give and take/отдавай и бери

      Она думает о том, чтобы вернуться к нему на тропе, где все подданные Имир пересекаются после смерти. Может быть, они все-таки не умрут на самом деле — этот их путь служит псевдо-чистилищем от истинного конца жизни.       Может быть это проклятие для их расы. Дремлющая непрерывность, которая превосходит простую смертность. Но если это означает, что её отец всё ещё живет за пределами этого мира, действительно ли даже тогда это проклятие?       Они воссоединятся вместе если не здесь, то там.       Она отстегивает своё устаревшее снаряжение, на 4 года отстающее от технологического прогресса, который произошел во время её сна в кристалле. Снимает с себя оставшуюся одежду, сбрасывая её на песок. Это мирские вещи, которым нет места там, куда она пойдет дальше.       В это время ночи океан ледяной, и мурашки начинают подниматься по её наполовину погруженными бедрами. Она рассеянно смотрит на себя сверху вниз. Она должна что-то чувствовать.       Холод?       Она ничего не чувствует.       Она делает еще один шаг вперед, когда волны приветливо плещутся для нее, почти жаждя ее капитуляции.       Голос позади. Сначала приглушенный, потом более резкий. Повторяется слово — Энни, — ее имя.       Нет, думает она. Не заставляй ее оглядываться назад. Сейчас она не может оглянуться назад.       Прикосновение к ее предплечью. Ее имя снова произносит голос, который она пытается не узнать. Не хочет признавать. Голос, который помог сделать эти годы полубессознательного существования менее одинокими. Голос, в котором она научилась находить утешение, которого с нетерпением ждала.       Постоянный посетитель. Друг.       Забавно, что она всё ещё считает его другом после всего, что она с ним сделала. Забавно, что он всё ещё продолжал возвращаться к ней снова и снова.       Она податлива в его руках. Безвольная, побежденная, в ней не осталось ни капли борьбы, когда он поворачивает ее к себе. Две его руки на ее плечах, крепкие. — Что… — У него перехватывает дыхание. — …что ты делаешь.       Он прекрасен при убывающей луне. Старше, его лицо выглядело уставшим, охваченным паникой в своем нынешнем выражении лица — но красивым.       Пусть она будет той, кто умрет первой перед ним. Пусть она будет той, кто ждет. — Плаваю, — неуверенно говорит она. — Плаваешь, — повторяет он. — В такой час?       Она нерешительно кивает. Кладет руку поверх его руки. — Извини… — Она отталкивает одну из его рук и начинает поворачиваться.       Армин делает два шаг вперед. — Я тоже поплаваю.       Она замирает. Смотрит на него сбоку. — Чтобы ты мог присмотреть за мной. — Я не знаю, — это не вопрос, но он отвечает ей как на вопрос. — Мне нужно присматривать за тобой, Энни?       Она так устала. Она откидывается назад, глубже погружаясь в воду. — Тогда давай поплаваем.       Он не двигается, на мгновение задержав взгляд на Энни, прикидывая. Затем направляется обратно к краю берега.       Она смотрит, как он расстегивает рубашку, а затем тянется к брюкам. Они падают рядом с её стопкой одежды. Когда он снова ныряет за ней в океан, на нем только трусы. Они неторопливо плывут в тишине, пока она не отрывается от него. На мгновение погружает голову под воду, а затем снова выныривает. Армин плетется рядом, наблюдая за каждым ее движением. Она повторяет это, снова ныряя под воду, но каждый раз ей требуется больше времени, чтобы снова появиться. Достаточно бессмысленно, чтобы это не вызвало у него значительной реакции.       На этот раз она отплывает еще дальше от него.       На этот раз, когда она тонет, она думает о своем отце и Либерио.       Она задерживает дыхание до тех пор, пока больше не может сдерживаться, выкашливая пузыри и вдыхая воду, наполняющую легкие. Все ниже и ниже она позволяет себе опускаться, позволяет своей жизни ускользать, пока на неё не надвигаются руки, подхватывающие её под мышки, чтобы поднять обратно. Она задыхается от соленой воды, легкие горят, уши заложены и звенят от давления — или чего-то более похожего на гнев. — Я была близка… — Она бьется в его объятиях, голос похож на скрежещущие ногти, — Почему ты… как ты мог… — Ее глаза щиплет от отчаяния, когда он поворачивает ее в своих объятиях. Она должна уйти от него как можно дальше, но он ей не позволит. Он ей этого не позволит. — Энни, пожалуйста, — это звучит как рыдание, — Энни, останься. — Когда она бьется ему в грудь, он принимает это твердо в своей решимости, сильнее, чем она помнила его все эти годы назад, и она ненавидит это — ненавидит то, как он вырос, ненавидит то, как все изменилось…       Как изменился их план. — Мы не должны были поворачивать назад, — хрипит она, ее плечи дрожат. — Мы все еще могли бы добраться до Либерио, если бы не повернули назад, — ее голос напрягается. Все ее усилия оказались напрасными. — Прости, Энни, — говорит он ей в макушку. Больше он ничего не может сказать. — Я обещала ему, что вернусь, — шепчет она ему в шею, когда он притягивает ее ближе, как будто боится, что она снова развалится, если он отпустит. — Я обещала. — Тишина снова опускается на них, когда сердцебиение становится ровным. Его рука успокаивающе поглаживает ее поясницу, пока они плывут навстречу приливу и отливу. Армин и утешение, которое он приносит. Этот красивый мальчик.       Она думает о том, как много она отняла у него, у этого мира, и думает, что это, должно быть, то, что они называют кармой. — Я хочу его увидеть, — нарушает она молчание.       Он отстраняется, чтобы заглянуть в ее далекие глаза. — Ты увидишь, — говорит он. — Но не сейчас.       Медленно, почти нежно он берет ее руку в свою. Прикладывает его к своему сердцу. — Будь со мной сейчас.       Ее рука на его груди сжимается. Пусть она будет той, кто умрет первой перед ним. Пусть она будет той, кто ждет. — Армин, — говорит она, затаив дыхание. — Отпусти меня.       Это происходит все сразу. Губы, врезающиеся в губы. Порыв, толкающий его к ней, раздражение, страстное желание. Он находит ее шею и посасывает нежную кожу там. Она слышит свой стон, вцепляясь пальцами во влажные пряди его спутанных светлых локонов. — Не так, — резко шепчет она. — Тогда как, — шепчет он так же резко, почти дерзко. Он опускается ниже, касаясь губами ее грудины, выпуклости груди, пока не натыкается на бутон ее соска. —Скажи мне, как.       Где был тот невинный мальчик, которого она когда-то знала?       Она обхватывает ногой этого нового мужчину и прижимает его лицо к своей груди. Его рот тяжело работает над ней, язык безжалостен. Ее тело тает в нем, но разум кричит «остановись».       Это еще одна вещь, которую она отнимет у него?       Вскоре он заставляет ее задыхаться: — Я не могу этого вынести, я не могу этого вынести, — но, ох, его голова теперь под водой, он облизывает ее складки, когда она извивается у его рта — он возвращается, чтобы глотнуть воздуха, ее имя на его губах — первое, что он произносит.       Ее тело движется само по себе, оставляя на нем синяки в поцелуе. Прижимаясь к нему, она шепчет: — Я больше не могу ничего забирать у тебя. — Карма, она не говорит.       Армин большим пальцем вытирает свежие слезинки в уголках ее глаз: — Тогда отдай.       Она ненавидит это — тяжесть его слов. И рот, который следует за этим, обжигает поцелуями, как огонь на оголенной коже. Его руки, обнимающие ее за талию, прижимают ее вплотную к нему, и между ними она чувствует, как он твердеет.       Она отстраняется, чтобы встретиться с ним взглядом, ища мальчика из своей памяти. В нем есть знакомая мягкость, которая остается среди жестких плоскостей его нынешнего возраста. Ее рука скользит от шеи к груди и животу, мышцы тонкие, но четко очерченные. Она чувствует, как он дрожит от ее прикосновения. — Не умирай завтра, — вот что она заставляет его пообещать. — Не умирай сегодня, — десятикратно повторяет он ее слова.       Она тоже может быть хороша в словах. — Дай мне причину жить.       Глаза Армина темнеют, но в остальном выражение его лица почти нечитаемое, сознательно настороженное. То же самое нельзя сказать о языке его тела. Он тычет кое-чем большим в ее тазовую кость. — Только если ты этого хочешь.       Энни чувствует, как у нее горят щеки, но ей все равно. Она кивает так слабо, что ей кажется, он этого не заметил. Наблюдает, как он задерживает дыхание, когда проходит эфемерный момент.       Она не ждет.       Ее руки двигаются первыми, цепляясь за резинку, освобождая его. Что-то пульсирует у нее между ног, когда она чувствует его, прижимает к своему животу. Стоит. Армин стонет, низко и гортанно, полностью в ее власти. Одна рука обхватила его, другая скользнула вверх, еще раз знакомясь с телом этого нового мужчины. Ей еще многое нужно наверстать. Его бедро дергается наружу, и она вцепляется в него, томно прижимаясь к нему бедрами. — Энни, — ворчит он. — Ммм, — она перемещается глубже в воду, ее пах теперь прижат к его. Она скользит вверх по его длине, большой палец все еще играет с его головкой. — Энни! — Его голос разносится в ночном воздухе, пальцы впиваются в ее талию.       Свободной рукой она гладит его по щеке. — Этот цвет тебе идет, — насмехается она. Пылинки красного цвета стекают с его лица вниз к шее, задерживаясь у груди, где оттенок становится слабым. — Ах… — Он обхватывает ее руку своей собственной. Пристраивается к ней, дразня головкой.       Она тает от его прикосновений, страстно желая его. Она инстинктивно сжимается, и вся его головка входит внутрь. Она издает легкий стон, который становится более громким, как только она чувствует, как он толкается без предупреждения. — Армин! — Она плачет, обвивая его ногами. Она чувствует, как он обхватывает ее со всех сторон, наполняя. Требуется мгновение, чтобы выровнять дыхание, когда она расслабляется рядом с ним. — Так хорошо, Энни, — он целует ее в лоб, в щеку, — ты так хороша, — целомудренно целует он её в губы.       Он уверенно прижимается к ней, и её ногти цепляются за бороздки на его спине, когда он это делает. Когда он выходит достаточно, чтобы она могла заскулить от пустоты, которую он оставляет, он снова погружается в ее тепло, держа ее на взводе.       Когда он научился это делать?       Сейчас это не имеет значения. Она пока не хочет освобождения. Хочет продлить его. — Армин, — выдыхает она, снова глядя в темно-синие радужки. Намного более яркие, чем ее собственные, и внутри них уровень глубины и восприятия, который ее тусклые, бледные глаза могли когда-либо понять или даже удержать.       Она не должна чувствовать себя такой обиженной. В конце концов, герои сияют ярче, чем злодеи. — Мне жаль, — говорит она, запоздалое извинение выходит внезапно, непрошеное, — Я прошу прощения за все.       Он издает сдавленный звук глубоко в горле, хватает ее лицо свободной рукой и яростно целует, занимаясь с ней любовью. Вода резко обрушивается на их движения наверху, рябь сталкивается с их обнаженной кожей. — Я знаю, — нежно шепчет он ей в губы, — я знаю.       Она обвивает руками его шею, в то время как его руки хватают ее за ягодицы, сжимая их. Между бессвязными вздохами «пожалуйста» и «да» она слабо слышит, как Армин произносит новую песнь. Заикание гласной Я, следующей за…       Ее тело дрожит, приближаясь к своему кайфу. Она чувствует, как рука скользит вверх по ее спине, большой палец успокаивающе поглаживает лопатку, целует нижнюю часть подбородка. — Энни, я… — Вот оно снова. Он собирается сказать остальное, и когда он говорит: — Энни, я люблю тебя… — Она сразу отпускает.       Пронзительный крик вырывается из ее горла, когда она скачет к бедрам Армина. Его голос хриплый, когда он стонет, ее живот наполняется его теплом внутри. Их дыхание смешивается, когда они тяжело дышат друг против друга, сытые и истощенные. — Прости, — говорит он на этот раз, за то, что сказал что-то настолько смелое.       Она успокаивает его страстным поцелуем, надеясь, что этого будет достаточно. Она не доверяет своему голосу, чтобы сказать это в ответ — пока нет. Его руки устраиваются у нее на шее, потом ложатся ей под подбородок. Когда он целует ее в ответ, это самый сладкий поцелуй, который когда-либо был у него. Таким же нежным по отношению к ней, каким он был в их совместном подростковом возрасте.       Он обещает не умирать завтра.       Она ответит на эти слова, как только он вернется к ней.