всё. Из рта вывалилась какая-то кровавая масса, похожая на слишком жидкий сгусток крови. Бесформенная жидкость растекалась по одеялу и даже капала вниз на пол.       Сергей смотрел на всё это с замиранием. Неужели галлюцинация стала реальностью? Здесь время словно остановилось. Он видит всё это как в замедленной съёмке. Крови слишком много, она тёмно-багровая и будто живая. Он никогда не паниковал, но сейчас вынужден сохранять спокойствие, особенно внешне. Он наблюдал за тем, как харкает Кирилл, сплёвывая остатки крови. Вот он наконец поменял положение рук и одной он держался за живот, в ожидании очередного приступа, а второй зажимал рот. Щёки и его ладони были в липкой крови, которую он размазывал по коже, в надежде оттереть хотя бы пальцы. Теперь он стал раскачиваться вперёд-назад, словно укачивая самого себя. Но это не помогало ему справиться с приливом крови.       Неожиданно дверь распахнулась и в палату вбежали трое людей в белых халатах. Они мгновенно окружили, переговариваясь между собой. Кто-то насильно потащил Разумовского к входу, но он и не сопротивлялся. Лишь глаз оторвать не мог от происходящего. Неужели Кирилл станет для него новым кошмаром?        — Поэтому мы стараемся минимизировать ваше общение с ним. Вы доводите его до такого состояния.       Он очнулся только к концу монолога врача, потому как всё время смотрел на запертую дверь.        — Уходите отсюда. Вам здесь делать больше нечего.       Даже не попрощавшись и так и полноценно не очнувшись от своих мыслей, он обогнул врача и направился к выходу.       Действительно. Он своё уже сделал.