Гори, пока не сгоришь.

      — Вот твоя комната…она не похожа на ту, в которой можно спать, если, конечно, в футон не залезли клопы. — проговорил Шигараки, медленно подходя к пыльной тумбочке. Здесь было очень темно, только свет от яркой лампы придавал этому месту какую-то живность. — Постели себе сам. А я должен отправиться в свою комнату, чтобы подготовиться к завтрашнему дню. Спокойной ночи. — попрощался он, но его тут же схватили за руку. Шигараки резко дернулся, его капюшон съехал набок, и он замер. Мальчишка держал его, словно в тисках, лицо боковым зрением выглядело усталым, но он не выглядел испуганным. Взгляд был спокойным и мягким, но и ощущалась тень угрозы. Глаза были похожи на глаза какого-то животного, хитрого и опасного. Томура резко дернулся, и капюшон полностью соскочил с головы. Взъерошенные волосы упали на плечи, на лице мелькнуло смятение, которое скрыла оторванная рука. Мальчишка потянулся за ней, на что Шигараки зашипел, отступив назад. Изуку не издавал ни звука, и в его глазах не было страха, только какой-то странный интерес. Казалось, они что-то видели, что-то помнили и были очень сосредоточены на увиденном. Нечто неясное было в том, как они старались не выдать себя. Это поведение было для Шигараки непонятным, но ему всегда нравилось, как «сопляки» пытаются показать свою власть в ситуации. Если Мидория думает, что Томура очень романтичный и добрый, то он ошибается. Эта наигранность, чтобы парень почувствовал себя в безопасности. Курогири знал его намерения, но ничего не хотел говорить, лишь наблюдал за этой сценкой из романтичных теленовелл. Знал бы Изуку, что он попал в капкан.       — Мы могли бы… — произнёс паренёк, при этом по его лицу прошла судорога, словно ему было очень тяжело дышать, но он старался не выдавать своего состояния. — не скрывать свои чувства. Мы можем это сделать, Шигараки-сан?       Томура подозрительно посмотрел на молодого человека. Парень, видимо, чувствовал в себе достаточно сил, чтобы сопротивляться головной боли, и это было видно по его яростным глазам. Шигараки уже собрался ответить «нет», но внутри себя подумал о том, какую выгоду может извлечь из этой ситуации.       «Зачем спорить? Почему бы и нет?» Что-то странное было в его мыслях, будто их кто-то развернул в другую сторону. Возбуждение, накопившееся за всё время разговора, дало о себе знать, и он совершенно не мог противиться. Он кивнул головой, и юноша облегчённо выдохнул.       — Тогда начнём с малого, юдзё. — сказал Томура, снимая руку и улыбаясь. В его глазах появилось какое-то лукавство, от которого становилось жутко. Мидория отпрянул, чувствуя ужасную боль. Кто-то шептал ему подчиняться, молить и плакать. Голоса не переставали мучить. К ужасу молодого человека, через несколько мгновений по его телу разлилось тепло, как после удара электрошоком. Он чувствовал, что погружается в холодную воду, слышал её шипение, которое не пропало после закрытие ушей, и сознание провалилось в черноту. Сквозь погружение он успел почувствовать волнение страха: как только он погрузился с головой в беспросветный мрак, свет в его сознании потух. А вместе с ним исчезли звуки и краски окружающего мира. Пропали все ощущения. Шум в ушах тоже прекратился. Вокруг стало совсем тихо. Молодой человек замер в полной неподвижности, в бессмысленном ступоре. Всякий контакт с реальностью тоже был потерян. Чьи-то руки спасли его от падения и подхватили за плечи. Потом знакомый голос велел ему расслабиться. Не шевелясь, он погрузился в забытье. Щёки были мокрыми от слёз, голова бессильно опустилась на пол и остался легкий шум, похожий на жужжание огромного ройного насекомого, которое всегда ассоциировалось у него с проводами высокого напряжения. Был слышен холодный, но добрый голос, приказывавший ему успокоиться. Постепенно стук крови в ушах стих, и он обнаружил, что лежит на пуховом и хлопковым футоне, а чьи-то руки небрежно поправляют макуру под головой, поглаживая его по волосам. Не привыкнув к твёрдой подушки, затылок заныл от некомфортного положения, желая скорее избавиться от мучительного ощущения. Слипшиеся глаза раскрылись и не сразу привыкли к ослепительному свету маленькой лампы, которая заливала половину комнаты.       — Как ты себя чувствуешь? — сиплый и грубый голос Шигараки, казалось, доносился издалека. Мидория встретился с красными, как у зверя, глазами, излучающие холод. Этот немигающий взгляд был полон муки и тоски, как тысяча стеклянных осколков, пронзающих его сердце. Но это не был взгляд боли, как он сначала подумал, поэтому глаза ничего не выражали, только огнем горели под ними две крошечные точки. Некоторое время они смотрели друг на друга, словно решая, кто из них будет играть главную роль на этой этой сцене. Первым опомнился Томура, отведя взгляд в сторону, выдавил из себя подобие улыбки. Вся его поза была глубоко выраженной смесью равнодушия и опасности. По-мнению Изуку, в нем накопилось что-то такое, от чего у него мороз шел по коже, а потому и улыбка была непроницаемой, и во взгляде читался такой холодный огонёк, что можно было смело предположить, что кровь, разъедающая душу, бурлит сейчас в его жилах. — Ладно, не суть. Не знаю, что сказал тебе Даби, но про побочные эффекты причуды он точно не рассказывал. Поэтому я и хочу поговорить с тобой об этом. Насчёт этих неприятностей. Я понимаю, сейчас ты не в том состоянии, чтобы об этом думать, но все же. Причуда слишком сильная для тебя, она разъедает твой разум и подчиняет себе, но ты пока держишься, но, кажется, это ненадолго…с этой причудой ты долго не проживёшь, поэтому лучше от неё избавиться. Обычный человек неспособен её контролировать, не говорю уже о защите.       Изуку смутно понимал, что это был очень тонкий намек на то, что он бесполезный провинциальный мальчик для битья. Усмехнувшись про себя, он вместо того, чтобы обидеться на откровенное оскорбление, увидел в этом даже некоторую иронию. Оскорбления, которыми он подвергался со стороны Каччана были похожи на удары плетью по голой коже, оставляя после себя болезненно зудящие ссадины и струпья. Если раньше с ним обходились презрительно, то теперь его бросали из одной крайности в другую — унижали и обращались как с собакой. Конечно, это не шло ни в какое сравнение с побоями, которые ему пришлось испытать в детстве от какого-то дрянного оборванца, имя которого он хотел забыть, но сейчас все это было не важно.       — Шигараки-сан, я не собираюсь возвращать эту причуду. — Изуку выдавил этот строгий тон, но в глазах были слезы, и он явно нервничал. Брови изогнулись, что заставило задуматься, что бедняга вот-вот расплачется. — Я не виню вас в происходящем. Вам так или иначе надо было как-то сблизиться со мной, и только причуда помогла этого добиться.       — Упрямый сукин сын. — прошептал Томура, и мрачно уставился на него. Желание размазать Деку по стенке было видно по лицу, но он вдруг понял, как беззащитен перед ним этот юноша, и представил, как щелкнет его по носу, а потом заклеит чем-нибудь рот и будет дергать за ниточки, пока не задохнется. Он даже ощутил приятную дрожь во всем теле, и поймал себя на том, что делает не очень-то приличные движения рукой, словно обнимая сидящего рядом парня. У Томуры возникло ясное чувство, что он может делать это даже не думая, и это было очень плохо — учитывая, что он сам никогда до конца не контролировал себя. Хуже всего было то, что Изуку, похоже, не замечал его поведения, он молча всхлипывал, поднося ладони к лицу, но даже не пытался скрыть, что видит его. Шигараки пользовался ситуацией по полной — поняв, что больше ничего не добьется от юноши, он просто взял его за руку, и нежно погладил по коротким пушистым волосам. Мидория, видимо, понял, что происходит, поэтому еще ниже опустил голову и тихо завыл.       — Я этого так не оставлю, — сказал Деку вслух, думая о том, как показать обиду, граничащую с настоящей ненавистью, — я научусь кое-как драться.       — Ха, — с издёвкой отозвался Шигараки, — попробуй. У самого сопли в носу, а уже драться. Не забывай, что ты просто маленький щенок. — слова были резкими и неприятными, но парень не собирался отвечать на оскорбление. Руки злодея подняли футболку мальчишки, облизывая треснувшие и засохшие губы. Изуку хотел было отшатнуться, но остановился, почувствовав тяжесть раскрытого лезвия у своего горла. Капли крови блеснули в отражении металла. Лезвие было самым настоящим, острый как бритва.       «Он меня убьёт? — подумал мальчик. — Нет, он не будет. Он…»       — Иди сюда. — почти пропел Томура, подзывая к себе. — Давай, мелкий говнюк. Чего ты скулишь? Не хочешь расплачиваться за свой «подарок»? Если так и продолжишь сопротивляться, то я сдам тебя в такое место, где появляются любители сладких мальчиков. Они просто любят молодую плоть… Так что будь паинькой. Да, и запомни — я имею право сделать с тобой все, что захочу, так что, если когда-нибудь у тебя вдруг появится желание перечить мне, имей в виду, что я убью тебя жестоко и быстро.       Мидория испустил протяжный крик, который Томура принял за подлинные чувства — если это было так. Футболка мальчикшки превратилась в лохмотья, потом в темные разводы крови и, наконец, в изодранную в клочья тряпку. Он разлёгся по футону, задрожал всем телом и затих. Порезы были глубокими, кровь сочилась из белесоватой кожи, окрашивая в алый цвет. Шигараки наблюдал за этим, как Изуку корчится от жгущий боли, и сунул руку под одеяло, с удовлетворением думая, что он бы как следует избил этого выродка. Как приятно было сорвать с него тряпьё и почувствовать под пальцами тёплое гладкое тело, похожее на лепесток лилии. Впрочем, сейчас это не имело особого значения. Имело значение только эта волнующая близость, от которой Томура чуть не терял сознание. Даже пот, выступивший на лбу, не заставил его очнуться. Бёдра Мидории были твёрдыми и подтянутыми, да и его ноги казались ещё красивее в ночной полутьме. Член мальчика подрагивал в такт движениям белоснежных рук своего спасителя, и это было особенно приятно для незрелого организма. Легкий запах выделений бил в ноздри, а член, набухший от возбуждения, бил по бедру хозяина обжигающей плетью. Шигараки гладил грудь своего любовника, не забывая про детское личико с пухлыми щёчками. Его глаза, полные похотливого вожделения, были прикованы к дырочке мальчика. Член Шигараки желал войти в неё как можно глубже, и сейчас это было единственное, что его беспокоило. Изуку завозился под ним, задёргался и попытался встать на ноги, но этого ему не позволили.       — Ляг, малыш, — прошептал злодей, не отводя от морды, лежавшего рядом мальчика, своего взгляда. — чего ты? Испугался? Или мне не доверяешь? — ласково спросил он, поймав на себе тревожный взгляд, похожий на маленького ребёнка. — Лежи и не рыпайся.       Томура сжимал свой член с такой силой, что от боли едва не терял сознание. Он был уже не в силах сдерживаться, и всё то, что копилось в нём многие годы, прорвалось в этот миг: пальцы проникли в промежность мальчика и стали терзать его маленький зад.       — Шигараки-сан, пожалуйста! Прошу вас! — срывающимся голосом взмолился он, перестав сдерживаться. — Я сделаю всё, как вы скажете! Только не надо больше! Мне больно! Очень-очень больно! Не надо!       — Тебе, кажется, нравится, — прошипел сквозь зубы Шигараки и навалился на мальчика, не давая ему пошевелиться, — и мне, кстати, тоже. Хочешь, а? Хочешь, чтобы у тебя стоял, пока я буду тебя медленно-медленно трахать твой маленький зад, в эту самую мокрую дырочку?!       Изуку так разволновался, что никак не мог переварить его слов и только помотал головой, стряхивая слёзы с ресниц. Он знал, что Шигараки специально так разговаривает с ним, чтобы вывести его из себя. С точки зрения Шигараки, унизить беспомощного и нежного человека, чтобы воспользоваться им в своих интересах, было делом просто гениальным. И, по его мнению, эта практика хорошо себя проявила на бедном Мидории. Эти пальцы с коротко подстриженными ногтями готовили его к тому, что ждёт его впереди, и если уж он сам поддался этой роковой слабости, то у него не должно остаться никаких сомнений в том, что именно так и будет. Уже долго Деку считал, что ему всё это снится. Мир сжимался вокруг него всё теснее и теснее, из него пропадало пространство, а вместе с ним и свет, не было ничего, на что он мог бы смотреть и чем любоваться, и все знания, которые он в состоянии был получить, становились ничтожной и серой пустотой, готовой немедленно закрыться.       — Готовься, сукин сын, будет очень-очень больно. — сказал Шигараки, и мальчик вздрогнул, как от удара. Член Томуры пульсировал всё сильнее, и это означало, что пора переходить к следующему этапу. Головка грубо и навязчиво проскользнула между ног мальчика. Одновременно раздалось чмоканье — по всей видимости, член начал движение. Крик застрял в горле Мидория — он не мог издать ни звука, ощущая как его разрывают. Кровь прилила к голове, он лишь закряхтел, когда член дошёл до точки, где его перестали держать ноги. Раздался вскрик, по всему телу прошла крупная дрожь. Томура погрузился в пучину блаженства, которая раскрывала перед ним свои недра. Без всяких усилий он входил в податливую щелку, от чего тело несчастного вздрагивало. Как и ожидалось, спазмы оказались редкими и болезненными. После них мышцы напрягались, заставляя головку упираться в преграду. Но Томура вновь проникал вглубь, наполняя комнату слабыми стонами. Через некоторое время Мидория уже не был в силах выносить это — он часто задышал, его лицо перекосилось от страданий. Он почувствовал, что его член медленно отодвигается от оргазма, и затаил дыхание. Было бы полезно продлить эти ощущения, не прерывая процесса, но ни физические, ни моральные силы уже не были при нём. Его расслабившееся тело содрогалось, крики усилились. Изуку был близок к кульминации. Он уже чувствовал подступающую темноту и самопроизвольный оргазм. Вдруг его живот скрутила судорога, и он ощутил, как член внутри него застыл, почувствовав, что напряжение стало исчезать. Тело Томуры вздрогнуло, а затем исторгло струю горячей жидкости во внутрь лежащего под ним бесчувственного человека.       — Наконец-то. — Мидория сделал последнее усилие, пытаясь овладеть собой, и с облегчением замер, а всхлипы его сменились тихим поскуливанием. Он, закрыв глаза, погрузился в глубокий сон.